Значит, не надо открещиваться от монтировки, да, моя, три дня назад колесо снимал, проверял подшипники ступицы. Значит, и от машины открещиваться нельзя. А как она без вас туда попала? А угнали! А что ж не заявили? А в командировке был, вот приехал, увидел, что на месте нет — и прибежал к вам заявлять.
Ну так, пункт второй — заявить. Сперва только с Манохиным обговорить все… Ну уж нет, это я с Манохиным обговаривать не буду, своя задница к телу ближе. Но если сейчас в милицию идти, то весь день угроблю. Так: позвонить, панику поднять, а дальше — мол, доложу начальству о командировке и прибегу заяву писать.
Так. Буду заявлять — начнут номера двигателя и шасси спрашивать. Придется настоящие называть, по техпаспорту, а что не совпадают — это с угонщиков спрашивайте… Или повременить денек-другой, не торопиться заявлять? Мало ли, не кинулся сразу, машина в гараже заперта, я до воскресенья ехать никуда не собирался… Все-таки надо послушать, что Е-Бэ скажет.
Конечно, ему главное — себя и фирму отмазать. Лучше бы, конечно, чтоб ни монтировку не нашли, ни ребят по зубам не вычислили. А то уж больно подозрительно: машину угнали работники фирмы и тут же пытались совершить нападение на автомобиль, в котором везли бывшую клиентку фирмы, которая… и так далее.
Нет, нельзя допустить, чтоб к этому нападению на дороге фирму пристегнули. И без того положение хреновое. Не смертельное, но хреновое. Самое страшное сейчас — огласка. Даже если историю с этой Гончаровой удастся замять, бизнес с бордельным боссом, считай, кончился, и не потому, что опасно, просто желающих уехать не найдется: скандал всю клиентуру распугает. Ну и фиг с ним, дело несерьезное и доход несерьезный. Но вот если фирма засветится и начнут органы нюхать, могут и до главного бизнеса добраться, а это уже серьезно.
Как предотвратить шум? Во-первых, девчонка эта. Заставить молчать раз плюнуть. Только пригрозить — да что там пригрозить, просто объяснить, мол, раскроешь рот — через два дня весь город знать будет, где ты побывала, — и все, навек заткнется. То же самое с её родней: мамаша сгоряча гвалт подняла, теперь, небось, сообразила уже, а если нет — дочка объяснит, а если дочка тоже дура — ну, средство то же самое: вежливенько объяснить обеим, что к чему. Именно так, вежливенько; может, Валентину Дмитриевну направить? Тут комар носу не подточит, она из фирмы, психолог, пришла помочь несчастной клиентке…
Только все это при одном условии — если девчонка там, на месте, не узнала больше, чем ей положено. Кононенко непроизвольно передернулся. Упаси Господь!..
Он вылез из ванны и приготовил себе крепчайшего, черного как ночь чифиря — осталась привычка с Афгана. Зоя, жена Кононенко, и сама любила крепкий чай, но то, что пил под настроение её Артур, иначе как черной смертью не называла.
Но отвлечься ему не удавалось: мысль сделала новый поворот.
А если по факту уголовное дело возбудят? Раз девчонку «кречеты» охраняли, значит, МИД до местного начальства уже добрался и тут все знают…
Ну, что они знают, то у них не отнимешь. Это уж пускай Е-Бэ действует по своим каналам.
Все. Хватит. Всего не просчитаешь заранее, пока нет конкретной информации. Погодим — жизнь подскажет…
И тут Мюллер как в воду смотрел.
Евгений Борисович Манохин полагал, что кабинет должен быть рабочим местом, а не проходным двором, и сотрудников приучил являться сюда только по вызову — в отличие от многих руководителей он считал главной своей обязанностью думать и решать возникающие проблемы, предоставляя подчиненным поддерживать нормальную работу без своего участия.
Вот и сейчас он сидел в кресле, рисовал на листке бумаги какие-то схемы и раздумывал о проблеме, которую не смог решить начальник охраны. Даже мысли у них шли параллельно — Манохин тоже первым делом подумал о том, как избежать огласки. Но тут же мысль его перешла к более острым вариантам.
А как быть, если все-таки откроют дело и доведут его до суда? Положим, хороший адвокат сможет перевалить всю вину на недобросовестного «жениха». Но суд — это неизбежная огласка, скандал, а следовательно — риск потерять живой товар. В отличие от Мюллера, Манохин знал истинные масштабы этой сферы деятельности фирмы, возможные перспективы — и никак не собирался упускать такую статью дохода.
Значит, придется использовать другой путь — более дорогой, но и более действенный. Есть человек, который сумеет закрыть дело за отсутствием состава преступления или недостаточностью улик — но лишь при условии, что вокруг дела не будет лишней шумихи.
Следовательно, тишина нужна в любом случае. Девчонку припугнуть позором — это просто. Хотя… за границей она бы вмиг нашла какого-нибудь борзописца, накатала с его помощью скандальную книжонку, огребла кучу денег — а после уж подала на фирму в суд за моральный ущерб. Кто её знает, чего она там нахваталась. Так что, может быть, придется не просто припугнуть позором, а просто припугнуть…
Евгению Борисовичу понравилась придуманная игра слов, он усмехнулся, но тут же вернулся к более серьезным делам.
Кроме девчонки, есть ещё и мамаша — тварь, судя по всему, злобная и скандальная, которая может на все пойти, лишь бы фирму с дерьмом смешать. Купить? Или…
Мамаша… По ассоциации мысль его метнулась к погибшим парням, их родителям и семьям. Кононенко, похоже, очень тяжело воспринял… Деньги вдовам?
Евгений Борисович наклонился и из самого нижнего ящика извлек пачку сигарет. Как всякий, недавно бросивший курить, он отлично помнил, куда её положил. И очень гордился собой, что сумел одолеть многолетнюю привычку.
Но сейчас и его проняло. Что ж он, робот, что ли? Гибель боевиков создавала массу проблем, но и людей жалко. Тем более, что Колю рекомендовал старый приятель. Не чужой, можно сказать. Да, надо что-то сделать — но не спешить. Юридически об их гибели пока не известно. Подумать. Помощь от фирмы — признание, что они выполняли служебное поручение. Анонимно? А вот это мысль хорошая: если они чистые, что ж — фирма не забыла, но и не выпячивается; а если на подозрении — совершили преступное деяние, да ещё не сами, а кто-то их послал. Да, только так.
Привычно щелкнула зажигалка, Манохин затянулся — и выругался. Ну и противный же дух! Оказывается, успел отвыкнуть. Тем не менее он потянул второй раз, третий — и почувствовал, как отпускает мозги. Будто ручку на тисках открутили. Правильно доктор Житомирский говорил: отрава, наркотик, канцероген — но антистрессор.
Манохин всегда помнил, кто говорил, что говорил и при каких обстоятельствах. Для его занятий — полезное свойство памяти…
В интеркоме щелкнуло.
— Евгений Борисович, почта и газеты, — доложила Оксана.
— Занеси.
Как всегда по пятницам, вместе с корреспонденцией, пришедшей в фирму, она принесла кипу газет, которые продавались с утра на лотках. Расходы небольшие, а руку на пульсе родного города держать надо, считал Манохин.
Сверху, как обычно, секретарь положила серьезные издания — «Бизнес Информ», «Курьер», «Телескоп», потом региональные, а потом уже все остальные — все эти «Знакомства», «Бумс!» и прочие «Зебры». Он любил бегло ознакомиться с городскими сплетнями ещё до того, как за дело возьмутся аналитики. Те штудировали внимательно, умело и выдавали довольно правдоподобную картину подводных течений в бизнесе родного города — а иногда и неглупые рекомендации. За то и зарплату получают. Человек должен толково делать свое дело и получать за него соответственно. Может, если б коммунисты об этом помнили, и социализм не завалился бы так сразу.
О социализме Евгений Борисович не жалел, но и мысль его не была пустой игрой ума. Анализируй чужие ошибки — меньше будет своих.
Манохин просматривал газеты, покуривал и успокаивался. Пока ещё ничего ужасного не произошло. Оставалось только предотвратить появление этого ужасного в будущем. А это было ему вполне по силам. Ему многое было по силам.
Часы пробили одиннадцать утра. Манохин взял в руки скандальную «Зебру». Уже через несколько секунд руки его потянулись за отложенными было сигаретами. Пальцы дрожали.
