— Ты никогда и ни на что не претендуешь, — отозвалась Розали. — В этом твоя беда. Вот почему ты до сил пор живешь в каком-то унылом районе, смотришь телевизор с мужем, работаешь на полставки в прогорающем агентстве недвижимости. Но на рынке уже начался подъем.

— Кто это говорит? Мистер Кольер?

— Да, Сэнди. У него прекрасный дом, Нора, конечно, вкусы бывают разные, по тебе он понравился бы. Он стоит особняком, на участке площадью в пол-акра, там есть подъездная дорожка, балки эпохи Тюдоров, каретные фонари, веранда, камины и огромная кухня.

— И ванная с полом, выложенным плиткой? — уточнила я.

Розали удивленно вскинула брови.

— Ванную я не видела, — объяснила она. — Она находится на верхнем этаже. А туалет есть и на нижнем, поэтому мне было незачем бежать наверх. Наши отношения еще в начальной стадии. Он ведет себя на редкость корректно.

— Рада слышать это.

— Он любезный и воспитанный человек. В его жизнь я привнесла ощущение свободы, рядом со мной он чувствует себя непринужденно — но если не считать этих слов, пока я не знаю, чего он хочет: просто дружбы или дружбы, перерастающей в нечто большее, как пишут в объявлениях. Он вдовец.

— От чего умерла его жена?

— Придет время — узнаю. Но ты отвлеклась, Нора. Мы говорили о том лете, когда ты изменяла Эду с Лесли Беком, а потом любезно беседовала с Анитой у нее за столом, что приятно будоражило тебя.

— Мне стыдно за себя, — призналась я.

На самом деле стыд я ощущала не всегда. В подобных обстоятельствах обычно придумываешь себе убедительные оправдания и таким образом примиряешься с совестью. Эд недостаточно внимателен ко мне, и я считала, что, если все откроется, моя супружеская жизнь станет гораздо лучше, — эту мысль вдолбили мне в голову статьи в женских журналах с названиями вроде «Роман на стороне — изюминка в пресном тесте вашей жизни». В подобных статьях обманутые мужья или жены, узнавая о существовании соперников, задумываются о том, какую ошибку они совершили, и стремятся поскорее исправить ее А, тебе недостает романтики? В таком случае вот тебе дюжина алых роз, дорогая! Тебе кажется, что тобой пренебрегают? Милая, мы едем отдыхать! Согласно этому сценарию Эд должен был попять, как больно он ранил меня равнодушием, а не осознать, что мужчины по-прежнему считают меня привлекательной. Весьма своеобразная фантазия!

И так далее и тому подобное. Какая скука! И Анита — не пара Лесли. Бедный Лесли! Обрекать его на сосуществование с одной Анитой — значит терять массу возможностей, нарушать основной закон жизни. Скучно и нудно. Но главной причиной были деструктивные наклонности, жалость к себе, желание отомстить матери, которая рожала ненавистных братьев и сестер и отняла у меня отца. В моем представлении олицетворением отца был Лесли Бек с его огромным пенисом, а беременную зануду Аниту я отождествляла со своей матерью. Ну разумеется! Как вам такая версия? Тем временем настоящая жизнь продолжалась.

Анита была беременна, ее дочь Полли оказалась довольно жалким существом вроде Хоуп и Серены. Вы заметили, как пренебрежительно я отношусь к детям Лесли — кроме незаконных, достоинства которых неизменно превозношу? Кэтрин и Аманда. Как ты думаешь, читатель, в чем дело? Мое поведение имеет непосредственное отношение к детям моей матери, рожденным от моего отца: к моим безукоризненно милым сестрам-близнецам, дружелюбному брату, которого я неизвестно почему презираю. Одно время я посещала психотерапевта, она посоветовала мне расстаться с Эдом, или мне так послышалось, и я ушла. От нее, а не от Эда. Но ее слова показались мне разумными и запомнились.

Читательницы, послушайте моего совета: осмотрительно выбирайте подруг — среди них могут оказаться женщины, ненавидящие свою мать и любящие отца: такие сразу начнут охотиться за вашими мужьями. Читатели-мужчины, поступите точно так же в отношении друзей. Я страдаю ненавистью к матери в легкой форме. Когда понадобилось, я смирилась с ролью наложницы Лесли, даже не попыталась оттеснить его законную жену или забеременеть. Я не из тех, кто названивает женатому любовнику по телефону, слушает, какой голос прозвучит, мужской или женский, и молча вешает трубку.

И если вы, сняв трубку, услышите в ней молчание, не верьте, будто кто-то ошибся номером. На том конце провода вовсе не те, кто в спешке перепутал цифры. Там страсти и ревности большого мира, призраки, подстерегающие вас за дверью, пробуждающие к жизни телефон, чтобы пробраться в дом, и кто поручится, что не вы привлекли их внимание?

— Чушь, — заявила Розали. — Чепуха!

Лесли Бек зажимал меня в углах, совокуплялся со мной на лестницах и под ними, до работы и после нее, на грязном дне глубоких котлованов, в кабинах строительных машин, криво стоящих на откосах насыпей, у меня дома, пока Эд возил Ричарда удалять зуб мудрости, на супружеском ложе, пока Анита лежала в больнице на сохранении. И я позволяла ему загонять меня в угол — точнее, сама искала предлог очутиться в каком-нибудь укромном углу. До сих пор, когда я вижу каску или прохожу мимо строительной площадки, у меня замирает сердце, хотя чувства, которые я испытывала к Лесли Беку, ни в коей мере не затрагивали этот орган. Просто меня волнуют воспоминания.

Лесли Бек остался верен себе: мы никогда не обсуждали наше прошлое и будущее, ни разу не затронули его чувства ко мне и мои — к нему. Мы всецело сосредоточивались на настоящем, и каждое совокупление становилось для нас новым и неожиданным началом. По-моему, Лесли знал, что он делает.

— Анита в тот раз потеряла ребенка? — спросила Розали.

— Не все ли равно? — пожала плечами я.

— Аните — нет, — дерзко возразила она.

— А как быть с тобой? — парировала я. — Бедняжка Джослин! Какую семейную поездку ты лелеешь в памяти! Нечего сказать, с этой поездкой у Джослин связано немало прекрасных воспоминаний.

— Она ничего не узнала.

— Почему ты считаешь, что Лесли утаил от нее этот эпизод?

Это заставило ее замолчать. Я продолжала.

— Однажды я обратилась к Лесли с такими словами: «Разве не лучше было бы заниматься любовью в каком-нибудь более приспособленном, приятном и удобном месте, где нам не придется цепляться за перила, барахтаться в грязи, опасаться вторжения наших супругов? Там, где нам ничто не угрожает и где мы не будем вздрагивать от каждого шороха, терзаясь угрызениями совести? В каком-нибудь тихом уголке?» На это он ответил: «Если тебя что-то не устраивает, так и скажи. Мы больше не будем заниматься этим». — И мне пришлось умолкнуть.