Купив глиняную кружку по дороге и набрав воды в колодце на базарной площади, принес полкружки и побрызгал ею висящий доспех. Дмитро дежурил возле лошадей, делая вид, что продает их за несуразную цену, Сулим остался продавать мой мокрый доспех, сразу взявшийся инеем и льдом на морозе, а мы разбрелись по базару, договорившись, когда кто кого будет менять, чтобы все смогли подарками запастись.
Выбрав крепкую тягловую лошадку, телегу и весь набор упряжи, что обошлось мне в семнадцать грошей, загрузив пару мешков овса для коня, поехал на телеге по базару выглядывать Любаву и чего еще полезного можно прикупить, пока ее искать буду. Прикупил красивый лакированный тубус для перевозки писем, замотал его шнурком, а у ювелира, якобы выбирая себе печатку, запечатал каким-то странным зверем, стоящим на задних лапах. То ли лев, похожий на медведя, то ли наоборот. Издали за княжескую сойдет, а близко мы никому показывать не будем. Прикупил чугуна: литейный мастер вывез его вместе с крицей на базар. Купив пять пудов за пять монет, спросил его, кто покупает свиное железо и зачем его люди берут.
– А ты зачем покупаешь, боярин? – ответил он вопросом на вопрос.
– Хочу железо из него сделать.
– Бог в помощь, – иронично пожелал мастер. – Видишь, боярин, ты знаешь, зачем тебе этот товар, и другие, кто покупает, знают, зачем оно им нужно. Оно ведь как – покупает человек топор, а зачем он ему – то ли дрова рубить, то ли соседа… Топор – он для многих дел сгодиться может. Вот и со свиным железом та же штука выходит.
– Спаси Бог тебя, мастер, за твой ответ, – не скрывая иронии, поблагодарил его. Но это мастера не смутило. Производственные секреты народ хранил почище военной тайны.
– И тебя спаси Бог, боярин, если что еще нужно будет – приезжай, сторгуемся.
Потом наткнулся на целую выставку арбалетов, которыми торговал купец с явно выраженным немецким акцентом. Все они были с пусковым механизмом, получившим кодовое название «орех». Достаточно надежный, но требующий точных мелких деталей из качественной стали, плюс упругая пластинка стопора – это все сказывалось на цене даже самых простых образцов.
Был там один воротковый арбалет со стальной дугой, натяжение оценочно килограммов под триста, но драл он за него такие деньги, что мой тотемный зверь – жаба – душил насмерть. Поторговавшись с ним, пока уши не начали вянуть от его ломаного русского, я ему по-немецки сказал, что о нем думаю.
На немецком торговля пошла значительно живее, пока не уперлась в цену, ниже которой немец категорически отказывался разговаривать. Денег было жалко, но знающие люди мне говорили в свое время: кто экономит на оружии, тот долго не живет. Тут вспомнил про дорогой кинжал, который мне достался при разделе. Если всунуть его немцу за полную цену, то доплата совсем пустяковая получится.
Притащив кинжал, долго рассказывал немцу, какой это дивный кинжал, какой знатный татарин выкупал за него своего сына из нашего полона и как мне дорог этот кусок отточенной стали. Дорог как память о прожитых днях. На что немец резонно замечал, чтобы я тащил монеты, а такую ценную вещь оставил себе. Но удовольствие слышать родную речь, пусть в моем исполнении, дорогого стоит, и в конце концов мне удалось выменять кинжал на арбалет без доплаты. Еще десяток коротких болтов со стальными наконечниками впридачу дал. Немец тоже остался довольным, так что сниться по ночам не будет.
Заметив Любаву, уже успевшую купить целый тюк теплых вещей, отдал ей воз и попрощался вполголоса:
– Пусть хранит вас Господь, Любава. Даст Бог, свидимся, время в дороге летит быстро. Не целуй меня и езжай, не надо, чтобы нас вместе видели. Искать нас могут – как бы беды с вами не случилось. Пойду я – если увидишь где сегодня, виду не подавай, что знаешь. Железо мое вам на дне телеги мешать не будет, только не выбрасывайте его по дороге. До встречи.
– Да хранит вас Судьба, – тихо шепнула она, смахнувши слезу, и влезла на облучок.
Пошел менять Сулима, который радостно улыбался, не замечая десятикилограммовой пушки, которую я тащил. Он издали начал мне кричать, не обращая внимания на то, что его не слушаю и напряженно думаю, как прилепить к моей покупке приклад, прицел и сошки:
– А я что тебе говорил, попорченный был доспех! Как только святой водой обмыли, так и покупатель нашелся. Уже дал задаток, сказал, что сейчас остальные привезет, знает, что мы только до полудня ждать будем.
– Что ты так радуешься? За сколько монет сторговал?
– За сто девяносто! Вот, пятьдесят монет задатка оставил.
– Мне за него в Чернигове двести двадцать давали – я не продал: мы такие доспехи там по двести пятьдесят продавали.
– Я ж тебе толкую: попорченный. Радуйся, что здыхался[9] от него. Пусть теперь у другого голова болит.
– Кабы не моя дурная голова, давно бы здыхался.
– Экий ты бестолковый. Если товар порченый, самый хитрый купец его не продаст, пока порчу не снимешь.
– Вот и я о том, Сулим. Бестолковый – он везде бестолковый, – сказал я о себе вполголоса вослед удаляющемуся Сулиму.
Тридцать монет коту под хвост. И ведь знал, еще с прошлой жизни, что люксусваре[10] в столице стоят дороже, а ширпотреб дешевле, но аналогию провести с этим доспехом слабо оказалось.
А на аналогиях весь этот мир придуман, не побоюсь такого громкого заявления, ибо знаю это точно. Вот, к примеру, планеты вокруг солнца вертятся, а электроны вокруг атома – аналогия налицо. Женщины проводят аналогию между мужчиной и козлом, мужчины, в свою очередь, придумали много аналогий для описания женщины. Весь мир держится на аналогиях. Часами могу об этом рассказывать. Жаль, некому. Вспомнил бы это в Чернигове – был бы на тридцать монет богаче.
Поэтому когда прибыл покупатель с остальными монетами, он встретился с моей мрачной физиономией, маячащей возле одиноко висящего на наших жердях доспеха. Покупателем оказался невысокий, но крепко упитанный пан в сопровождении своего, как их тут обзывают, жолнера. Жолнер отличался совершенно хамским выражением лица, впрочем, как и его хозяин. Чувствительный Богдан, до этого мучивший меня расспросами о прошлой ночи, в которой он, вместо того чтобы спать, как положено воспитанному ребенку, принимал активное участие, подал громкий сигнал тревоги, намекая на будущие неприятности.
Первым делом проверил свои ощущения и констатировал, что мир вновь отгородился от меня дымкой сна, а два стоящих передо мной человека воспринимаются как куклы в кукольном театре. Решил не поддаваться искаженному восприятию и в самых изысканных выражениях ответил на их грубые окрики, что Сулим скоро вернется, а если они принесли требуемую сумму в сто сорок серебряных, пражских грошей, то все формальности могут уладить со мной, поскольку являюсь законным владельцем данного доспеха.
Жолнер пренебрежительно кинул мне издали кошель с монетами, которого я не ловил, а отошел в сторону, и тот упал на землю внутри огороженного жердями четырехугольника.
– Ты, боярин, скажи своему дурачку, чтобы камнями не бросался: вроде здоровый уже, жениться пора, а с головой беда. Так ты принес монеты или нет? – Я заступил дорогу его прихвостню, пробующему добраться до доспеха, с удовольствием наблюдая, как его рожа от злости покрывается красными пятнами.
– Ты что, недоумок, камней от серебра отличить не можешь? Иди подыми и давай сюда доспех. – На его крик уже начал собираться народ, с интересом наблюдая за развитием ситуации.
– Камни от серебра любой отличит. Камнями бросаются, а серебро из рук в руки передают. Так что не знаю, боярин, кто из нас недоумок, – по-всякому выходит, что не я. А звать меня – боярин Белостоцкий, личный посланец киевского князя Владимира Ольгердовича к славному князю Витовту Кейструтовичу. Пока князь с охоты приедет, решил доспех, в бою добытый, продать. Так что, боярин, либо ты просишь прощения за нанесенную мне обиду, либо я сегодня буду просить у князя дозволу[11] на поединок с тобой.
