Однако в этот раз шустрые челны не встречали корабль заблаговременно, и на берегу не видать было любопытных. Костры, вроде, дымились — однако, подойдя ближе, увидели, что это догорают останки хижин. Трупы валялись, начиная от самой воды. Большею частью — без голов, ценимых у дикарей, как трофеи.
При нападении на его собственных подчиненных капитан бы, конечно, не медлил; но стоит ли вмешиваться в столкновения американцев между собою? На сей вопрос однозначного ответа не было. Можно выиграть, приобретя союзников; можно много потерять, ежели враждебное племя обладает большим влиянием в здешних краях. Пока думали, пока совещались — из лесу стали выбираться уцелевшие. Штурман Игнатов, отправленный для переговоров, при помощи пантомимы и малого числа выученных в прошлые встречи слов узнал, что враги были на лодках, пришли издалека, забрали все ценное и насильно увезли с собою тех, кто не успел спрятаться в зарослях. Оставшиеся умоляли о помощи: слишком выразительно выглядели телодвижения несчастных, чтобы сего не понять. Взвесив открывшиеся обстоятельства, Альфонсо счел вмешательство уместным. Дружба племени, владеющего одной из удобнейших позиций в заливе, стоила дороже, нежели обида их противников, обитающих неведомо где. Предполагаемое направление погони позволяло двигаться в галфвинд. Приняв на борт полдюжины местных, пустились следом за разбойниками.
Через пару часов туземец, допущенный на грота-марс, замахал руками, показывая на что-то впереди. Глянули через зрительную трубу — идут прочь несколько больших лодок, подобных вест-индским каноесам. Погнались. Но неприятели, с трудом различимые на фоне берега, исчезли: вероятно, укрылись в лабиринте узких проток и мелких островов, коих там множество. Тем временем, наступил вечер, и пришлось становиться на якорь. В самое глухое предрассветное время у борта что-то стукнуло и плеснуло. Вахтенные подняли тревогу. Из установленной на шканцах мортирки пальнули брандскугелем: сей осветительный заряд выхватил из темноты жуткие звероголовые фигуры, лезущие через планширь. Несколько таких было уже на палубе. Ружейные выстрелы уложили самых смелых и вызвали замешательство у остальных, однако лишь на короткое время. Увидев, что обнаружены, дикари подняли ужасающий крик и удвоили свои усилия. Спас команду лишь высокий борт, да отсутствие у врагов абордажных приспособлений: чтобы забраться с лодок на корабль, они подсаживали друг друга руками. Тяжелые доспехи из лосиных шкур и деревянные шлемы с искусно вырезанными звериными пастями делали их неповоротливыми. Матросы успели выскочить в превосходном числе, с фузеями и саблями, и очистить палубу от туземцев.
Только бой на этом не закончился. Первый же, кто высунулся над фальшбортом — упал, обливаясь кровью. Прямо в горло ему воткнулся короткий оперенный дротик. Более не надеясь захватить «Иоанна», американцы пытались теперь пробить корабельный борт своими роговыми клевцами и дубинами с каменными набалдашниками. Сколь бы ни превосходило современное огнестрельное оружие сии допотопные средства, употребить его никак не получалось. К счастью, на корабле имелись малокалиберные кохорновы мортиры, а к ним — начиненные порохом бомбы, могущие с равным успехом служить ручными гранатами. Несколько сих снарядов, наугад и вслепую заброшенных в туземные лодки, сокрушили храбрость противников, и они поспешно ретировались. Взятый ясырь бросили на удаленном от берега островке, куда высадили перед ночною атакой.
Капитан доставил освобожденных пленников обратно на родное пепелище. Там же похоронили единственного погибшего матроса, воздвигнув на могиле огромный крест из грубо отесанных бревен, способный служить ориентиром для новых мореплавателей. В соответствии с данными мною инструкциями, надлежало всячески стараться приобрести дружбу туземцев и заполучить через то опору на новооткрытой земле. Хотя бы в отношении одной деревни, цель можно было считать достигнутой. Одарив жителей на прощанье железными ножами и топорами, а взамен получив изрядные запасы сушеного мяса и рыбы, на которые воинственные набежники не позарились, Морелли вывел корабль в открытое море и взял курс на юг. Почему не на запад, не по кратчайшей линии в Камчатку? Наш мир устроен таким образом, что в сороковых широтах и выше на всех океанах и в обеих гемисферах решительно преобладают западные ветры, тогда как в тропиках — восточные. У берегов матерой земли воздушные потоки поворачивают, образуя замкнутые кольца. Испанцы, англичане, голландцы, — все, кому не в диковину путешествия через полсвета, — прекрасно о том осведомлены. Командор Беринг сие не принял во внимание, и заплатил за недомыслие жизнью, когда возвратный путь его корабля затянулся надолго сверх ожидания. Оплошность эта извинительна: датчане мало и сравнительно недавно практикуют дальние океанские плавания. Они еще не успели в полной мере перенять опыт «старших братьев» в искусстве навигации, которым те совершенно не спешат делиться. Но если я намерен обскакать признанные морские державы на пути к ничейным покамест богатствам, подобные просчеты недопустимы. Планирование действий должно быть дальновидным и безошибочным.
Поэтому «Святой Иоанн» повернул к зюйду и, двигаясь в полный бакштаг на пределе видимости земли, быстро вышел к ориентирам, известным от испанцев. Спустившись до тридцать пятого градуса, где берег круто уклоняется от меридионального направления к зюйд-осту, обратились к Америке задом и двинулись, наоборот, к зюйд-весту, поймав устойчивый viento de passada. Еще через неделю довернули на вест. Путь в низких широтах протяженнее раза в полтора; зато все время по ветру. Корабль мчался на полных парусах, делая до восьмидесяти лиг в сутки. Выйдя, по счислению, на долготу Камчатки, поворотили вправо на восемь румбов. Ветер был столь любезен, что начал заходить к югу несколькими днями раньше сего: похоже, мореплаватели шли прямо по окружности великого атмосферного круговорота диаметром в полторы тысячи лиг, покрывающего весь север Пацифического океана. Благодаря сему, путь от Анианского пролива до Авачинской гавани занял чуть более двух месяцев: великолепная, превосходная быстрота! Хотя последнюю бочку с залитыми хлебным вином апельсинами опустошили еще в Америке, признаков цинги в команде не было. Возможно, имевшиеся в изобилии сушеные лесные ягоды (по индейскому рецепту, пропитанные жиром камбалы) тоже обладали противоцинготным действием; капитан советовал в дальнейшем испытать сие средство.
Помимо этой рекомендации, к описанию путешествия прилагался длинный перечень товаров, могущих быть востребованными в тех краях. Вообще, неаполитанские жители мало имеют склонности к торговле; но Альфонсо, видимо, у меня на службе пропитался коммерческим духом. Так расписал, хоть бы и венецианцу впору. На первом месте, конечно, металлы. Железо, которого дикарям негде взять, кроме как у нас (а они уже оценили преимущество его над костью и камнем), и медь. Медь, кстати, у них имеется. То ли от испанцев, прошедшая через множество рук, то ли в глубине материка скрываются индейские народцы, больше береговых жителей преуспевшие в ремеслах. Впрочем, меди мало. В хозяйстве ее не используют. Только для украшений, и только самые могущественные вожди. У матросов нашлось немного мелочи, так на нее мехов накупили — пятак шел вровень с золотым червонцем. И уж совсем по сказочной цене один индеец сторговал у боцмана ключ от замка, на который тот запирал свой сундучок с вещами. Начистил песком, продел через кольцо кожаный шнурок и повесил себе на шею, с презрением оглядывая соплеменников, подобной драгоценности не имеющих. Возить в Америку медяки может оказаться весьма прибыточно; еще бы лучше — чеканить свою монету, только разрешение вряд ли дадут. Однако никто не помешает делать узорчатые бляхи разного веса и размера, да и употреблять оные вместо денег. Очень выгодная операция выйдет!
Потом — всевозможная мануфактура. Лоскутья от изношенных парусов, и те шли нарасхват. Сукно и войлок — особая статья. Туземцы умеют делать шерстяные одеяла и накидки; долго не могли понять, какого зверя в них шерсть, ибо овец и коз они не держат. Оказалось — собачья! Не тех серых с подпалинами псов, кои бегают по деревне, а других, особой породы, которые у них содержатся, во избежание смешения, на отдельном собачьем острове. Индейцы сами на том острове не живут, а только приезжают на лодках покормить собачек; кормят их красною рыбой. Собаки некрупные, белые, с густою шерстью, которую срезают острым каменным лезвием и далее употребляют, как мы — овечью. Сия изощренная выдумка явственно показывает, что не столь дики тамошние жители, как может показаться на первый взгляд; но все же псы против овец соперничать не могут. Они ведь не травку щиплют, а поглощают еду, которая и людям годится! Да и шерсти мало дают: изделия получаются дорогие. Не повседневная вещь, а символ знатности и богатства. Такое же одеяло из овечьей шерсти встанет в изготовлении десятикратно дешевле, если пересчитать его цену в бобровые шкуры.
