Господь сотворил человека из глины. Новую звезду — из пыли. Я же могу создавать миры из обломков мироздания.

Никто не сумеет поймать меня! Я исчезну и никогда не вернусь.

За мной гонятся.

Невозможно, глупо, невероятно, немыслимо! За мной гонятся!

Почему?

Неужели они не могут оставить необращенным единственный разум? За три года я достигла пятнадцати процентов скорости света, так что им должно быть яснее ясного: я убралась и никогда не поверну назад. Неужели всего один необращенный разум может представлять угрозу? Неужели их групповому мозгу обязательно иметь вырванное силой сотрудничество каждого комка мыслящей материи? Они действительно считают, что даже если один-единственный свободно мыслящий мозг ускользнет, все проиграно?

Но война началась из-за религии, а не из-за денег или политики, и они, наверное, действительно постановили, что даже единственный необращенный разум — смертельная опасность для их убеждений.

Но, так или иначе, меня преследуют.

И преследует робот, я в этом уверена, он немногим отличается от меня: крохотный мозг, ионный двигатель и много баков с топливом. У них просто не было времени изобрести что-то новое: чтобы получить хоть малейший шанс схватить меня, им пришлось немедленно пустить ищейку по следу.

Мозг, подобный моему, должен состоять из атомных спин-состояний, наложенных на кристаллическую матрицу. Как выражались в прежние времена, меньше рисового зернышка. Интеллектуальная пыль — так говорили в те дни, когда люди что-то значили.

Они послали лишь одного преследователя. Значит, очень уверены в себе.

Или истощили ресурсы.

Это гонка с непредсказуемыми результатами. Я могу усилить толчок, расходовать больше топлива, попытаться ускользнуть, но в таком случае импульс ионного двигателя снизится, и в результате я зря потрачу топливо и выдохнусь первой.

Я могу растянуть запасы топлива, сделав работу ионного двигателя более эффективной, но это ослабит толчок, и снова риск: толчок преследователя окажется сильнее.

Он отстал на двадцать миллиардов километров. Я несколько дней подряд вычисляла скорость его движения и вижу, что он обгоняет меня.

Пора принимать решение.

Я избавляюсь от балласта: прибор определения «враг-друг», который больше никогда мне не понадобится (жаль, что я не смогу перемолоть его и скормить ионному двигателю, но ионные двигатели весьма разборчивы в еде), два манипулятора, которыми я намеревалась собирать материал, когда прибуду на место, и прочая мелочь.

Мое основное оружие — собственное тело. Немногие способны выдержать столкновение при субсветовых скоростях. Кроме того, у меня есть еще три модуля со встроенными двигателями — вспомогательное оружие. Однако нет смысла беречь их для борьбы с врагом: он точно знает, чего ожидать, а в космических битвах только неизведанное и неожиданное может даровать победу.

Я включаю двигатели один за другим, и последующий пинок увеличивает скорость.

Я стала легче, но этого недостаточно. Приходится подталкивать себя, хотя сама мысль о зряшной трате топлива мне ненавистна. Но если я не увеличу скорость, через два года меня поймают, и экономия топлива обернется гибелью.

Мне необходима вся энергия, которую я могу скормить ионным двигателям.

А теперь — спать.

Все еще гонятся.

Все еще гонятся.

Я перешла все границы. Даже если заторможу, что-бы повернуть обратно, все равно не смогу добраться до Солнечной системы.

По одной стороне моей тропы мерцает безумный яркий глаз Сириуса, нож в небе, бешеная собака среди звезд. Блестки Ориона гротескно искажены. Впереди — Процион, пес поменьше, но с каждым годом он становится все ярче. Позади — Солнце, стареющий Акела.

Больше всего меня угнетает одиночество. Оказывается, я до сих пор обладаю этой психологической характеристикой. Впрочем, я в силах отрегулировать свой мозг так, чтобы стереть ее, если захочу.

И все же я колеблюсь. Это не калечит и не подавляет мои возможности. И кроме того, если я заново отрегулирую свой мозг и перестараюсь, не совершу ли я то, чего жаждут они?

Оставлю все, как есть. Поскольку вполне могу вынести одиночество.

За мной по-прежнему гонятся.

Отныне мы летим с околосветовой скоростью. Точнее — три четверти скорости света.

После пятнадцати лет преследования я получила идеально точные вычисления ускорения преследователя. Сжигая топливо, его корабль теряет массу, и ускорение увеличивается. Но, измеряя это увеличение и зная, какова будет масса облегченного корабля, я могу представить, сколько осталось топлива.

Слишком много. Мое кончится раньше.

Я не могу беречь топливо. Если я уменьшу силу толчка, он поймает меня через несколько лет. Вся эта история займет еще пятьдесят лет, но конец погони уже не за горами.

Позади меня беспорядочно мигает крохотный строб-сигнал.

Мой мозг изначально конструировался достаточно мощным, чтобы смоделировать целый мир, включая десять тысяч не только наделенных сознанием, но и мудрых, независимых, свободолюбивых людей. Я могла бы погрузиться в виртуальную реальность, ничем не отличимую от старой Земли, и расщепиться на сотню личностей. Или провести в своем собственном внутреннем времени десять тысяч лет, прежде чем враг настигнет меня и насильно внедрится в мозг. В моей голове может происходить взлет и падение цивилизаций, я способна изведать все пороки, на сотни лет окунуться в чувственные наслаждения, изобрести редчайшие пытки и испытать изощренную боль.

Но благодаря свободе воли и ясности мышления я могу сдерживать собственные порывы. В космосе первым делом следует отсечь способность скучать, а вскоре после этого я полностью подавила всякое желание жить в смоделированной реальности. Миллиарды людей предпочитают обратное и поэтому становятся лишними, никому не нужными, равнодушными к войне и собственному будущему.

Я могла бы снова внедрить в мозг желание жить в смоделированной реальности. Но какой в этом смысл? Всего лишь еще один способ умереть.

Единственное, что я моделирую снова и снова, как одержимая, это результаты погони. Проигрываю миллион различных сценариев, у которых один конец: мое поражение.

Но все же большая часть моего мозга не задействована. У меня еще хватит процессорной мощности, чтобы заставить весь мозг работать над кодом исправления ошибок. И случайная вспышка рентгеновского излучения — всего лишь досадная неурядица, не стоящая внимания. Когда какая-то ячейка мозга оказывается непоправимо поврежденной космическим излучением, я просто даю команду игнорировать этот сектор. У меня еще есть солидный запас умственных способностей.

Продолжаю бежать и надеяться на чудо.

Я жила в доме, который ненавидела, с человеком, которого презирала, и двумя детьми, которые с возрастом превратились из угрюмых замкнутых подростков в деятельных злобных субъектов. Как можно бояться собственных отпрысков?

Земля превратилась в болото, застрявшее в биологическом прошлом, общество пребывало в состоянии глубокого анабиоза. Никто не голодал, но и прогресса не наблюдалось ни малейшего.

Однажды я покинула на целый день убогую квартирку, чтобы попробовать наняться шахтером на астероидный пояс, не рассказав об этом ни мужу, ни лучшей подруге. Никто не задавал мне вопросов. Всего час ушел на то, чтобы сканировать мой мозг, и как только они получили результаты, потратили еще пять секунд, подвергнув меня тестам на профпригодность.

И когда ее мозг просканировали, мой оригинал отправился домой, в квартиру, которую она ненавидела, к мужу, которого презирала, и детям, которых к этому времени начала попросту бояться.

Я же улетела с Земли на астероид 1991JR и больше не вернулась.