Несколько в стороне от этой славной когорты стоит Марианна Алферова, выпустившая в 2000 году трилогию, посвященную квазиримской империи. Собственно, разница состоит только в том, что романтическое пространство организовано Алферовой с использованием античного, а не средневекового антуража. В результате хорошо подготовленного хроноклазма император Деций не погиб в войне с варварами, и Римская империя благополучно пережила катастрофические для ее реального прототипа столетия Великого переселения народов. В результате появилось крайне экзотическое общество, где экономика и техника Нового времени прочно связаны с атрибутами классической древности. Алферова наложила детективный сюжет на этические проблемы, и могла бы получиться блестящая новинка. Но все романы трилогии перегружены героями и в не меньшей мере перегружены сюжетными поворотами, не имеющими никакого иного назначения, помимо «приключения продолжаются».

Наталия Мазова поместила романтическое пространство в некое подобие Прибалтики, вполне современной в бытовом отношении, но вынесенной в параллельное пространство (повесть «Золотая герань»). Почти то же проделала и Далия Трускиновская в романе «Королевская кровь», где нарисована условная Франция конца XVIII — начала XIX веков, уже пережившая все ужасы буржуазной революции, но не дождавшаяся своего Наполеона. Законные наследники трона, лишенные памяти злобным карликом, постепенно ощущают зов королевской крови и собирают под белую с золотыми лилиями Орифламму верный престолу народ. Трудно определить, с чем мы имеем дело. То ли это альтернативная история, то ли параллельная реальность, а может, и социальная утопия с очередным прожектом реставрации монархии, которые стали столь популярными в современной российской фантастике. В то же время наличие в книге магии и волшебства говорит о ее несомненной принадлежности к фэнтези.

Во всем этом тренде отчетливо видна еще одна особенность: магия, столь любимая авторами фэнтези, играет второстепенную, подчиненную роль или совсем исчезает из текста. В ряде случаев магизм заменяется мистическим отношением к реальности. В мире существует божественное начало. Существует и противоборствующая сила. Обе они по сути своей — потусторонние, но борьба между ними так или иначе затрагивает каждого человека. Нечто чудесное, «не от мира сего» — все равно, в позитивном или негативном смысле — всегда результат их деятельности; не существует никакой безымянной, нейтральной, независимой магии, магии-вне-противостояния. Магическое действие переходит либо в разряд чуда, либо в разряд проделок нечистой силы.

В особом жанре, который ближе всего к «городскому роману», работает недавняя дебютантка Александра Сашнева. Ее книга «Наркоза не будет» родилась на стыке «ужастика», киберпанка и трэш-литературы. Это проза «задворков». Главной темой и объектом романа является Человек в Городе. Одиночество маленькой личности, способной затеряться и раствориться в многотысячной толпе. Персонифицированные страхи человека. Отсюда и стиль жизни героев. Поистине волчьи законы богемного общежития, где хищник норовит съесть более слабого, а члены одной стаи абсолютно равнодушны к судьбам друг друга. «Наркоза не будет» — до предела жесткая, если не сказать жестокая, проза. Сашнева скупа на портретные описания, на психологические характеристики, но ее персонажи живут и запоминаются. Пропущенные через психоделический поток сознания героини, проанализированные ею, они получают самостоятельное воплощение. И фантастический элемент в романе отчасти воспринимается как часть полубредового состояния героини: было, не было?

В этом беглом обзоре мы, естественно, не смогли дать полную характеристику творчества женщин-фантастов, перечислить всех авторов. В одной статье это сделать просто невозможно. Наша цель была гораздо скромнее. В то время, когда все громче и настойчивее раздаются тоскливые голоса и сетования по поводу того, что русская фантастика находится в застое, в глухом тупике, мы попытались показать, что не все так плохо. В наш жанр то и дело вливается струя свежей крови. Появляются новые явления, новые лица, новые направления. ?

ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

В предыдущем номере мы открыли новую рубрику, где писатели-фантасты получили возможность высказать свою точку зрения по теме, заявленной в одной из статей номера. Только что вы ознакомились с обзором «женской» фантастики. Но это взгляд критиков-мужчин. А что думают по этому вопросу наши фантастические дамы?

Мария ГАЛИНА:

Теоретически так называемая «женская» фантастика не должна сильно отличаться от «мужской», тем не менее в «твердой» НФ женщин немного, и занимают они весьма скромное место. Хотя это, вроде, странно. В детективе работала уйма женщин — и у нас, и у них. Леди Агата, Патриция Хайсмит, Элизабет Джордж, Элис Питерс, Хмелевская, Латынина, Маринина, Донцова… Классический детектив, исторический, экономический, иронический — на все вкусы. С логикой у нас все в порядке, как бы мы ни утверждали обратное исключительно для собственной выгоды.

Но тем не менее…

Писала я статью для какой-то феминистской тусовки на тему «Женщины в фантастике» (она потом вышла в академическом журнале «Общественные науки и современность»). Перед этим я специально взяла таковскую «Энциклопедию фантастики» и провела простой подсчет: сколько всего женщин работает в фантастике, сколько из них пишет фэнтези, сколько — «твердую» НФ. В общем и целом сухая статистика такова: среди фантастов XX века женщин всего 13 %, а вот среди авторов, написавших хоть одно произведение в жанре фэнтези, уже 25 %. Иными словами, если в фэнтези хоть раз в жизни отметился каждый третий из мужчин-фантастов, то среди женщин — каждая вторая. То, что произошло в нашей родной фантастике за последние десять лет, косвенно иллюстрирует это правило: Далия Трускиновская, Елена Хаецкая, Мария Семенова, Вера Кам-ша, Виктория Угрюмова, Наталья Резанова, Наталья Некрасова, Наталия Васильева, Наталья Ипатова, Ольга Елисеева, Наталья Игнатова и другие. А теперь давайте попробуем вспомнить хоть какое-то яркое женское имя в НФ последнего времени. Почему-то сразу на ум приходят «посторонние» — то Петрушевская с «Новыми робинзонами» и «Гигиеной», то Татьяна Толстая с ее «Кысью». Может, они, «посторонние», не боятся нарушать какие-то негласные правила просто по той причине, что правил этих и не знают? Вот и ответ.

Фэнтези — жанр для нас новый, неустоявшийся. Здесь кто смел, тот и съел. А «твердая» НФ с самого начала была прочно застолблена мужчинами, которые больше чем за вековую историю жанра разработали свои правила игры. Женщинам оставалось лишь «следовать образцам».

Кстати, в супружеских литературных тандемах женщина, возможно, являясь скрытой движущей силой, чувствует себя уверенней, прячась за крепкой мужской спиной. А уверенней — значит, раскованней. Потому сейчас мы имеем феномен супругов Дяченко, Фрая, Зорича… И, заметьте, многие их произведения выпадают за рамки жанра, являются чем-то принципиально новым, с дополнительными степенями свободы. Но когда тексты такого тандема оказываются жестко привязаны к жанру, ничего сверхнового не выходит, как в случае, например, с «Консулом содружества» Зорича. Боевик как боевик, один из многих.

Так что это вопрос исключительно литературного бесстрашия. Женщины — натуры широкие, но пластичные, они, как река — сами себя стараются загонять в какие-то рамки, особенно если им объяснили, что эти рамки есть. А об этом им все напоминают — и издатели, и сами тексты, и даже обложки.

И еще… Тут мне пришло в голову одно забавное частное соображение. Говорят, если мужчина пишет, то смотрит на Бога, если женщина — то на мужчину. До какой-то степени это правда. Впрочем, возможны вариации — на Бога, как на мужчину, или на мужчину, как на Бога. Не скажу, что это правило всеобъемлюще, но к «женской» авторской фантастике, особенно фэнтези, оно вполне приложимо. Женщина часто видит в своих мужских персонажах образ Идеального Возлюбленного — и вносит в текст мощную эмоциональную напряженность. Причем она так к своим мужским персонажам прикипает, что не хочет отдавать их виртуальным соперницам: либо героинь своих она воспринимает именно как соперниц (разумеется, чисто подсознательно) и в этом случае их просто убивает («Леопард с вершины Килиманджаро» и «Соната ужа» Ларионовой, например), либо вообще лишает героев женской ласки (Мэри Стюарт своего Мерлина, Мария Семенова — своего Волкодава). Оптимальный, казалось бы, вариант, когда женщина-автор сама идентифицирует себя с героиней. Но тут она от избытка чувств частенько срывается в такой сю-сю-реализм, что суровые читатели утирают слезы…