— Я к Инне Васильевне.

— Она на работе. А вы кто?

— Знакомый. Привез ей сувенирчик.

А самого прямо воротит от этого разговора. Но тетка права: продолжение действительно писать надо…

Щелкнул замок и меня наконец соизволили впустить в квартиру.

А Ирочка-то и впрямь красавица! А фигура! Вот только росточком высоковата. На мой, правда, вкус. Я больше люблю маленьких женщин.

— Какой сувенирчик?

А в голосе-то никакой любезности.

— Да вот тут я с ней беседовал. Статью написал, авторский экземпляр привез. Могу автограф оставить…

Слова «авторский экземпляр» почему-то на профанов действуют не убиенно.

— Оставьте… Пошли в кухню. Кофе хотите?

— Нет, спасибо. Говорят, он для сердца вреден…

Я изо всех сил старался завязать светскую беседу. Но девушка смерила меня холодным взглядом:

— А ты что, собираешься сто лет прожить?

— Не знаю, но можно и попробовать… — я старался быть вежливым, не замечать хамства. — Вы Ира?

— Была…

А читает-то! Глаза скользят по строчкам, в лице появляется что-то такое… Вот, отложила газету, села поудобнее. А я ещё стою. Предложила бы сесть гостю, корова!

— Ирочка, вы уже прочитали первую часть. Я сейчас работаю над второй. Не могли бы вы дать мне интервью? Иначе, боюсь, наши читатели будут очень недовольны моей работой!

Ирочка ещё раз посмотрела на меня и я заподозрил, что на интервью рассчитывать не приходится. Жаль! Но надо попробовать…

И я опять начал говорить о небывалом читательском интересе, который несомненно возникнет после чтения такого неординарного материала. Но она молчала, только слушала.

В воздухе стало сизо от дыма — детка-то курит, и какие крепкие… Мне Янка дома запретила курить — я и бросил через год. А эта дымит, и ещё как!

Слушала она меня, слушала. А потом как скажет! Да ещё по-итальянски! На что уж я не полиглот, но это знаю точно — зверское ругательство, крутое. Такое себе только мужики позволить могут!

Я замолчал. А она — ещё раз, только теперь это был испанский, по-моему. Тоже что-то сочное. И, похоже, столь же малопечатное.

Тут она встала, подошла ко мне поближе, и почти в лицо залепила ещё одной зверской тирадой. Это я понял! Ни хрена себе девица слова знает!

А она газетку эту несчастную из рук вырвала, на стол бросила… Берет меня за шиворот, как котенка, честное слово. Ну, здоровая лошадь!

И выводит она меня в коридорчик этот хрущевский, крошечный, залепляет пощечину — аж звон пошел — и выдает ещё одну фразу. Уже на чистейшем русском!

Я понял, что делать мне здесь больше нечего. А как отсюда выбраться? Особенно, если тебя за ворот держат и в глаза выдают такие матюги, что ты, взрослый мужик хорошо за тридцать, краснеешь, как девочка невинная!

А что я ей сказать могу? Что пойду в милицию, заявлю, что она меня избила? Или мамочке её пожалуюсь?

Не выпуская воротника, распахнула дверь и вышвырнула меня на лестницу. Вдогонку прозвучало простое и доступное:

— Пошел на…, говнюк!

Я посыпался вниз по лестнице, успев при этом подумать, что, в сущности, легко отделался… Ну зараза!..

Поправил одежду и направился к троллейбусу, уныло размышляя, что теперь на серии статей можно ставить жирный крест. Эта сучка сама ни слова не скажет, кроме отборного мата, и мамульку свою ненаглядную в бараний рог скрутит — та тоже молчать будет. Да и что она может сказать нового?

И пошел я, в смысле, поехал, именно так, как она мне сказала… Такое тоже в нашей журналистской практике бывает!

С каким удовольствием я ему по морде дала! Тоже мне, журналист он! И писанина его скотская! Ты что думаешь, плесень поганая, даже если бы все это правдой было, я бы тебе хоть слово сказала? Кретин! Стану я позориться! Маманька уже постаралась — так опозорила, дальше некуда!

«Читательский интерес»! Скотина! Какой интерес, кроме твоего — в чужом белье грязном поковыряться и за дерьмо это денежек побольше огрести!

Ну почему? Почему настоящий мужик нынче вывелся? Нормальный мужик теперь стал редкостью ископаемой! Вот только такие и остались — мелкие, гнусные, до грязных сплетен жадные. Хуже баб, честное слово.

И я вспомнила Асю — ни слова лишнего, ни оха, ни аха. Все по делу, решительно, быстро…

А этот… Червяк плюгавый… Точно — сматываться надо. Даже если бандюги не сыщут, так от этой мрази покоя не будет.

Чего там Ася говорила — сумку собрать… Надо бы съестного с собой захватить. Ну-ка, что тут у маманьки в холодильнике? Ничего себе, ленинградскую блокаду пересидеть можно!

Теперь шмотки… Плохо, денег ни черта не осталось, неловко чужим людям на шею садиться. У мамульки утянуть? Рука не поднимается. Жратву можно, а деньги — извини… Интересно — она их по-прежнему под наволочками прячет?

Ни фига себе! Да-а, мамулька-то, оказывается, леди упакованная! А я ей ещё курточки да сумочки высылала, думала, толкнет мамулька, перебьется недельку лишнюю до пенсии… Ладушки. Не обеднеет от сотни-другой.

В четверг 27.06, около 22 часов на дорожном посту ГАИ остановилась колонна из трех КамАЗов с полуприцепами под тентом. К дежурившему снаружи младшему сержанту Макогону подошел водитель головного тягача, хмурый небритый человек лет пятидесяти, заговорил с акцентом западных областей:

— Слышь, сержант, там у дороги машина горит. Легковая. В низине, двадцать шесть километров отсюда по спидометру.

— А вы посмотрели, может, людям помощь нужна?

— Видел бы ты, как горит, не задавал дурных вопросов. Им теперь только поп с гробовщиком помогут…

Спустился старший поста, сержант Завирюха с акаэмэсом через плечо, начал выспрашивать. Западники все рвались скорей уехать, еле дождались, пока составят протокол, да запишут Ф.И.О., да номера машин, да маршрут следования, да откуда машины — с адресом и телефоном, да что за груз помидоры груз, пока вы тут нас мурыжите, потекут, а нам до самой Рязани ещё пилить и пилить, плюс две таможни!

Минут через сорок отпустили шоферов, Завирюха вызвал по рации дежурного по районному ГАИ, тот обматерил, велел пост запереть и гнать на мотоцикле туда, где горит. Пока доехали, уже прогорело — только дымом воняло да в яру дотлевала трава. Макогон остался у мотоцикла — вывернул руль, светил фарой вниз, но толку от того — аккумулятор подсаженный. Завирюха спустился в ярок с фонарем, потоптался там, выбрался наверх бледный и приказал быстро гнать обратно на пост — рация на мотоцикле дохлая, надо было одному ехать, второй с поста бы услышал, в район передал, но по ночам последний месяц в одиночку не ездили — было уже два случая вооруженного ограбления на трассе.

В пятницу уже утром, хорошо по свету, часов в одиннадцать, приехала на уазике-фургончике бригада из района — начальник следственного отдела Цимбалюк с помощником, лейтенант Коваль из ГАИ, Блатнов — судмедэксперт, и проводник со служебной собакой по кличке Никулин (проводника кличка, собаку звали Матрос). Снова поехали на место, осматривать. Коваль с гаишниками занялись обочиной и дорогой, остальные спустились вниз.

Часа два работали, в саже вывозились, составили протоколы. Эксперт все качал головой — слишком уж обгорели тела, очень ему не хотелось такие вскрывать. Тем более в пятницу — в уазике их не повезешь, пока вызовут труповозку, пока приедет, до райцентра довезут, уже и вечер будет…

А пока что Цимбалюк велел Ковалю включить происшествие в сегодняшнюю сводку. По ГАИ, не по угрозыску.

Бесконечный четверг плавно перешел в рано начавшуюся пятницу, которая тоже грозила затянуться до бесконечности. И только без четверти восемь утра Артур Митрофанович Кононенко добрался до вокзала родного города. По времени добрался удачно, через несколько минут после прихода фирменного поезда из столицы, перехватил какого-то высадившегося пассажира и за две сотни купил у него билет. Пока он ещё ничего не продумал и не спланировал, но две сотни — не деньги. Пусть лежит, кушать не просит.