Спешившись, чужеземец велел отвести своего мула в конюшню, а сумку внести в комнату; открыв ее и достав оттуда ярко-красные атласные штаны с отороченным серебряной бахромой – (придатком к ним, который я не решаюсь перевести) – он надел свои штаны с отороченным бахромой гульфиком и сейчас же, держа в руке короткую саблю, вышел погулять на большую городскую площадь.
Quod ubi peregrinus esset ingressus, uxorem tubicinis obviam euntem aspicit; illico cursum flectit, metuens ne nasus suus exploraretur, atque ad diversorium regressus est – exuit se vestibus; braccas coccineas sericas manticae imposuit muluniqae educi jussit.
Не успел чужеземец пройтись три раза по площади, как увидел идущую ему навстречу жену трубача: – испугавшись покушения на свой нос, он круто повернулся и поспешил назад в гостиницу – – переоделся, уложил в сумку ярко-красные атласные штаны и т. д. и велел подать себе мула.
Francofurtum proficiscor, ait ille, et Argentoratum quatuor abhinc hebdomadis revertar.
– Еду во Франкфурт, – сказал чужеземец, – и ровно через четыре недели прибуду снова в Страсбург.
Bene curasti hoc jumentum? (ait) muli iaciem manu demulcens – me, manticamque meam, plus sexcentis mille passibus portavit.
– Надеюсь, – продолжал чужеземец, погладив мула левой рукой по голове, перед тем как сесть на него верхом, – что вы хорошо покормили этого верного моего слугу: – – – он вез меня и мою поклажу свыше шестисот миль, – продолжал он, похлопывая мула по спине.
Longa via est! respondet hospes, nisi plurimum esset negoti. – Enimvero, ait peregrinus, a Nasorum promontorio redii, et nasum speciosissimum, egregiosissimumque quem unquam quisquam sortitus est, acquisivi.
– Какой долгий путь, сударь, – сказал хозяин гостиницы, – – – видно, важное у вас было дело! – О, да, да, – отвечал чужеземец, – я побывал на Мысе Носов и, благодарение богу, раздобыл себе один из самых видных и пригожих носов, какие когда-либо доставались человеку.
Dum peregrinus hanc miram rationem de seipso reddit, hospes et uxor ejus, oculis intentis, peregrini nasum contemplantur – Per sanctos sanctasque omnes, ait hospitis uxor, nasis duodecim maximis in toto Argentorato major est! – estne, ait illa mariti in aurem insusurrans, nonne est nasus praegrandis?
В то время как чужеземец давал эти удивительные сведения о себе, хозяин гостиницы и хозяйка смотрели во все глаза на его нос. – Клянусь святой Радагундой, – сказала про себя жена содержателя гостиницы, – он будет побольше дюжины самых больших носов во всем Страсбурге, вместе взятых! Не правда ли, – шепнула она на ухо мужу, – не правда ли, роскошный нос?
Dolus inest, anime mi, ait hospes – nasus est falsus.
– Тут что-то нечисто, душа моя, – сказал хозяин гостиницы, – нос поддельный. —
Verus est, respondit uxor —
– Самый настоящий, – отвечала жена. —
Ex abiete factus est, ait ille, terebinthinum olet —
– Еловый нос, – сказал хозяин, – от него пахнет скипидаром. —
Carbunculus inest, ait uxor.
– На нем сидит прыщ, – сказала жена.
Mortuus est nasus, respondit hospes.
– Мертвый нос, – возразил хозяин.
Vivus est, ait illa, – et si ipsa vivam, tangam.
– Живой нос, – и не жить мне самой, – сказала жена хозяина, – если я его не потрогаю.
Votum feci sancto Nicolao, ait peregrinus, nasum meum intactum fore usque ad – Quodnam tempus? illico respoadit illa.
– Я дал сегодня обет святителю Николаю, – сказал чужеземец, – что нос мой останется нетронутым до… Тут чужеземец замолчал, воздев глаза к небу. – До каких пор? – поспешно спросила жена хозяина.
Minimo tangetur, inquit ille (manibus in pectus compositis) usque ad illam horam – Quam horam? ait illa. – Nullam, respondit peregrinus, donec pervenio ad – Quem locum, – obsecro? ait illa – – Peregrinus nil respondens mulo conscenso, diseessit.
– Останется никем не тронутым, – сказал он (складывая на груди руки), – до того часа… – – До какого часа? – воскликнула жена хозяина. – – Никогда! – – никогда! – сказал чужеземец, – пока я не достигну… – – Ради бога! Какого места? – спросила хозяйка. – – Чужеземец, не ответив ни слова, сел на мула и уехал.
Не сделал он еще и полумили по дороге во Франкфурт, а уже весь город Страсбург пришел в смятение по поводу его носа. Колокола звонили повечерие, призывая страсбуржцев к исполнению религиозных обрядов и завершению дневной работы молитвой; – – ни одна душа во всем Страсбурге их не слышала – город похож был на рой пчел – – мужчины, женщины и дети (под непрекращавшийся трезвон колоколов) метались туда и сюда – из одной двери в другую – взад и вперед – направо и налево – поднимаясь по одной улице и спускаясь по другой – вбегая в один переулок и выбегая из другого – – Вы видели его? Вы видели его? Вы видели его? Кто его видел? Ради бога, кто его видел?
– Вот незадача! Я ходила к вечерне! – – Я стирала, я крахмалила, я прибирала, я стегала. – Ах ты, боже мой! Я его не видела – я его не потрогала! – – Ах, кабы я была часовым, кривоногим барабанщиком, трубачом, трубачовой женой, – стоял общий крик и вопль на каждой улице и в каждом закоулке Страсбурга.
В то время как в великом городе Страсбурге царила эта суматоха и неразбериха, обходительный чужеземец ехал себе потихоньку на муле во Франкфурт, словно ему не было никакого дела до этого, – разговаривая всю дорогу обрывистыми фразами то со своим мулом – то с самим собой – – – то со своей Юлией.
– О Юлия, обожаемая моя Юлия! – Нет, я не буду останавливаться, чтобы дать тебе съесть этот репейник, – и надо же, чтобы презренный язык соперника похитил у меня наслаждение, когда я уже готов был его отведать. —
– Фу! – это всего только репейник – брось его – вечером ты получишь лучший ужин.
– – Изгнан из родной страны – вдали от друзей – от тебя. —
– Бедняга, до чего же тебя истомило это путешествие! – Ну-ка – чуточку поскорее – в сумке у меня только две рубашки – пара ярко-красных атласных штанов да отороченный бахромой… Милая Юлия!
– Но почему во Франкфурт! – Ужели незримая рука тайно ведет меня по этим извилистым путям и неведомым землям?
– Ты спотыкаешься! Николай-угодник! на каждом шагу – – этак мы всю ночь проковыляем, не добравшись…
– До счастья – – иль мне суждено быть игрушкой случая и клеветы – обречен на изгнание, не быв уличен – выслушан – ощупан, – если так, почему не остался я в Страсбурге, где правосудие – – но я поклялся – полно, тебя скоро напоят – святителю Николаю! – О Юлия! – – Что ты насторожил уши? – Это только путник, и т. д.
Чужеземец продолжал себе ехать, беседуя таким образом со своим мулом и с Юлией, – пока не прибыл к постоялому двору, добравшись до которого сейчас же соскочил с мула – присмотрел, согласно своему обещанию, чтобы его хорошо покормили, – – снял сумку с ярко-красными атласными штанами и т. д. – – заказал себе на ужин омлет, лег около двенадцати в постель и через пять минут крепко заснул.
