К половине десятого все было кончено.

Приехал катафалк Карла Формена, забрал тело Майка Райерсона, и, покинув вместе с ними дом, факт смерти стал достоянием города. Джимми Коди вернулся к себе, Норберт с фотографом отправились в Портленд для беседы с медицинским экспертом округа. Паркинс Джиллеспи немного постоял на крыльце, следя за медленно катившим вверх по дороге катафалком. С губы свисала сигарета.

— Столько раз Майк садился вместо Формена за баранку, а ведь, небось, ни сном ни духом, что так скоро поедет в кузове… — Он повернулся к Бену. — Еще не уезжаете из Удела, нет? Ежели вы не против, так я бы хотел, чтоб вы дали показания коронерскому суду.

— Да нет, не уезжаю.

Констебль смерил его взглядом блекло-голубых глаз — Я вас проверял через федеральщиков и в Августе, в полицейском управлении штата. Вы чистенький.

— Приятно слышать, — сдерживаясь, сказал Бен.

— Я слыхал, вы ухлестываете за дочкой Билла Нортона.

— Виновен, — ответил Бен.

— Она милашка, — без улыбки сказал Паркинс. Катафалк скрылся из вида, даже шум мотора превратился в тихое замирающее жужжание. — Думаю, Флойда Тиббитса она теперь видит редко.

— Парк, у тебя нет никакой бумажной работы? — деликатно поторопил Мэтт.

Паркинс вздохнул и выбросил окурок.

— А как же. Два экземпляра, три экземпляра, не-рвать-скрепки-не-трогать. Последнюю пару недель неприятностей от этой работенки больше, чем от суки с клещами. Может, эта старая развалина, дом Марстена, проклят.

Бен с Мэттом сохраняли бесстрастные лица.

— Ну, покедова, — констебль подтянул штаны и пошел к машине. Открыв дверцу, он обернулся. — Чего-то вы оба от меня скрываете, а?

— Паркинс, — отозвался Мэтт, — что ж тут скрывать? Он умер.

Еще секунду Паркинс не сводил с них выцветших глазок, которые остро и пронзительно поблескивали из-под крючковатых бровей, а потом вздохнул.

— Надо думать, — согласился он. Но до чего ж занятно, черт меня побери. Псина. Парнишка Гликов. Потом второй пацан Гликов. Теперь вот Майк. Это ж для такого ссаного городишки, как наш, план за год. Бабуля моя говорила, что Бог любит троицу, а не четверку. Он сел в машину, завел мотор и задним ходом выбрался с подъездной дороги.

Минутой позже, прогудев на прощанье, машина исчезла за холмом.

Мэтт порывисто вздохнул.

— Все.

— Да, — сказал Бен. — Я выдохся. А вы?

— Тоже, только я чувствую себя… странно. Знаете, в каком смысле ребята пользуются этим словом?

— Да.

— У них есть еще одно выражение: ломает. Я как будто отхожу от хорошей дозы ЛСД или мефетамина, тогда даже нормальным быть — ненормально. — Он с силой провел рукой по лицу. — Боже мой, вы должны думать, что я тронутый. При свете дня все это звучит, как бред душевнобольного, разве не так?

— И да, и нет, — ответил Бен. Он робко положил ладонь Мэтту на плечо. Понимаете, Джиллеспи прав. Что-то происходит. И я все больше склонен думать, что происходящее как-то связано с домом Марстена. В поселке кроме меня только двое новых жителей — эти, с холма. А я знаю, что ничего не сделал. Наша поездка на верх еще не отменилась? Визит сельских доброхотов-информаторов?

— Если хотите.

— Хочу. Идите, поспите. А я свяжусь со Сьюзан, и к вечеру мы зайдем — Хорошо. — Мэтт помолчал. — Есть еще одно. Оно мучает меня с тех самых пор, как вы упомянули о вскрытиях.

— Что же?

— Смех, который я услышал — или думал, что слышу… Смеялся ребенок. Смех был страшным, бездушным и все-таки детским. В связи с рассказом Майка вы не подумали про Дэнни Глика?

— Да, конечно.

— А вы знаете, в чем заключается процедура бальзамирования?

— Очень смутно. Из трупа выводят кровь, заменяя какой-то жидкостью. Одно время пользовались формальдегидом, но я уверен, что сейчас существуют более изощренные методики. Кроме того, из трупа вынимают внутренности.

— Интересно, с Дэнни тоже проделали все это? — спросил Мэтт, глядя на него.

— Вы знаете Карла Формена достаточно хорошо, чтобы задать ему такой конфиденциальный вопрос?

— Да, думаю, можно сообразить, как это сделать.

— Тогда любым способом узнайте.

— Узнаю.

Они еще минуту смотрели друг на друга, и взгляд, которым они обменялись, был дружелюбным, но неопределенным: со стороны Мэтта — тревожная непокорность здравомыслящего человека, которого вынудили говорить вещи нерациональные, а со стороны Бена — что-то вроде смутного испуга перед силами, которые невозможно понять настолько, чтобы определить

Когда Бен вошел, Ева гладила и смотрела «Набери номер — получи доллар». Банк уже поднялся до сорока пяти долларов, и ведущий вынимал телефонные номера из большого стеклянного барабана.

— Я слышала, — сказала она, когда Бен полез в холодильник за кока-колой. — Ужасно. Бедный Майк.

— Совсем скверно, — Бен полез в нагрудный карман и выудил оттуда распятие на тонкой цепочке.

— Они знают, что…

— Еще нет, — ответил Бен. — Миссис Миллер, я очень устал. Я, наверное, вздремну.

— Конечно, вам нужно поспать. Хоть год и на исходе, в вашей комнате наверху в середине дня все равно жарища. Если хотите, займите одну из комнат на первом этаже. Простыни свежие. — Да все нормально. Ту комнату я как свои пять пальцев знаю.

— Ваша правда, человек к своему привыкает, — рассеянно откликнулась Ева. — Зачем, скажите на милость, мистеру Бэрку понадобилось распятие Ральфа?

Бен, на секунду растерявшись, задержался на пути к лестнице.

— Наверное, он решил, что Майк Райерсон — католик.

Ева положила на гладильную доску очередную рубашку — Уж кому знать, как не ему. В конце концов, Майк у него учился. Вся их семья сплошь лютеране.

На это ответить было нечего. Бен поднялся наверх, стянул одежду, забрался в постель и очень быстро провалился в тяжелый сон без сновидений.

Проснулся он в четверть пятого. Тело усеяли бисеринки пота, а одеяло съехало на пол. Тем не менее Бен чувствовал, что в голове опять прояснилось. События нынешнего раннего утра казались туманными и далекими, а фантазии Мэтта Бэрка утратили свою насущность. Сегодня вечером Бену предстояло только одно: привести учителя в хорошее расположение духа, чтобы тот забыл о них, если сумеет.

Он решил, что позвонит Сьюзан от Спенсера и там же встретится с ней. Можно будет пойти в парк, и там он расскажет ей все от "а" до "я". По дороге к Мэтту можно будет узнать ее мнение, а у Мэтта дома она сможет выслушать версию учителя и дополнить свое суждение. Потом — дальше, к дому Марстена. Эта мысль вызвала где-то в середке краткую вспышку страха. Углубившись в свои мысли, Бен заметил сидящего в своей машине человека только в тот момент, когда дверца от крылась и наружу вывалилась высокая фигура. На мгновение Бен оказался слишком ошеломлен, чтобы разум дал команду телу — сознанию было не до того, так потрясло его нечто, принятое поначалу за ожившее огородное пугало. Косые лучи солнца резко и безжалостно выхватили мельчайшие подробности облика этой фигуры: низко натянутую на уши старую шляпу из мягкого фетра, темные очки-консервы, обтрепанное пальто с поднятым воротником, руки в толстых резиновых перчатках.

— Кто… — вот все, что успел выговорить Бен.

Фигура придвинулась ближе. Кулаки сжаты. Резкий запах старья — Бен распознал нафталин. Слышны хлюпающие вдохи и выдохи.

— Ты тот сукин сын, что увел мою девчонку, — скрипучим невыразительным голосом проговорил Флойд Тиббитс. Сейчас я тебя убью.

И пока Бен еще пытался разобраться в происходящем, пропуская его через свой центральный пульт, Флойд Тиббитс набросился на него.

Сьюзан приехала домой из Портленда днем, в самом начале четвертого.

В дом она вошла с тремя похрустывающими бумажными пакетами в руках по случаю продажи пары картин за восемьдесят с хвостиком долларов Сьюзан позволила себе кутнуть.