На базаре Гайдар купил небольшой стол, привязал его веревкой к санкам и привез домой. Нужно обзаводиться хозяйством, потому что приехал он в родной город не на неделю и не на месяц, а на целый год.

Гайдар забрал свое нехитрое имущество и перебрался на новую квартиру. Дружба дружбой, а служба службой. В Арзамас он приехал не пироги есть и не гостить, а работать.

На душе у Гайдара спокойно — можно начинать работу. Но сначала надо написать Рувиму, как обещал, уезжая из Москвы.

«Все на месте, — писал Гайдар Рувиму Исаевичу Фраерману. — Кончил устраиваться… Две небольшие комнаты, рядом старик со старухой. Крылечко, дворик с кустами малины, заваленный сугробами. В пяти минутах — базар, в трех минутах — широкое поле, на столе — керосиновая лампа, а на душе спокойно.

Очень я хорошо сделал, что уехал. Арзамас с тех пор, как я его оставил, изменился не очень сильно — поубавилось церквей, поразбежались монахи, да и то часть встречалась: там, на базаре, инокиня торгует потихоньку иконами, смоляным ладаном, венчальными свечами, тряпичными куклами; там, глядишь, престарелый Пимен тянет за рога упирающуюся козу и славословит ее матом или кротко поет хвалу богу и добирает в кружку до пол-литры…»

О чем еще написать Рувиму? Может, о новой книге? Нет, рано…

«…Арзамас — район крестьянский, нет здесь ни Днепростроев через Тешу, ни Магнитогорска на месте старых кирпичных сараев. Зато много кругом хороших колхозных сел и деревенек…

Послезавтра оклею обоями комнаты, тогда буду совсем свободен, и можно будет подумывать о работе. Что-то близко вертится, вероятно, скоро угадаю…»

В последнем письме Фраерман сообщал, что собирается на Кавказ. «Наверно, Рувима опять втравили в эту поездку против его желания», — думал Гайдар об этом добродушном и мягком человеке.

«…Зачем ты едешь на Кавказ? — продолжал Гайдар. — Если это по своей воле, тогда еще так-сяк… На перевале в Тубан я был в 1919 — дорога туда зимой нелегкая, хотя и красоты неописуемой. Когда лошадьми будешь проезжать станицу Ширванскую (а ее ты никак не минуешь), ты увидишь одинокую, острую, как меч, скалу; под этой скалой, как раз на том повороте, где твои сани чуть уж не опрокинутся, у меня в девятнадцатом убили лошадь…»

Гайдар отнес письмо на почту и вернулся домой. Он развернул чистую школьную тетрадку в клетку и придвинулся к столу, от которого так хорошо пахло сыроватым деревом. Прислушался: какая все-таки потрясающая тишина! Давно он мечтал вот так, подальше от Москвы, хорошо и крепко поработать.

Тишину внезапно нарушили его адъютанты Стасик и Петька.

Уже с порога Петька закричал:

— Аркадий Петрович, давайте крепость строить!

— Какую еще крепость? — удивился Гайдар.

— Снежную! — объяснил Петька. — Снег-то сегодня сырой — ничем такую крепость не пробьешь, никаким снарядом!

— Надевайте шинель! Будете комендантом снежной крепости. Мы все так решили! — добавил Стасик.

— Кто это вы? — удивился Гайдар.

— Как это кто? Мы — ваша команда!

Гайдар с сожалением посмотрел на стол, где лежала тетрадка в клетку. Но делать нечего: не отказываться же бывшему командиру полка от такой высокой чести — быть военным комендантом снежной крепости!

На дворе Гайдара уже ждала ватага знакомых и незнакомых мальчуганов — человек двадцать.

Крепость построили за час — настоящее боевое сооружение, с фортами, зубчатыми стенами, башнями. Над самой высокой развевался красный флаг.

И начались сражения.

Гайдар вместе со Стасиком и Петькой, со всем гарнизоном крепости героически отражал бешеные атаки мальчишек с соседней улицы. Сам Гайдар уже получил снежками две контузии в голову, но, увлеченный игрой, громко кричал своим адъютантам:

И еще не раз и не два гремел бой у снежной крепости, но никак не могли ее взять войска «противника». Над зубчатыми башнями по-прежнему развевался алый флаг со звездой и четырьмя лучами — флаг славного коменданта снежной крепости и его храброго гарнизона.

…Шли дни, недели, месяцы арзамасской жизни. Новая повесть давалась с трудом. А ведь Гайдар затем и брал командировку в Арзамас, чтобы дописать вторую книгу «Школы».

Полтора года прошло с тех пор, как его Борис убежал из Арзамаса. С тех пор в жизни Горикова произошло многое. Октябрь. Боевая дружина сормовских рабочих. Особый революционный отряд, фронт, плен, гибель Чубука, прием в партию, пуля под Новохоперском, госпиталь, и вот снова Арзамас…

Кажется, все ясно — садись и пиши. А работа над повестью откладывалась со дня на день.

Но почему, размышлял Гайдар, шагая из угла в угол по маленькой комнатке, так что половицы прогибались и скрипели под его солдатскими сапогами, почему, наконец, он никак не может окончить свою новую повесть?

У Гайдара в то время было уже немало юных друзей по всей стране. Перед отъездом в Арзамас, в ноябре 1934 года, он побывал в Ростове-на-Дону. Там в библиотеках, во Дворце культуры, на пионерском слете читал отрывки из только что законченной повести «Военная тайна».

Когда пионеры узнали, что веселая и забавная поначалу книга кончается печально — гибелью малыша Альки, они подняли бунт и свой протест изложили в письме, которое отправили Гайдару в Москву. Оттуда письмо родные переслали в Арзамас.

Ростовские пионеры Митя Белых, Витя Зарайский и другие спрашивали, зачем в конце повести погиб Алька и не лучше ли, чтоб он остался жив.

Целый вечер Гайдар сочинял ответ.

«Ну и народ эти пионеры!» — думал он, улыбаясь. Конечно, лучше, чтобы Алька остался жить, конечно, лучше, чтобы и Чапаев остался жив, чтобы были живы и его мама, и отец, и Яшка Оксюз, и Петя Цыбышев.

Конечно, хорошо, если бы были живы и здоровы тысячи и десятки тысяч больших, маленьких, известных и неизвестных героев. Но этого в жизни, к сожалению, не бывает. Нет, не бывает…

Пионерам очень жалко Альку. Ну а если уж откровенно говорить, то ему, Гайдару, когда он заканчивал «Военную тайну», было и самому так жалко, что порою рука отказывалась дописывать последнюю главу. И все-таки это хорошо, что ребятам жалко героя книги. Это значит: они с ним, с Гайдаром, а он будет всегда учить их тому, как надо беречь и защищать Советскую страну, и пусть пионеры всегда ненавидят всех врагов: и своих, домашних, и чужих, заграничных.

Так он им и написал, своим юным друзьям, в далекий город Ростов, что на Дону.

В Арзамасе Гайдар встречался со своими знакомыми, друзьями детства, товарищами. Со многими из них он впервые познакомился в 1920 году, когда приезжал в Арзамас на побывку после госпиталя.

Многих теперь нет в Арзамасе. Уехала в Москву Мария Валерьяновна, нет больше в городе Николая Николаевича, Чувырина, разлетелись в разные концы Саша Плеско, Коля Кондратьев, Зина Субботина, Ида Сегаль. И где они сейчас и кого любят и кого ненавидят? Очень хотелось встретиться с друзьями отшумевшей юности.

Вот почему так обрадовался Гайдар, когда совсем случайно встретил у дома райисполкома Шурку Федорову. Ну да, ту самую озорную Шурку из типографии, что часто приходила в комсомольский клуб. Обычно являлась она с балалайкой, на которой играла не хуже парней. В комсомоле в то время Шурка состояла «нелегально» от своих родных, каждый день твер дивших ей, что-де все комсомольцы — безбожники и вообще пропащие люди.

Любила Шурка танцевать — и вот за этот «пережиток капитализма» решили ее исключить из членов РКСМ. Правда, комсомольцы вскоре поняли, что погорячились, и снова восстановили.

Ах, Шурка, Шурка! А теперь она уже совсем не Шурка, а председатель Водоватовского сельсовета — Александра Васильевна. Шутка ли — сама Советская власть!