Мопед взмывал все выше и выше, все складывалось благополучно, и Лукас постепенно расслабился, его примеру последовала и Писки. Возвратившееся естественное для ученого любопытство заставило его спросить:

— А каким образом этот полет подпадает под категорию математических чудес?

Губерт казался гордым собственным достижением.

— Наш первый шаг состоял в отмене коммутативных и ассоциативных свойств тензорных операторов. Поскольку квантовая инерция не группировалась, далее мы изменили численное значение Лямбды, параметра, управляющего расширением Вселенной, в небольшом объеме окружающего вас пространства, что и привело к возникновению антигравитации. Весь космос, как тебе известно, определяется этими шестью числами… N, Е, Омега, Лямбда, D и Q. Если Q, например…

— Губерт, теоретические красоты всегда восхищали меня. Но куда мы направляемся?

— А уж это, сэр, зависит только от вас. На мой взгляд, можно исчезнуть за краешком облака. В конце концов, так принято поступать среди нас, Святых.

В разговор вступила Писки.

— Ой, Лукас, значит, они действительно Святые! А я думала, что ты шутишь. Как это чудесно! А посидеть на облаке и посмотреть вниз на Землю… Я мечтала о таком романтическом приключении еще тогда, когда была маленькой девочкой в Пискатуэе.

Лукас вздохнул и согласился. «Веспа» ускорила ход и вскоре пронзила нижнее из облаков. Оказавшись на той стороне мопед остановился над пушистой золотой равниной, пастбищем, на котором кое-где играли фиалковые тени.

— Сойдите, — велела Барбара.

Лукас с опаской поглядел на явно недовольную Святую. Писки разрешила его сомнения, спешившись первой. Она погрузилась в облако всего по лодыжки.

— Небольшое локальное изменение значений N и Е… — начал Губерт.

Став на облако, Лукас вместе с Писки направился к самому краю. Оттуда они осторожно поглядели на Землю, казавшуюся лоскутным буро-зеленым одеялом, прошитым нитями дорог.

— Как прекрасно, — проворковала Писки и пылко вцепилась в ладонь Лукаса. — Хотела бы я иметь побольше времени.

Лукас тактично высвободился. Беды насущные наполняли разум Лукаса до такой степени, что он просто не мог уделить внимания романтическим восторгам Писки. Тем не менее какая-то зацепка, спрятавшаяся в ее словах, направила его мысли к возможному спасению.

Его вдруг осенило вдохновение.

— Время! Конечно же! А не можете ли вы каким-нибудь образом…

Губерт вздохнул:

— Обратить время? Конечно. Чисто математическое явление. А точнее говоря, старинная уловка, позволяющая нам вывернуться из любой ситуации.

— Даже не могу тебе сказать, насколько мне надоело прибегать к одной и той же тактике, — пожаловалась Святая Барбара. — Найдется ли у смертных хотя бы кроха воображения? Вот если бы мы изменили излучательную способность Солнца…

— Нет! Столь капитальные решения не для меня! Я просто хочу вернуться в свою старую жизнь. Только я должен сохранить все воспоминания, чтобы тщеславие и гордыня вновь не овладели мной.

— Это нетрудно. Хорошо, приготовьтесь.

В разговор ко всеобщему удивлению вдруг вступила Писки.

— Постойте! Мне все равно, сохраню ли я воспоминания об этом событии или нет, лишь бы с Лукасом все было в порядке. Но могу ли я попросить вас об одной милости?

Толстуха робко посмотрела на облако и ковырнула его носком туфли.

— Не могли бы вы сделать меня худой? Ну, пожалуйста!

Святые вновь приступили к обсуждению: обратное преобразование Банаха-Тарски… конформное картирование…

Наконец Святая Барбара повернулась к Писки с известной снисходительностью и симпатией:

— Ну хорошо, милочка, просто закройте глаза.

Процесс преображения Писки Виспэвэй невольно заставил Лукаса охнуть. Фигура ее начала сокращаться организованным образом. Лишившись математическим образом двух сотен фунтов, Писки избавилась заодно и от сделавшейся теперь чрезмерно просторной одежды и белья, лужицей расплывшихся вокруг ее ног, оставшись в одних только бусах. Превратившись в самую привлекательную из дочерей Евы, обновленная и нагая, Писки бросилась в объятия Лукаса. К собственному удивлению, он с не меньшим пылом шагнул ей навстречу.

Святые с пониманием смотрели на парочку смертных.

— Приготовьтесь к обращению времени, — предупредил Губерт.

Барбара коротко прикоснулась губами к щеке Лукаса:

— Ты был одним из моих лучших подопечных.

— Помяни нас с благодарностью в своих молитвах к Господу, — попросил Губерт. — Лишняя похвала перед Владыкой никому не вредила.

Смертные исчезли в мгновение ока.

Губерт повернулся к Барбаре:

Ну что ж, исполнено еще одно поручение, и, надеюсь, исполнено удовлетворительно.

— Куда лучше, чем та возня, которую ты устроил вокруг Великой Теоремы Ферма.

Губерт фыркнул:

— А тот скандальчик, который ты учинила вокруг холодного термоядерного синтеза?..

Барбара вздрогнула:

— С тех пор я исправилась.

Она подала Губерту руку, и рука об руку Святые направились в небо.

— Этого от нас и хочет Господь, — согласился Губерт.

Лукас Латулиппе отчасти завидовал своим находившимся в сомнениях сослуживцам. Бушевавшая в сердце каждого из них борьба между верой и скептицизмом, допуская полезный уровень неверия в обеих сферах, позволяла им спокойно идти привычным научным путем. В отличие от Лукаса, они не оглядывались по сторонам в ожидании непривычно реальных чудес.

Однако спустя несколько лет после встречи со Святыми Лукас научился справляться со своим беспокойством. Помогали частые молитвы, в которых он просил Бога даровать ему простой и бесхитростный день. Кроме того, красивая, изящная и любящая жена могла сделать счастливым любого мужчину.

В конце концов, их брак в буквальном смысле этого слова был устроен на небесах.

Евгений Лукин

ЧТО НАША ЖИЗНЬ?

Царевич?

Иван обернулся. Незнакомцев было двое. Один — плечистый коротыш в кольчуге до колен, второй — козлобородый сморчок в долгополом алом кафтане с пристежным расшитым воротником. Откуда они взялись, Иван так и не понял. Должно быть, вышли из-за киоска.

— Ну?.. — несколько надменно отозвался он.

Подростком Царевич стеснялся своей фамилии. Повзрослев, ударился в противоположную крайность — стал ею гордиться.

— Иван, Иванов сын? — с надеждой уточнил сморчок.

Иванов сын нахмурился и, вскрывая только что купленную пачку «Донского табака», оглядел обоих исподлобья. Тот, который в кафтане, — еще куда ни шло, относительно адекватен, а вот с кольчужного коротышки Иван на месте мастера игры пару «хитов» снял бы не колеблясь. Перепоясаться дембельским ремнем со следами звезды на сточенной бляхе — додуматься надо!

Впрочем, город — не поле. В поле коротыш, скорее всего, сменит ремень и экипируется полностью. Странно другое: раньше Иван этих ролевиков не встречал ни разу. Для новеньких вроде староваты…

— Вы откуда, ребята? Не из Казани?

Переглянулись, наморщили лбы.

— Из-за тридевяти земель… — как-то больно уж уклончиво отвечал козлобородый.

Проходившая мимо женщина покосилась, неодобрительно фыркнула. Конечно, шастать в кольчуге по проспекту и тяжело, и неловко (люди оглядываются), но нести ее в сумке — это вообще надорвешься.

Иван щелкнул зажигалкой, затянулся. Набежавший уличный сквознячок подхватил сизое кружево дыма и, сноровисто вывернув наизнанку, снес в аккурат на незнакомцев. Те уклонились, зашли с наветренной стороны. Некурящие, стало быть.