Попытаюсь объяснить это сложное явление: стоило мне начать напряженно вслушиваться в их слова, как они ускользали от меня, словно отдельные рыбки из многотысячной стаи. Если же я принимался просто смотреть на воду, то начинал различать направление ее движения, плеск волн, разноцветные вспышки. В целом, я был в состоянии понять, о чем говорили Рагма и Чарв, и не имел ни малейшего представления, как у меня это получалось.

Так что я перестал следить за течением времени, поскольку диалог постоянно повторялся. Куда приятнее было наблюдать за укороченной циклоидой, очерченной вокруг вулкана Чимборазо[6], в тот момент, когда находишься над Южным полюсом и видишь эту часть поверхности Земли, вращающейся в противоположном направлении по отношению к телу, расположенному на орбите.

Мои мысли вдруг начали меня беспокоить. Откуда, например, могла взяться последняя? Мысль была красивой, но принадлежала ли она мне? Может быть, в моем подсознании открылась потайная дверь, выпустив на свободу поток моего либидо, который потащил за собой груды литературных отходов, накопившихся на его берегах, чтобы доставить этот мусор на блистающие отложения ила, среди которого я привык проводить свой досуг? Или, может быть, все объяснялось телепатическим воздействием — я лежал здесь совершенно беспомощный, а вокруг на тысячи и тысячи миль не было никого, кроме чуждых разумов двух инопланетян? Вполне возможно, что один из них умеет передавать мысли на расстоянии.

Нет, не похоже. Я был уверен, что мое восприятие чужого языка не было телепатическим. Их речь становилась все более и более понятной — теперь я уже различал отдельные фразы и даже слова, а не только общий смысл. Нет, это не было чтением мыслей.

Что же тогда?

Вомбат сумел убедить кенгуру, чье имя, как я выяснил позднее, было Чарв, что вода в тот момент мне куда нужнее, чем бутерброд с ореховым маслом. Кенгуру разыскал фляжку с водой в своей сумке. Вомбат, которого звали Рагма, скинул свои лапы, — или, скорее, рукавицы, напоминающие лапы, — обнажив крошечные шестипалые ручки с оттопыренным большим пальцем, и принялся потихоньку поить меня. Пока продолжалась эта приятная процедура, я сообразил, что они полицейские инопланетян, выдающие себя за представителей местной фауны. Правда, причины подобного поведения были мне не совсем понятны.

— Тебе очень повезло… — сказал мне Рагма.

Немного отдышавшись, я заявил:

— Теперь я, кажется, понимаю смысл выражения «чужая точка зрения». Похоже, вы представители расы мазохистов.

— Некоторые существа склонны благодарить тех, кто спас им жизнь, — отозвался Рагма. — Тебе очень повезло, что мы оказались рядом.

— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Спасибо. Однако совпадения очень похожи на резину: если их слишком растягивать, они рвутся. Кажется, наша встреча не была такой уж случайной.

— Мне очень жаль, что ты нас в чем-то подозреваешь, — сказал он, — ведь мы просто помогли тебе. Я начинаю думать, что степень присущего тебе цинизма больше, чем мы предполагали.

Решив игнорировать его сообщение, я поднялся на ноги и потянулся, стараясь размять затекшие мышцы, но был вынужден присесть на ближайший камень, потому что у меня слегка закружилась голова.

— Почему вы помогли мне?

— У нас были основания предполагать, что тебе грозит опасность.

— Это не ответ.

Они переглянулись.

— Извини, — сказал Рагма. — Мы не можем сообщить тебе всю информацию.

— А кто решает, что запрещено, а что нет?

— И это говорить мы тоже не вправе.

— Ладно, — вздохнул я. — Кажется, я уже способен проковылять несколько метров.

— Вот и хорошо, — сказал Чарв, когда я поднялся на ноги.

На сей раз я почувствовал себя несколько увереннее — наверное, это было заметно. Он кивнул, повернулся и направился вперед скачками, совсем не похожими на прыжки кенгуру. Я двинулся за ним, а Рагма последовал за мной.

Местность была довольно ровной, поэтому идти было нетрудно. Через несколько минут у меня даже появились радужные мысли о бутерброде с ореховым маслом. Но тут Рагма что-то закричал на инопланетном языке.

Чарв ответил ему и резко ускорил шаг. Рагма повернулся ко мне.

— Он побежал вперед, подготовить все заранее,

— объяснил он, — чтобы мы могли сразу взлететь. Если ты можешь двигаться быстрее, то, пожалуйста, постарайся.

Я сделал все, что было в моих силах, и осведомился:

— А куда мы так торопимся?

— Зимейстер и Баклер поднялись в воздух, — сказал Рагма. — Это может означать следующее: либо они решили улететь, либо принялись разыскивать тебя. Всегда следует рассчитывать на худшее.

— А ты знаешь, кто они?

— Динбаты.

— Динбаты?

— Антисоциальные элементы, сознательно нарушающие Законы.

— А, бандиты. Ну, это я и сам сообразил. Ты что-нибудь о них знаешь?

— Мортон Зимейстер, — ответил Рагма, — давно занимается подобными делами. Это тот, что потяжелее, со светлым мехом. Обычно он старается держаться подальше от места действия, нанимая агентов. Другой, Джеми Баклер, один из таких агентов. Он уже давно динбатирует для Зимейстера и недавно получил повышение — теперь он стережет его тело.

Мое собственное тело начало отчаянно протестовать — мы шли слишком быстро, поэтому я не сразу сообразил, гудит ли у меня в ушах или это шелест крыльев какой-то странной птицы. Рагма избавил меня от сомнений.

— Они летят в нашу сторону, — пояснил он. — Довольно быстро. Ты можешь бежать?

— Попытаюсь, — ответил я, ускоряясь.

Земля провалилась вниз, потом метнулась вверх. В этот момент я разглядел то, что, вероятно, было их кораблем: сплющенный колокол из тусклого металла, по бокам которого были разбросаны квадратные отверстия, открытый люк… Мои легкие работали, как гармошка на польской свадьбе, и я почувствовал, как первая волна черноты взметнулась со дна сознания. Я знал, что очень скоро эта или следующая волна накроет меня.

Сквозь усиливающийся рев я услышал выстрелы, словно до меня донеслись звуки далекого шоу, но даже они не смогли вернуть меня в этот мир. Когда вас предает собственный адреналин, кому остается верить?

Мне очень хотелось добежать до люка и забраться в него. Он был совсем близко. И все же я отчетливо понимал, что не успею. Какая абсурдная смерть. Совсем чуть-чуть…

— Я иду! — закричал я прыгающему рядом со мной силуэту, не зная, слетают лн слова с губ.

Шум стрельбы не стихал, но он был далеким и слабым, словно лопалась воздушная кукуруза. Оставалось менее сорока футов, я был в этом уверен, если судить по расстояниям, которыми измеряются круги на ипподромах. Подняв руки, чтобы защитить лицо, я упал, не зная даже, попала ли в меня пуля, рухнул в пустоту, которая разом отменила землю, шум, опасность и сам факт моего побега.

Так, так и так: пробуждение — это структуры и тени; приближение и удаление по шкале мягкого/ темного, гладкого/сумеречного, скользкого/яркого — все остальное переходит в цвета и звуки, балансирующие на невидимой грани.

Переход к твердому и очень яркому. Потом обратно в мягкое и темное…

— ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ, ФРЕД? — Бархатный сумрак.

— Да… — Мои мерцающие шкалы.

— Лучше, лучше, лучше…

— Что/кто?

Ближе, ближе, ни одним звуком не выдать…

— Там?

— Так лучше, беззвучно…

— Я не понимаю.

— Позже. Ты должен сказать только одно: статья 7224, раздел С. Повтори.

— Статья 7224, раздел С. Зачем?

— Если они захотят забрать тебя с собой — а они обязательно захотят это сделать — произнеси это.

— Зачем?

— Позже…

Что-то из теней и тканей: яркое, еще ярче, гладкое, мягкое. Жесткое. Ясное.

Я лежу в своем гамаке во время Первого Пробуждения.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Рагма.

— Усталость, слабость, все еще хочу пить.

— Понятно. Вот, выпей это.

— Спасибо. Расскажите мне, что случилось. Меня ранили?

— Да, в тебя попали два раза. Поверхностные ранения. Мы починили. Через несколько часов ты почувствуешь себя лучше.