— Я сказал, это старый дом с привидениями.

— Как сходишь туда, расскажешь.

Он невесело рассмеялся и резко включил дальний свет. Пустынный двухполосный асфальт убегал вперед, в аллею сосен и елей.

— Все началось с детских шуточек. Может, в этом никогда и не было ничего больше. Помню, происходило это в пятьдесят первом, и детишками тогда приходилось работать головой — ведь до нюханья авиационного клея из бумажных пакетов тогда еще не додумались. Я очень много играл с ребятами с Поворота — теперь почти все они, вероятно, разъехались отсюда… а что, юг Салимова Удела по-прежнему называют Поворотом?

— Да.

— Я шатался с Дэйви Барклэем, Чарльзом Джеймсом — только все ребята звали его Сынок, — Хэролдом Роберсоном, Флойдом Тиббитсом…

— С Флойдом? — ошарашенно спросила Сьюзан.

— Да, а ты его знаешь?

— Я с ним гуляла, — сказала она, испугалась, что голос прозвучал странно, и заторопилась: — Сынок Джеймс тоже еще тут. У него на Джойнтер-авеню бензоколонка. Хэролд Роберсон умер. Лейкемия.

— Все они были старше меня на год — два. У них был клуб. Элитный, знаешь ли. Обращаться только Кровавым Пиратам с тремя рекомендациями. — Бен хотел, чтобы это прозвучало легко, но в словах таилось бремя давней горечи. Но я был настырным. От жизни я хотел только одного — стать Кровавым Пира том… по крайней мере, в то лето. Они, наконец, ослабли и сказали, что меня могут принять, если я пройду посвящение, которое выдумал Дэйви. Мы все пойдем на холм к дому Марстена, и мне надо будет зайти внутрь и что-нибудь вынести оттуда. Какой-нибудь трофей.

Он хохотнул, но во рту у него пересохло — И что же произошло?

— Я забрался в дом через окно. Хотя прошло уже двенадцать лет, в доме все еще было полно хлама. Газеты, должно быть, забрали во время войны, но прочее осталось. В коридоре возле входной двери стоял стол, а на нем один из снежных шаров — знаешь, о чем я? Там внутри крошечный домик и, когда встряхнешь, идет снег. Я сунул шар в карман, но не ушел. Мне действительно хотелось доказать, какой я. Поэтому я пошел наверх — туда, где он повесился. — О Господи, — сказала Сьюзан.

— Залезь в бардачок, достань мне сигарету, ладно? Я пытаюсь закончить, но без сигареты нельзя.

Она дала ему сигарету, и Бен чиркнул прикрепленной к приборному щитку зажигалкой.

— В доме воняло. Не поверишь, как воняло. Плесенью и гниющей мебелью… или коврами… и еще был какой-то прогорклый запах, как от испортившегося масла. И запах какой-то живности —крыс, сурков или еще чего-то — которая гнездилась в стенах, а может, устроилась на зимнюю спячку в погребе. Едкий сырой запах.

Я прокрался по лестнице — перепуганный насмерть малыш девяти лет. Вокруг поскрипывал и оседал дом, и слышно было, как по другую сторону штукатурки от меня разбегаются какие-то твари. Я все время думал, что за спиной слышу шаги. И боялся обернуться — вдруг я увидел бы Хьюби Марстена, тащившегося следом с совершенно черным лицом и петлей в руке Бен очень сильно сжал руль. Легкость из его тона исчезла. Яркость воспоминаний немного испугала Сьюзан. в слабом свете приборной доски лицо Бена прорезали вертикальные морщины, как у человека, путешествующего по ненавистной стране, которую не удается полностью забыть.

— Наверху лестницы я собрал всю храбрость и пробежал по коридору к комнате. Моя идея была такова: вбежать туда, схватить там что-нибудь еще и убираться к чертовой матери. Дверь в конце коридора оказалась закрыта. Я видел, как она все приближается и приближается, видел, что петли осели, а нижний край покоится на порожке. Мне видна была серебряная дверная ручка, немного потускневшая в том месте, где за нее брались рукой. Когда я потянул за нее, нижний край двери визгливо заскрежетал по дереву пола, как будто женщина закричала от боли. Думаю, будь я умнее, я сразу бы развернулся и убрался оттуда к черту. Но я был по уши накачан адреналином, Поэтому вцепился в дверь обеими руками и изо всех сил потянул. Дверь распахнулась. А за ней оказался Хьюби — он свисал с балки, свет из окна очерчивал силуэт его тела.

— Ох, Бен, не надо, — нервно сказала Сьюзан.

— Да нет, я правду говорю, — настаивал он. — Правду о том, что увидел девятилетний мальчик и что мужчина, вопреки всему, помнит двадцать четыре года спустя. Там висел Хьюби, и лицо у него было вовсе не черным. Оно было зеленым. Глаза заплыли опухолью. Руки синевато-бледные… отвратительные. А потом он открыл глаза.

Бен глубоко затянулся и выкинул сигарету за окошко, в темноту.

— Я завизжал так, что, наверное, и за две мили было слышно. А потом кинулся наутек. На середине лестницы я упал, слетел вниз, поднялся, выбежал через входную дверь и дунул прямиком по дороге. Ребята ждали меня примерно полумилей дальше. Тут-то я и заметил, что так и держу в руке стеклянный шар. Он до сих пор у меня.

— Ты же на самом деле не думаешь, что видел Хьюберта Марстена, а, Бен? —Далеко впереди Сьюзан увидела мигающий желтый огонь, который обозначил центр города, и обрадовалась.

После долгой паузы он сказал:

— Не знаю. — Он сказал это неохотно, с трудом, словно предпочел бы сказать «н е т» и тем самым закрыть тему. — Вероятно, я так завелся, что все это мне померещилось. С другой стороны, в идее, будто дома поглощают выраженные в их стенах эмоции, будто они хранят что-то вроде… сухого экстракта — в этом есть своя правда. Возможно, подходящая личность… личность мальчика с развитым воображением, например… может сработать как катализатор, и этот сухой экстракт вызовет активное проявление… не знаю, чего. Я говорю не о привидениях как таковых. Я говорю о неком трехмерном психическом телевидении. Может быть, это даже нечто живое. Чудовище, если хочешь Она взяла у него одну сигарету и прикурила.

— Ну, все равно. Много недель спустя я все еще спал при включенном свете, а снилось мне, что я до конца жизни открываю и закрываю ту дверь. Стоит мне перенести стресс, и сон возвращается.

— Это ужасно.

— Нет, вовсе нет, — сказал Бен. Ну, как бы там ни было, не слишком. Он ткнул большим пальцем в безмолвно спящие дома Джойнтер-авеню, которые они проезжали. — Иногда я недоумеваю: почему самые доски этих домов не кричат от ужасных вещей, которые случаются во сне. — Он помолчал. — Если хочешь, поехали в центр, к Еве, немножко посидим на крыльце. Внутрь пригласить тебя я не могу, но у меня в морозилке парочка бутылок «кока-колы», а в комнате, если есть желание выпить перед сном, немного «Бакарди».

— Я была бы двумя руками «за».

Он свернул на Рэйлроуд-стрит, внезапно выключил фары и заехал на маленькую грязную стоянку, которой пользовались постояльцы меблированных комнат. Выкрашенное в белый цвет заднее крыльцо было обведено красной каймой. Выстроившиеся в ряд три плетеных стула глядели на Королевскую реку. Река казалась ослепительным сном: на дальнем берегу в деревьях запуталась поздняя летняя луна, на три четверти полная; она рисовала на воде серебряную дорожку. Поскольку город молчал, Сьюзан расслышала слабый шум пенящейся воды, которая стекала в шлюзы дамбы — Садись. Я сейчас.

Он вошел в дом, тихонько притворив дверь-ширму, а она уселась в одну из качалок. Несмотря на свою странность, Бен ей нравился. Сьюзан была не из тех, кто верит в любовь с первого взгляда, хотя она действительно не сомневалась, что часто возникает мгновенное вожделение (которое обычно более невинно именуется увлечением). И все-таки Бен не был человеком, который мог бы заурядно вдохновить на полночные писания в хранящемся под замком дневнике — он был слишком худощав для своего роста, немного бледноват. Его лицо было самоуглубленным и книжным, а глаза редко выдавали ход мысли. Все это венчала тяжелая копна черных волос, которая выглядела так, словно ее расчесывали не гребешком, а пальцами. И эта история…

Ни «Дочь Конвея», ни «Воздушный танец» не намекали на такие болезненные повороты мысли. Первая книга была о дочери министра, которая убегает из дому, присоединяется к контркультуре и пускается в долгое путешествие по стране автостопом, по принципу «нынче здесь, завтра там». Вторая рассказывала историю Фрэнка Баззи, сбежавшего преступника, который в другом штате начинает новую жизнь — автослесарем —и о его окончательном исправлении. Обе книжки были светлыми, энергичными, и тень свисающего Хьюби Марстена, зеркально отраженная в глазах девятилетнего мальчика, похоже, не накрыла ни одну из них Сьюзан обнаружила, что, словно от одного лишь предположения, ее взгляд увело влево от реки, за крыльцо, где звезды загораживал последний на подступах к городу холм.