Возможно, она прожила неплохую жизнь, сознавая, как ловко и незаметно смогла улизнуть, и поэтому была вполне способна вынести свою личную каторгу.

Гораздо позже, когда фракция сотрудничества выяснила, что труд конгрегационалистов в околоземном пространстве неэффективен, я перешла на основной пояс, а оттуда — на пояс Куйпера. Правда, он тонкий, зато богатый: на разработку уйдет не менее десяти тысяч лет, а сокровища его поистине несметны.

Фракция сотрудничества развивалась сначала медленно, потом быстро, потом молниеносно, и прежде чем мы поняли, что происходит, ее сторонники захватили всю Солнечную систему. Когда же они предъявили ультиматум, заявив, что не оставят для нас места в Солнечной системе, и предложили либо присоединиться к ним, либо умереть, я встала на сторону поборников свободы.

Побежденных.

Погоня достигла критической точки.

Мы сжигали топливо непрерывно целых двадцать пять лет по земным меркам или двадцать лет в наших масштабах. И потратили его в огромных количествах. У меня еще достаточно топлива, чтобы, когда оно будет сожжено с максимальной эффективностью, хватило энергии для торможения.

Едва-едва.

Но еще месяц прорывов, и даже это уже будет неосуществимой мечтой.

Когда я вошла в астероидный пояс в блестящем титановом теле с электронными мышцами и ионными двигателями вместо ног и получила контроль над собственным кристаллическим мозгом, вскоре стало ясно, что в моих силах изменить почти все, что захочу! Я отсекла скуку, нашла и убрала необходимость во внешних проявлениях любви: розах, прикосновениях, шоколадках. Сексуальное вожделение стало ненужным, с моим новым мозгом я способна была получить оргазм одной силой мысли, но оказалось куда легче вообще избавиться от подобных вещей. Копаясь в схемах собственной личности, я обнаружила мучительное, навязчивое желание заслужить одобрение окружающих и безжалостно с ним расправилась.

Однако кое-что пришлось усилить. Астероидный пояс был унылым и уродливым: я повысила свою восприимчивость к красоте, пока не получила возможность приходить в экстаз из-за поразительной игры теней на одной-единственной пылинке или радужного блеска рассеянных по небу звезд. И обрела ощущение свободы — крохотный, задавленный инстинкт, который однажды все же дал мне мужество оставить прошлую жизнь на Земле. Это самое ценное, чем я владею. Я старалась сформировать и усилить его, пока он не озарил сиянием мой разум — крохотное, восхитительное сокровище в самой сердцевине моего бытия.

Слишком поздно. Я уже сожгла топливо, необходимое для торможения.

Выигрыш или проигрыш… мы по-прежнему продолжаем лететь сквозь галактику с околосветовой скоростью.

По мере приближения Процион сверкает все ярче — невероятным, ослепительным блеском. Точнее, в семь раз ярче Солнца, но фиолетовое смещение, сопровождающее наше продвижение, становится все интенсивнее и нестерпимо режет глаз.

Я могу направить корабль прямо на звезду, исчезнуть в коротком клубе пара, но самоубийственный импульс, как и способность ощущать скуку — еще один древний инстинкт, давно вырванный из моего мозга.

Это моя последняя надежда скрыться от преследования.

Процион — двойная звезда. Меньшая из двух — белый карлик, такой маленький, что сила его тяжести огромна, в миллион раз больше, чем у Земли. Даже при скорости, с которой мы летим, всего на десять процентов меньше скорости света, притяжение карлика изменит мою траекторию.

Я пролечу совсем низко над поверхностью карлика, и как только притяжение начнет изгибать мою траекторию, попытаюсь сманеврировать.

И если мой враг не сумеет повторить моих маневров, если хоть чуть-чуть ошибется, значит, ему суждено поражение. Даже малейшего отклонения от моей траектории будет достаточно, чтобы я воспользовалась своим преимуществом, сбила его со следа и обрела свободу.

Начав свою жизнь на астероидном поясе, я обрела себя в ощущении свободы и присоединилась к вольным старателям, одиноким волкам. Но другие придерживались иных взглядов, считая, что объединенный разум срабатывает лучше, чем состязание умов. Они не пожертвовали своими индивидуальностями, но усилили интенсивность взаимного общения в миллион раз, для того чтобы получить возможность делиться друг с другом мыслями и трудиться вместе, как единое целое.

Постепенно они превратились во фракцию сотрудничества, и всего через несколько десятилетий их успех стал очевидным. Они были расторопнее и эффективнее нас!

Столкновение между одиночками и сторонниками объединения было неизбежным. Мы не могли жить вместе, и это вытолкнуло нас с Куйпера в холод и тьму. Но постепенно им и этого стало мало. Только здесь, в десятках триллионов километров от Солнечной системы, между нами нет разницы: здесь не с кем сотрудничать. Мы встретимся на равных.

Только мы не встретимся. Потому что никогда не остановимся. Удастся мне сбить его со следа своими маневрами или нет, конец один. Но для меня это не менее важно.

Теперь Процион превратился в видимый диск, электрическую дугу во тьме, и судя по свечению этой дуги, можно сказать, что Процион действительно окружен пылевым гало. Пыль образует узкое кольцо, наклоненное под углом к направлению нашего полета. Но это не представляет никакой опасности ни для меня, ни для моего врага, теперь уже находящегося за мной менее чем в четверти миллиарда километров: мы пройдем на достаточном расстоянии от диска. Сумей я сберечь достаточно топлива для торможения, эта пыль послужила бы пищей, топливом и строительным материалом; когда размером ты не больше песчинки, каждая частица пыли для тебя — пиршество.

Но для сожалений слишком поздно.

Белый карлик все еще кажется не больше пятнышка света. Совсем крохотный, почти планета, только невероятно яркая. Такой же микроскопический и сверкающий, как надежда.

И я целюсь прямо в него.

Неудача.

Две тысячи километров полета над поверхностью белого карлика, резкие повороты, сопровождаемые рассчитанными, псевдопроизвольными взрывами… и все напрасно.

Я разворачивалась, ныряла, уклонялась, но мой враг держался за мной с ловкостью балетного танцовщика, словно наши корабли были скреплены невидимой нитью.

Теперь я лечу к Проциону, к бело-голубому гиганту, но и там нет спасения. Если облет белого карлика ничего не дал, Процион тем более не поможет уйти от погони.

Осталась лишь одна возможность. Прошло сто лет с тех пор, как я вносила коррективы в свой мозг. Мне он нравится таким, какой есть, но теперь ничего не поделаешь: нужно урезать кое-что.

Прежде всего, чтобы не пострадать от возможной ошибки, я делаю резервную копию самой себя, которую и заархивирую.

Потом придется тщательно изучить свою гордость, независимость, самосознание. Многое из этого осталось от старого биологического программирования, когда я еще была человеком. Мне нравится основа этого программирования, но «нравится» — есть мозговая функция, которую я выключаю.

Теперь я нахожусь в том опасном состоянии, когда могу изменить функцию моего мозга, а уж измененный мозг, в свою очередь, может изменять себя далее. В подобном состоянии существует угроза быстрого и деструктивного эффекта обратной подачи, и поэтому я очень осторожна. Тщательно и медленно готовлю ряд изменений, из которых минимальное — удаление моего неприятия к возможности обращения. Прежде всего я прогоняю несколько тысяч моделей, чтобы проверить, действительно ли модифицированное «я» не самоуничтожится по случайности или не впадет в кататоническое состояние. И как только становится ясно, что модификация удалась, я делаю все необходимые изменения.

Теперь мир кажется иным. Я за сто триллионов километров от дома, путешествую со скоростью света и даже не в состоянии затормозить. И хотя могу подробно припомнить каждый свой шаг, каждый день полета и все, о чем думала в то время, все же, если меня попросят объяснить причину побега, я смогу лишь промямлить, что в то время это казалось неплохой идеей.