Когда отец произнес последнее слово этой фразы, – мать моя понюхала табаку.

– Но я бы не стал, – проговорил дядя Тоби, – производить детей nolens volens, то есть подневольно, даже в угоду самому могущественному монарху на земле. – —

– – И было бы жестоко с моей стороны, братец Тоби, тебя принуждать, – сказал отец. – Я на этом остановился с целью показать тебе, что не в отношении деторождения – если ты к нему способен – а в отношении твоей теории любви и брака мне бы хотелось тебя исправить. – —

– Во всяком случае, – заметил Йорик, – в суждении капитана Шенди о любви много правды и здравого смысла; кстати сказать, к числу дурно проведенных часов моей жизни, за которые мне придется держать ответ, принадлежат и те, что ушли на чтение множества цветистых поэтов и риторов, из которых я никогда не мог столько почерпнуть. – —

– Я бы желал, Йорик, – сказал отец, – чтобы вы прочли Платона; вы бы узнали из него, что существуют две любви[435]. – Я знаю, что у древних было две религии, – возразил Йорик, – – – одна для простого народа, а другая для людей образованных; но, мне кажется, одна любовь могла бы вполне удовлетворить и тех и других. —

– Нет, не могла бы, – возразил отец, – и по тем же самым причинам; ведь, согласно комментарию Фичино к Веласию, одна любовь разумная – —

– – а другая естественная; – – первая, древнейшая – – не знающая матери – – в ней Венере нечего было делать; вторая порождена Юпитером и Дионой. —

– – Послушайте, братец, – сказал дядя Тоби, – какое до всего этого дело человеку, верующему в бога? – Отец не мог остановиться, чтобы ответить, из боязни потерять нить своего рассуждения. – —

– Эта последняя, – продолжал он, – имеет все Венерины свойства.

– Первая, золотая цепь, спущенная с неба, возбуждает любовь героическую, которая содержит в себе и, в свою очередь, возбуждает желание философии и истины, – – вторая возбуждает просто желание. – —

– – Я считаю произведение потомства столь же благодетельным для мира, – сказал Йорик, – как и определение долготы. – —

– – Конечно, – сказала мать, – любовь поддерживает доброе согласие в мире. – —

– – В доме – дорогая моя, вы правы. – – – Она наполняет землю, – сказала мать. – —

– Но она оставляет пустым небо – дорогая моя, – возразил отец.

– – Девство, – торжествующе воскликнул Слоп, – вот что населяет рай.

– Ловко пущено, монашенка! – сказал отец.

Отцу свойственна была такая задорная, резкая и хлесткая манера вести споры, он так усердно колол и рубил направо и налево, оставляя у каждого по очереди память о своих ударах, – что меньше чем в полчаса непременно восстанавливал против себя все общество – хотя бы оно состояло из двадцати человек.

Немало содействовала тому, что он оставался таким образом без союзников, его привычка всегда поспешно занимать позицию, которую труднее всего было отстаивать; и надо отдать ему справедливость: утвердившись на ней, он защищал ее так доблестно, что человеку храброму и доброму больно было видеть, когда его оттуда выбивали.

Вот почему Йорик хотя и часто нападал на отца – однако никогда не позволял себе пускать при этом в ход все свои силы.

Девство доктора Слопа в заключительной части предыдущей главы побудило его на этот раз стать на сторону осажденного отца, и он собирался уже обрушить все христианские монастыри на голову доктора Слопа, как в комнату вошел капрал Трим доложить дяде Тоби, что его тонкие пунцовые штаны, в которых предполагалось совершить атаку на миссис Водмен, не подойдут; ибо портной, распоров их, чтобы вывернуть наизнанку, обнаружил, что они уже были выворочены. – – Ну так выворотите их снова, братец, – с живостью проговорил отец, – ведь придется еще не один раз их выворачивать, прежде чем дело будет сделано. – – Они уже насквозь прогнили, – сказал капрал. – – Тогда во что бы то ни стало, – сказал отец, – закажите, братец, новую пару – – ибо, хотя мне известно, – продолжал отец, обращаясь ко всему обществу, – что вдова Водмен уже много лет по уши влюблена в брата Тоби и пускала в ход всякие женские уловки и хитрости, чтобы пробудить в нем ответное чувство, однако теперь, когда она его поймала, – лихорадка ее пойдет на убыль. – —

– Она достигла своей цели. – —

– В этом положении, – продолжал отец, – о котором Платон, я убежден, никогда не думал, – – любовь, видите ли, не столько чувство, сколько должность, в которую вступает человек, как брат Тоби вступил бы в какой-нибудь армейский корпус, – – все равно, любит ли он военную службу или нет – – состоя в ней – он ведет себя так, как если бы он ее любил, и пользуется каждым случаем, чтобы показать себя человеком доблестным.

Эта гипотеза, как и все гипотезы моего отца, была в достаточной степени приемлема, и дядя Тоби хотел сделать только одно возражение – встречавшее у Трима полную поддержку – – однако отец еще не вывел своего заключения. – – – Вот почему, – продолжал отец (возвращаясь к своей теме), – хотя всем известно, что миссис Водмен расположена к моему брату Тоби, – и мой брат Тоби, с своей стороны, расположен к миссис Водмен, и в природе вещей ничто не препятствует музыке загреметь хоть сегодня же вечером, однако я ручаюсь, что пройдет год, а они все еще не сыграются.

– Мы худо распорядились, – проговорил дядя Тоби, вопросительно посмотрев в лицо Триму.

– Я бы поставил в заклад мою шапку монтеро, – сказал Трим. – – Эта шапка монтеро, как я вам уже сказал, была постоянной ставкой Трима, и так как он ее подновил в тот самый вечер, собираясь идти в атаку, – это сильно поднимало ее цену. – – Я бы, с позволения вашей милости, поставил в заклад мою шапку монтеро против шиллинга – ежели бы прилично было, – продолжал Трим (делая поклон), – предлагать пари вашим милостям. – —

– – Ничего неприличного в этом нет, – сказал отец, – это просто оборот речи; ведь говоря, что ты поставил бы в заклад шапку монтеро против шиллинга, – все, что ты хочешь сказать, обозначает, что по-твоему…

– – Ну-ка, что по-твоему?

– По-моему, вдова Водмен, с позволения вашей милости, не продержится и десяти дней. – —

– Откуда у тебя, – насмешливо воскликнул доктор Слоп, – это знание женщин, приятель?

– Из любовной истории с одной папистской церковницей, – сказал Трим.

– С бегинкой, – пояснил дядя Тоби.

Доктор Слоп был слишком разгневан, чтобы прислушиваться к дядиному пояснению; вдобавок отец воспользовался этой критической минутой, чтобы обрушиться на всех монахинь и бегинок без разбора, называя их тупоумными, протухшими бездельницами, – – Слоп не мог это перенести – – а так как дяде Тоби и Йорику тоже надо было принять кое-какие меры, первому – в отношении своих штанов, а второму – в отношении четвертого раздела своей проповеди – для успеха предстоявшей каждому из них на другой день атаки, – то общество разошлось, и отец остался один. Чтобы заполнить полчаса свободного времени до отхода ко сну, он велел подать себе перо, чернила и бумагу и написал дяде Тоби следующее наставительное письмо:

Дорогой брат Тоби.

Я собираюсь сказать тебе кое-что о природе женщин и о том, как за ними ухаживать; и счастье, может быть, для тебя, – хотя и не такое уж счастье для меня, – что ты имеешь возможность получить наставительное письмо по этому предмету, а я в состоянии его написать.

Если бы так угодно было распорядителю наших судеб – и твои познания достались тебе не слишком дорогой ценой, я бы предпочел, чтобы ты вместо меня макал в эту минуту перо в чернила; но так как вышло иначе – – – – – пока миссис Шенди здесь рядом готовится лечь в постель, – – я набросаю тебе в беспорядке, как они пришли мне на ум, ряд полезных для тебя, на мой взгляд, советов и наставлений, которые я привожу в знак любви к тебе, не сомневаясь, дорогой Тоби, в том, как они будут тобою приняты.