Я кое-как поднялся и, чтобы устоять на ногах, оперся рукой на один из столбов. Мои пальцы нащупали странную выпуклость. Отступив на шаг, я пригляделся и увидел вырезанное в камне изображение человека, стоявшего спиной к дороге, с воздетыми над головой руками, в которых он сжимал диск, что испускал лучи наподобие солнечных. На диске имелись символы, которые я принял сначала за китайские иероглифы, но тут же осознал свою ошибку. Ведь их высекли задолго до того, как прародители современных китайцев зашевелились в утробе Времени. Второй столб в точности повторял первый. Головы обеих фигур венчали диковинные колпаки. Сами столбы были трехгранными; рисунки располагались на сторонах, выходивших к пропасти. У меня сложилось впечатление, что люди на барельефах пытаются кого-то или что-то отогнать. Я присмотрелся повнимательнее: на заднем плане неведомый резчик изобразил множество шаров и скопление каких-то существ.

Я провел пальцем по камню, и внезапно мне стало плохо, накатили слабость и тошнота. Неожиданно мне представились — четко, словно наяву — громадные слизняки. Их раздутые тела то приближались, то отдалялись, но головы, похожие на те самые шары, неподвижно висели в воздухе. Я испытывал невыразимое отвращение. Приступ рвоты повалил меня на землю… и тут я увидел лестницу.

— Лестницу?!

— Да. Она казалась не вырубленной в скале, а пристроенной к ней. Каждая ступенька имела футов двадцать в длину и пять в ширину. Их вереница уволила вниз и исчезала в голубой дымке.

— Лестница, ступеньки, — недоверчиво протянул Андерсон. — Спуск в бездонную пропасть…

— Не в бездонную, — поправил его беглец. — У пропасти было дно, и я его достиг. Да, достиг. Я спустился по лестнице, — он, похоже, на мгновение отвлекся. — Я спустился по ней, однако не в тот день, нет. Я заночевал у ворот, на рассвете набил провизией мешок, наполнил две фляги водой из родника, что обнаружил по соседству, собрался — и переступил через край обрыва. Ступеньки вели вниз под углом приблизительно в сорок градусов. По дороге я изучал их. Лестницу построили из зеленоватого камня, сильно отличающегося от порфира, чьи пласты образовывали стены пропасти. Поначалу я решил, что строители воспользовались естественным выступом, который возник в незапамятные времена, когда некая горная порода сумела пробиться на волю сквозь залежи порфира, но скоро засомневался в правильности подобной догадки — ведь в природе не бывает ничего неизменного, а угол спуска и не думал меняться.

Опустившись на полмили, я очутился на площадке, после которой лестница делала крутой поворот и вновь устремлялась вниз, все под тем же углом. Чередование пролетов послужило лишним доказательством того, что лестница — не каприз Природы, а творение чьих-то рук. Но чьих? И зачем она вообще понадобилась? Ответ на эти вопросы погребен под руинами вдоль дороги и, как мне кажется, навсегда.

К полудню я потерял из виду край пропасти. Сверху, снизу, со всех сторон меня окружала голубая дымка. Я не чувствовал ни головокружения, ни страха; меня снедало нетерпение, поскольку я изнывал от любопытства. Что мне суждено открыть? Останки древней цивилизации, что владычествовала над миром, когда на полюсах буйствовала тропическая растительность? Подземное царство? Разгадку тайны человека? Я был уверен, что встреча с живыми мне не грозит, так как, судя по состоянию лестницы, те, кто ее соорудил, жили давным-давно. Воспаленное воображение рисовало картины одна великолепнее другой, и я бежал по лестнице чуть ли не вприпрыжку, торопясь узнать, куда она ведет.

Через каждые три тысячи ступенек мне попадались отверстия в стене. Как выяснилось позже, то были входы в маленькие пещеры. Возле одного такого входа, спустившись в пропасть мили на три (правда, из-за множества поворотов они растянулись на добрых десять), я остановился передохнуть и заглянул внутрь. Пещеру украшали все те же резные изображения; но здесь фигуры были обращены к наблюдателю лицами, черт которых, впрочем, не удавалось различить. Зловещие твари на заднем плане отсутствовали.

Я заполз в пещеру. Ее протяженность составляла около двадцати ярдов. В ней было сухо и достаточно светло, а снаружи сверкала и переливалась голубая дымка. Я чувствовал себя в полной безопасности (вот только от чего?), ибо догадывался, что фигуры у входа были стражами (опять-таки, какому врагу они преграждали путь?) По совести, эти вопросы не слишком меня занимали: мне было так покойно, что даже любознательность несколько притупилась. Я перекусил, утолил жажду и лег спать, а когда проснулся, то продолжил спуск. Свои припасы я расходовал экономно, благо мне не особенно хотелось ни есть, ни пить. Следующую ночь я также провел в пещере, наутро двинулся дальше, а вечером впервые увидел город. — Беглец помолчал. — Да, город, город в бездне! Мне довелось узреть то, что, должно быть, таилось до сих пор от взоров смертных. Пропасть, очевидно, имела форму бутылки; под пятью вершинами находилось ее «горлышко». Каких размеров она достигала в поперечнике, я не знаю. Может статься, две-три тысячи миль. А на дне раскинулся город.

Сперва сквозь дымку замерцали огоньки, потом показались макушки деревьев, которые являли собой жутковатое зрелище. Высокие и тонкие стволы венчали клубки щупальцев, на концах которых торчали, словно змейные головы, крошечные листочки. Деревья были ярко-красного цвета. Под ними мелькали желтые пятна, чья поверхность то и дело покрывалась рябью. Я понял, что вижу водоемы, однако чем они заполнены и отчего по ним пробегает рябь, определить не сумел.

У моих ног распростерся город — чудовищное нагромождение цилиндров, лежавших горизонтально и собранных в пирамиды по три, пять или десять. Мне трудно описать его так, чтобы вы вообразили, о чем идет речь. Хотя… Представьте себе, что у вас имеются в достаточном количестве водопроводные трубы. Вы кладете три штуки рядом, потом пристраиваете сверху две и еще две; или так — внизу пять, затем четыре, три, две и одна. Представили? Вот так все и выглядело. Над этими цилиндрами возвышались башни, минареты, купола и совершенно невозможного вида статуи. Рядом со зданиями, что светились всеми оттенками розового, росли кошмарные деревья, похожие на многоголовых гидр, стерегущих логово гигантских червей.

Несколькими футами ниже лестница переходила в исполинскую арку, столь же неземную, как мост, что переброшен через Хель к Асгарду. Арка упиралась в вершину самой высокой пирамиды и как бы растворялась в ней. Ужасный город, обитель демонов…

Беглец прервал рассказ. Его глаза закатились, он задрожал, прошептал что-то неразборчивое, и шепот был словно отзвуком того шелеста, который мы слышали в лесу. Я положил руку на лоб страдальца, моля без слов, чтобы он очнулся.

— Черт побери! — выдавил наконец Стэнтон. — Они не отпускают меня. Но поздно, поздно! — воскликнул он, а затем, как ни в чем не бывало, продолжил свое повествование: — Я пересек мост и приблизился к той пирамиде. На мгновение меня окутал голубой мрак. Я ступил на винтовую лесенку, спустился по ней и оказался… за неимением лучшего придется назвать то помещение комнатой. Я по-прежнему стоял на лесенке, но мрак рассеялся, и теперь можно было осмотреться. Пол комнаты находился в сотне футов подо мной, стены-полумесяцы величественно возносились к невидимому краю пропасти; помещение заполнил диковинный алый свет, слегка напоминавший тот, каким сверкает опал. Заинтригованный увиденным, я поспешил вниз и вскоре очутился на полу. Вдалеке высился алтарь; основаниями для его резных колонн с многочисленными завитками служили изваяния неведомых чудищ. Сам алтарь был вытесан из громадного пурпурного камня, который изобиловал барельефами. О, не спрашивайте меня, что они изображали! Человек не в состоянии воспринять их; они были для меня все равно что тени, рыскающие в аду. Мой рассудок не улавливал ни формы, ни содержания, тем не менее они каким-то образом запечатлелись в сознании, вызвав смутные образы древней вражды, яростных схваток между мерзостными тварями, побед, одержанных в насыщенных испарениями джунглях, гнусных обрядов и церемоний…