Беседовал о том с государыней, уговаривал ослабить удавку на мужицкой шее. Бог с ними, с помещичьими крестьянами: пусть остаются в полном распоряжении хозяев. Казенным и монастырским — почему бы не облегчить уход на заработки? Нет! Все тщетно. Вроде бы, понимает. Соглашается. И ничего не делает! Предел того, что удалось из нее выжать — продление на год действия рукописных пашпортов. Идти против солидарного мнения землевладельцев… Нет, о таком даже и я не мечтал, ибо не безумец. Пока еще хочу жить и состоять при власти. Но чуть более сбалансированную политику, чуть мягче в отношении низших сословий — ведь можно же было проводить?!

С юга мои приказчики писали: коли беглых не брать, не наскребешь людей и трети от нужного на заводе числа. А ежели брать… Любой недоброжелатель (а у кого их нет?) сможет напакостить, имея лишь перо и бумагу. Когда-то давно, при Петре, я уже пострадал в похожем случае.

Хотелось бы жить по закону — да как же это делать, если закон сей губительно вреден, равно для меня и для государства?! Фальшивые пашпорты нового образца уже встречались: печатали оные, большей частью, польские евреи. Подделки сии были так плохи, что даже малограмотный полицейский служитель мог их, при желании, от подлинных бумаг отличить. Найти хорошую типографию в Амстердаме, всемирной столице книгопечатания, абсолютно не составляло труда… Собственно, я в том почти не участвовал, как и мои люди: они лишь помогли соединить меж собою уже имеющиеся разрозненные звенья, от печатников до контрабандьеров. И механизм закрутился сам собою.

Эта ли мера оказалась действенной, или же бедствие само прошло — судить не берусь. По осени, нехватка рук исчезает обыкновенно в силу естественных причин. Так было и в этот раз. К тому же, с чугунолитейным заводом возможно стало не очень спешить. Задуманный поворот государственных усилий к югу откладывался, по меньшей мере, на год. Причин тому обнаружилось немало, и самая первая — шведы.

Расчет на скорое окончание шведской войны был вполне обоснованным — в предположении, что вражеской державой правят разумные люди. Однако, сей последний пункт не подтвердился. Даже полностью потеряв Финляндию, военная партия в Стокгольме продолжала на что-то надеяться. Бог весть, на что. На возрождение шведской мощи, после казни командующих генералов? На прямое вмешательство французов? На турок? На персидского шаха? Все это были праздные мечты, не имеющие под собою опоры. Тем не менее, представлялась вероятной еще одна кампания, с десантами уже в коренной Швеции и, сообразно сему, с решительными действиями на море. Дабы иметь англичан, не как при Петре Великом, на своей стороне, им сделали пару изрядных любезностей: подтвердили остермановский торговый трактат и заключили трактат союзный. Пока оборонительный, в скромных терминах и с большими оговорками — но не позволяющий никакому постороннему флоту вмешаться в наши с шведами дела. Иначе за русских будет Royal Navy. Воистину чудны дела Твои, Господи!

Можно бы с британцев и больше выторговать, вплоть до совместных действий против Швеции, если взамен послать русскую эскадру в Медитерранию, на испанцев или французов. Замысел такой наличествовал. И даже корабли, было, двинули — из Архангельска, в команде вице-адмирала Бредаля. Но первый же шторм у берегов Норвегии вынудил их укрыться в Екатерининской гавани для устранения множественных повреждений. Почти все корабли текут, у иных мачты сломаны, — что за незадача?! Вроде и адмирал хороший, опытный, и капитаны не с бору по сосенке, и в командах встречаются настоящие моряки… Никита Истомин, один из лучших моих торговых шкиперов, оказавшийся под рукою и вызванный для совещания, первым делом спросил:

— Александр Иваныч, а они прежде сего в норвежские моря ходили? Разумею, на тех же кораблях, с теми же командами?

— Таким составом — и в Белое-то не ходили. Хотя регулярные плавания из Петербурга в Архангельск и обратно изредка делаются, обычно парою фрегатов.

— Фрегаты — ладно… А корабельный флот?

— Нет, корабли из порта не выходят. И даже, в мирное время, ради бережения казны не имеют на борту полного комплекта матросов.

— Так вот она, и причина: люди друг к дружке не притерты. Даже которые практикованы, свои умения передать другим не имели оказии. Действуют вразнобой, сильных и слабых сторон что команды, что корабля — не знают… При каком ветре сколь парусов можно ставить, тоже не испытывали: отсюда и мачты поломанные. Сие все только практикою исправляется. В море бы их, хоть на полгодика; в порт пускать только для короткого отдыха…

— Да ты что, Никита! Сенаторов удар хватит, при виде такой растраты казенных денег! Всех, поголовно! А матросы от гастрической перемрут. Опять же, все без остатка. И где польза будет?!

— Вы, Александр Иваныч, недавно сообщать изволили об указах по сбережению здравия нижних чинов. Позволите ли спросить, какое действие они возымели?

— На Балтийском флоте толк есть… Меньше, чем хотелось бы — но есть, точно. Не уверен, что сии указы дошли до Архангельска. Предположим, дошли — так ведь надобно принуждать к исполнению! Поедешь в Колу, чтобы тем заняться?

— Если Ваше Сиятельство прикажет, хоть в ад отправлюсь. Но кто меня на эскадре слушать станет?! Последний чин мой в военном флоте — лейтенантский…

— Слушать станет вице-адмирал. Отчасти по старой дружбе со мною, отчасти — за то, что я из-под розыска за нарушение адмиралтейских инструкций его вытащил. Капитан-лейтенантом и флаг-офицером у Бредаля вполне могу тебя сделать; выше претендовать не надобно, дабы не вызвать общего возмущения. А можешь в цивильном статусе остаться: личным посланником графа Читтанова. Сам выбирай. От тебя нужно, чтобы корабли, зимующие на Мурмане, весною смогли выйти в море и учинить диверсию против шведской торговли через Гетеборг. Возможно, после этого им прикажут идти в Медитерранию или к Петербургу, — а возможно, и на все лето в проливах оставят. О сем доведено будет особо.

— Александр Иванович, там ведь надо еще повреждения исправлять! А рангоутные деревья и прочие корабельные принадлежности никак не успеть до конца навигации в Екатерининскую гавань доставить: на Двине лед скоро встанет!

— В Амстердаме возьмем. Дороже? Авось, не разорюсь! Возьмем на мой счет, мимо Адмиралтейства. Иначе до второго пришествия проковыряемся. От Зейдерзее до Кольской губы даже зимою можно дойти. Обратно — вот это ждать придется! Против штормовой волны не полавируешь. Но вы-то пойдете оттуда в тихий сезон. Северную эскадру я раньше мая месяца у Каттегата не жду. Можно даже не всю эскадру, только часть. Скажем, два корабля: «Святой Пантелеймон» и «Святой Исакий», и два фрегата: «Аполлон» и «Меркуриус». К этому времени там будут все наши компанейские суда, за исключением ушедших в Восточные Индии, оснащенные как приватиры. Линейные корабли мне нужны главным образом для защиты оных. Остановив экспорт шведского металла в Англию, мы пустим неприятеля по миру.

— А как с той частью, что идет на английских судах?

— Тоже остановим, хотя с предельною вежливостью. Подвергнем не конфискации, а всего лишь аресту до конца войны — и сразу объявим, что приключившиеся от сего убытки британских подданных будут возмещены. И мы действительно задержанное вернем, утраченное оплатим. С течением времени, не торопясь. А пока суд да дело — предложим взамен уральское железо. Войну нам навязали, вопреки нашему желанию. Но сие вовсе не означает, что мы должны отказаться от выгод, которые можно из нее извлечь.

От самого возвращения в Россию, меня постоянно грызло искушение сбежать из суетных, вонючих столиц в привольные южные степи. Тем более, дела туда звали. Дела важные. Да только — нельзя. Нельзя никак. Пока власть не поделена, пока прорастают в плоть государства корни взаимных обязательств и политических связей, пока даже ближний круг императрицы изменчив и текуч, — отлучиться на несколько месяцев значило бы потерять очень много. Лишь через год взбаламученное лизанькиной революцией санкт-петербургское болото более-менее отстоялось. Война со шведами утихла, замороженная дыханием близкой зимы, а неугомонные франкофилы и австропоклонники, сражающиеся меж собой за влияние при дворе, сбавили пыл после потери вождей. Маркиз де Шетарди уехал в Париж, отозванный своим начальством и обласканный государыней до такой степени, что сие вызывало кривотолки: одних лишь подарков увез на сумму, равную генеральскому жалованью за тридцать лет. В скором времени после отъезда француза, апоплексический удар приключился с его могущественным противником, князем Черкасским. Два удара у него уже было, третий оказался последним. Вакантное место канцлера прочили Бестужеву, Румянцеву или мне. Заманчиво, конечно. Однако, сие означало бы окончательное и бесповоротное прощание с ремеслом военачальника; я подумал — и отказался. При Александре Ивановиче вполне можно было рассчитывать на достаточное влияние, действуя скрытно, из-за кулис; Алексей Петрович тоже не успел еще развернуть в полной мере свой выдающийся талант интригана. Впрочем, императрица никого из них не назначила. Бестужев продолжал править иностранными делами, оставаясь в чине вице-канцлера и совещаясь по наиболее важным вопросам с Бреверном, Головиным, Куракиным и вашим покорным слугою.