— Уж Вам-то, граф, точно стыдиться бедности здешней не следует: вряд ли кто сделал больше для умножения богатства сей империи.

— Может, и так. Но вот оглядываюсь — и вижу, насколько мои успехи недостаточны. Мне раз приснился сон, будто я на гребной лодочке пытаюсь догнать корабль, под всеми парусами идущий по ветру. Таков истинный образ сих усилий. В одиночку или с малой горсткой сподвижников не сотворить того, что способна сделать лишь целая нация. Голландцев меньше вдесятеро, нежели нас. При этом в ремесленном производстве они нашу империю превосходят, в обороте заграничной торговли — превосходят многократно. Совокупное богатство их крохотной страны больше, чем у огромной России!

— Все же не совсем понятно, причем тут межсословные отношения? Какая связь?

— Самая простая и очевидная. Умелые мастера и ловкие негоцианты имеют доход в десятки, сотни, тысячи раз больше, нежели темные и нищие мужики! В наш просвещенный век, благосостояние государства определяется численностью и талантами городского торгово-ремесленного населения, крестьянство же обращается в источник рабочих рук для его промыслов. Извольте видеть: из двух миллионов нидерландских жителей, половина живет в городах! А в здешней империи? Селянину из своего сословия выйти — что зайцу на березу влезть! Горожан менее десяти процентов — и то изрядную часть составляют гарнизонные солдаты с семьями, чиновники, офицеры, да их прислуга. Не скажу, что дармоеды: люди нужные. Но все же не производящая, а потребляющая часть народа.

— Ну, а почему бы помещикам российским не завести такие же точно промыслы, кои в Европе устраивает Tiers état? Вы же, дорогой граф, сумели?!

— Именно поэтому мне лучше всех ведомо, сколь трудно соединить в одних руках дела служебные с делами коммерческими. Какие-то из них обязательно пострадают. Пусть будут дворянские промыслы, я не против. Однако долговременные опыты по сей части убедительно показали, что в делании, к примеру, сукна благородные и чиновные промышленники наши за бесчиновными англичанами угнаться не могут. Похоже, главная причина того — в способах получения работников. Наш мануфактурист сначала тратит немалые деньги на покупку деревень; потом верстает купленных крепостных в сукновалы, наугад и часто неволей. Английский его коллега лишних расходов не делает: к нему люди сами сбегаются, только свистни. Он переберет многих, из жаждущей наняться толпы, и возьмет лучших. А угроза потерять место подхлестывает лучше любого кнута. Надо крестьянам облегчить уход из деревень и найм в работы. Только беспрерывное поступление свежей крови, постоянный и обильный прилив рабочих рук в главнейшие коммерческие центры поддерживает государственную экономию живой и бодрой. А у нас… У нас сделано все, чтобы остановить сей живительный ток! Все главные артерии перетянуты жгутами стеснительных законов. Если у пациента никакие члены еще не отсохли, сие говорит лишь о необыкновенной его выносливости.

— И все-таки, Вы умеете с выгодою вести дела при всем несовершенстве русских обычаев, прибегая к покупке деревень или найму тех мужиков, кои приходят на заработки. Значит, есть же способы преодолеть сии трудности?!

— У меня — есть. Благодаря чину и богатству. Хотя сопряженные с лишними хлопотами и расходами. А вот громадному количеству мелких промышленников, кои могли бы со временем вырасти в крупных, путь перекрыт наглухо. Опытный кузнец, желающий расширить дело; умелый ткач, нуждающийся в подмастерьях… Купить работников подобные мастера не вправе, да и неудобно им было бы: сегодня есть заказы; завтра — пусто, и «говорящие инструменты» обратятся в бесполезное бремя; послезавтра — вдруг опять понадобятся? Нужны более гибкие способы привлечения дополнительных рук. Какие? Напрягать ум не требуется совершенно: все придумано до нас. Удобнее вольного найма системы нет, сие вполне доказано британцами. В России, к тому же, отсутствуют замшелые цеховые правила, которые только мешают…

— Зато присутствуют старинные законы, которые мешают еще больше.

— Не такие уж старинные, Ваше Высочество. Сто лет для юридических установлений — не возраст. Только вот как от них избавиться? Понятно, что благородное шляхетство нельзя обижать: оно само кого угодно обидит. Денежная компенсация, выкуп… Что-то такое могло бы помочь. Но откуда деньги у государства, не имеющего доступа к главным источникам богатства в современном мире?! Все мои усилия в части заморской торговли — не более, чем попытка разорвать этот порочный круг. С какими шансами на успех? Если поживем, то увидим.

— Однако, граф, в истории мы знаем великое множество примеров, когда бедность и простота нравов служили основою процветания, а безудержная жажда злата приводила народы к утрате всех изначально присущих добродетелей и в конечном счете — к погибели. Вы не боитесь увлечь Россию на сей опасный путь?

— Нисколько. Громадного большинства народа тлетворное дыхание золотого тельца никоим образом коснуться не может: многие из крестьян и серебра-то сроду не видывали. Одни медяки. Их образ богатства — не золото, а каравай настоящего хлеба, без древесной коры и лебеды. Если же говорить о знати… Вы много встречали в сем кругу верности, чести, бескорыстия? Нравов, которые есть, куда портить?! Не отвечайте, сей вопрос — риторический. Касательно процветания… Полагаю, о нем возможно толковать лишь в том случае, если мерою оного почитать военную мощь государства. Да, это впрямь величайшее из достижений, и мы должны вечно за него славить блаженныя памяти государя Петра Алексеевича. Но смотрите, принцесса: из последних четырех войн полностью на собственный кошт мы вели одну только шведскую. Масштабы действий были весьма скромные: двадцатитысячная армия маршировала вдоль финского побережья, провиант и амуниция для нее доставлялись морем из недалекого Санкт-Петербурга. При большем удалении от собственных границ, когда приходится снабжать значительные силы за счет покупки всего необходимого на месте — казна империи неспособна с этим справиться. Русские войска дважды ходили на Рейн, в войнах за польское и цесарское наследства, но сие совершались благодаря субсидиям Вены и Лондона. Турок я одолел на заемные у голландцев деньги. Весьма сомневаюсь, что получил бы в Амстердаме хоть один медный фартинг, если б там заранее предвидели, как все обернется. Ничего предосудительного с точки зрения чести либо деловой репутации… Но второй раз такое не проделать. Кто умеет выскользнуть из долговой удавки, тот для банкиров persona non grata.

— Значит, по Вашему мнению, самостоятельная политика в Европе России не по силам?

— Не по кошельку, я бы сказал. Силы-то есть. Только их содержание в странах, где жизненные припасы гораздо дороже, чем у себя дома, выйдет разорительным. Результат не оправдает расходов. У возможных противников положение обратное: чем дальше с запада на восток, тем дешевле провиант и все, что производится сельскими обывателями. Правда, Карл Двенадцатый сим пренебрег… Даже выправив на жителях Саксонии контрибуцию в двадцать два миллиона талеров, он по-прежнему злоупотреблял реквизициями. В этом не самая важная, но все же одна из весомых причин его неудачи.

— Извините, Александр Иванович. — Супруга наследника престола повернула изящное ушко к тихо подкравшейся фрейлине, чтобы выслушать некую тайную новость. — С величайшим сожалением, вынуждена прервать нашу чрезвычайно интересную беседу. Вы позволите пригласить Вас на обед в субботу?

— Буду занят, к сожалению.

— Тогда в воскресенье, после литургии?

— Извольте. Приду, если почувствую себя в добром здравии.

Насколько имели смысл беседы об истории, политике и государственной экономии с Великой княгиней Екатериной? Бог знает. При жизни ныне правящей императрицы ни скрупула государственной власти эта девочка точно не получит. Если доберется до трона — то заведомо за пределами моего жизненного срока. Пережить Елизавету я не имею надежды. Но исподволь вложить кой-какие идеи в юный, восприимчивый ум — почему бы и нет? Кронринцесса имела хотя бы достаточно любопытства, чтобы охотно меня слушать. И довольно соображения, чтоб понимать.