Крымцы пытались вновь сговориться о перемирии, но, как и прежде, впустую. Затяжка осады никак не отвечала моим планам. Гелин-Ишик был разорен и разрушен казачьим отрядом, четыре полка с шанцевым инструментом старались над выравниванием дороги, — все делалось, чтоб не оставлять окончание дела на ноябрь. Ближе Азова значительное войско не разместить, а это триста верст. До зимних квартир еще добраться надобно. Посему канонада гремела от рассвета до заката, иногда продолжаясь в ночи при свете лихткугелей. Результат не замедлил явиться: однажды поутру я не увидел в заливе намозоливших глаз турецких кораблей, а крепость встретила непривычной тишиною. Потом в пролом выбрался какой-то оборванец и, размахивая руками, заковылял к нам. Старый хромой раб, брошенный за ненадобностью, рассказал: хозяева все бежали. Ночью погрузились на корабли, уплыли в Крым, только ему, верному слуге, не нашли места.

Ну, что же: скатертью дорожка! Меня такой исход вполне устраивал. Без торжественной передачи ключей — да и черт с ними; видно же было, что обитатели фортеции напуганы до заикания. Их, должно быть, в колыбели стращали: «будешь плакать — Шайтан-паша придет!»

Теперь надлежало решить, что делать с крепостью. Гарнизон оставить нельзя: сие уже было бы актом войны, а не просто карательным походом. Наиболее уместным виделось отдать Суджу-кале какому-нибудь из туземных князей, под обязательство дружбы и союза. Не меньше недели я убил на приглашения и уговоры сих мелких полудиких властителей, недоверчивых и осторожных, аки волки лесные. И что вы думаете? Ни один не взял! Наиболее откровенные объясняли, что мужчина и воин должен встречать врага в чистом поле, а не прятаться от него за крепостными стенами. Остался единственный выход — разрушить. Весь оставшийся порох, за исключением небольшого запаса на случай вероломства кубанских ногаев, употребили для закладки мин под бастионами. После прощального пира с местными владетелями, устроен был впечатляющий фейерверк, призванный дать черкесам верное мнение о могуществе Российской империи. На следующее утро армия двинулась домой.

Все бы хорошо, да только вот погода испортилась. Ожидаемо для этого времени года, но оттого не менее неприятно. Волны в море, за мысом, бушевали изрядные. Впрочем, дубель-шлюпки Несвицкого уже были, большей частью, разобраны и сожжены в походных кострах: уйти обратно тем же путем не пустили бы либо турки, либо шторма. Взамен, караванная тропа через горы была расширена и сглажена до полноценной дороги, годной для колесных повозок, — ну, и для артиллерии, само собою. Это давало нам возможность вновь посетить сии места в любое время года, а турок с крымцами ставило перед вопросом: стоит ли восстанавливать крепость, настолько уязвимую со стороны русских? Ближайшим источником турецкой власти на восточном берегу Черного моря оставался теперь Сухум-кале, а трехсотверстная береговая линия становилась ничейной. При благоприятном стечении обстоятельств, наше влияние могло быть и далее усилено: особенно при неудачном для султана ходе войны с персами. Я верил в полководческий талант Надир-шаха, и полагал вполне возможным его выход пусть не к Босфору, так хоть к Трапезунду.

Когда три с лишним века назад Тамерлан сокрушил могущество османское, лишь отсутствие у восточных христиан достойной военной силы не позволило им одолеть магометанские орды и вытеснить турок обратно в Азию. Надир во многом идет путем великого предшественника: подобно ему, вторгся в Индию, взял и разграбил Дели — а потом обратился на запад, против турок. История, бывает, повторяется. Если вдруг случится новая Ангорская битва, пусть даже в каком-то ином месте — надо быть готовым собрать плоды.

Когда я, наконец, под ледяным ноябрьским дождем добрался до Азова (простуженный и весь в соплях, как добрая половина войска), меня там ожидали императорский указ и штурман Рябов. Указ предписывал, оставя командование на юге генерал-поручику фон Штофельну, следовать немедленно в Санкт-Петербург; а штурман только что прибыл из Ост-Индии.

Естественное в таких обстоятельствах беспокойство рассеяно было письмами от петербургских друзей, льющими свет на тайные пружины моего отзыва. Никакой опалы или немилости: государыня весьма довольна, что крымской и турецкой наглости наконец-то дан достойный ответ. И все же, чая избежать столкновения с Портой и дать послу Вешнякову больше простора для дипломатических маневров, считает полезной такую вот рокировку. После этого, в случае нужды, легко будет кивать на своевольство графа Читтанова и превышение полномочий — пользуясь в то же время всеми выгодами от его действий. Это первый слой политических резонов. Далее возникает вопрос: какая партия, французская или австрийская, внушила императрице эти мысли? Нельзя исключить причастность любой из них. Франция традиционно дружит с турками — и вполне может попытаться сместить слишком деятельного генерала, дабы избавить султана от лишних тревог во время персидской войны. В то же время, сторонники Вены потерпели в закулисной борьбе при дворе Елизаветы тяжелое поражение и, похоже, нуждаются во мне, как в союзнике… Какое поражение? Дело Лопухиных — слышали? Безбожно преувеличенное, на мой взгляд… Определенные прегрешения за его участниками действительно были — но из беззубой фронды обойденных фавором придворных раздули заговор и государственную измену, замешав туда цесарского посла Ботту Д'Адорно… Манера знакомая. Она безошибочно показывает, что Андрей Иванович Ушаков, доселе хранивший нейтральную позицию в борьбе дипломатических партий, решительно принял сторону «французов». Еще одним рекрутом, завербованным в их шайку, стал гофмаршал наследника престола Отто фон Брюммер — тоже весомая фигура. А еще в Петербурге ждут Шетарди! Пронесся слух, что он снова едет в Россию — и ужо покажет всем недругам, где раки зимуют! Правда или нет, но даже без маркиза влияние и сила сей партии чрезвычайно выросли минувшим летом, противники же их были обескуражены. Если меня тянут ко двору «австрияки», значит, дела их совсем плохи… Ведомо же: я стою за то, чтоб ни одному из иностранных влияний не дать перевеса.

Можно и дальше чистить луковицу тайных политических смыслов, да только неохота. Сколько ни колупай, до последней истины не доберешься. Приеду в столицу — там виднее будет. А пока лучше заняться делом, несравненно приятнейшим: изучением отчетов о путешествиях.

Полтора года назад, обретя право на российский флаг, я отправил за Кап три корабля одновременно. Первым вернулся «Нестор» из Кантона, проделавший самый дальний путь, зато не имевший нужды нигде задерживаться. Рапорт его капитана догнал меня еще в Кизляре. Ныне передо мною лежал отчет Альфонсо Морелли, ходившего в Бенгалию на «Одиссее», и сидел передатчик привезенных «Святой Елизаветою» сведений, кои бумаге доверять не следовало. Пропустив длинное титулование и прочую чушь, занимающую пол-страницы в письме Альфонсо, впился глазами в знакомое название. Нетерпеливо перелистнул в конец. Есть! Банкибазар теперь наш. И достался… Очень дешево достался. Можно сказать, почти что даром. Подлинной платой станет защита от вражды соперников. Де Шонамилль по-прежнему глава фактории, только теперь на службе Камчатской компании, и за ним безотлучно смотрит мой приказчик. Насчет селитры — переговоры не окончены. Англичане, как ни странно, наши притязания поддержали. Похоже, хотят стравить русских с голландцами. Если выйдет — ох, какой изрядный кусок они вырвут из пасти у соседей!

Ладно, подробности — потом.

— Тебя как зовут-то, сынок? Позабыл: память стариковская…

— Федором, Ваше…

— Оставь, надоело это величание. Язык сломаешь, пока выговоришь. Александр Иванович или господин граф, как больше нравится. Так что там у нас в Новой Голландии? В двух словах, кратко.

— Нашли. Заставили покориться Вашей воле.

— Сильно буянили?

— Были такие, что и сильно. Кричали: хоть в каторгу, только на Русь! Заберите, мол, бляжьи дети, нас отсюда! А мы им: отслужите, тогда посмотрим. Стали кричать, что ни воды, ни провианта запасти не дадут, если не по-ихнему… Ну, Тихон Афанасьич и приказал с якоря сниматься. Ушли, под великий вопль и рыдания. Берега тамошние на карту положили, бухту хорошую нашли… Вернулись — все шелковые! Крикунов свои же приструнили. Видно, что не вполне согласны — да куда они денутся?! Солонины помогли запасти, зайца живого подарили…