Счастливо то поколение, в жизни которого была Книга. Не книги вообще, а одна — с большой буквы, не прочесть которую среди представителей этого поколения считалось чем-то постыдным. Для поколения, пришедшего в жизнь в начале 50-х, такой Книгой стал роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
Были еще, конечно, Стругацкие. Но мы воспринимали творчество братьев в совокупности и скорее, прагматически: как мир, который сразу же стал для нас «своим», в котором мое поколение не только мечтало пожить, но и реально жило, несмотря на то, что творилось за окном. Этим миром мы оказались заражены — кто на десятилетия, а кто и до конца дней, — и за него многие готовы были драться.
А вот роман Булгакова не стал литературным манифестом эпохи. Он неожиданно вывалился на нас из какого-то до того малознакомого и малопонятного прошлого, обрушив на совсем не подготовленного читателя лавину вопросов, проблем и ассоциаций, о которых тогда большинство не задумывалось. Этот ворох проблем оказался в новинку даже для взрослых; что же говорить о моих сверстниках — старшеклассниках и первокурсниках конца шестидесятых. Мы грезили далеким будущим, а роман Булгакова уводил мысль в историю — во всех отношениях легендарную и мифологическую. Мы все безоговорочно мыслили себя «физиками» — даже самые что ни на есть гуманитарии, потому как на дворе стоял век рацио; а роман завораживал материями потусторонними и мистическими. Эта многоплановая и многоярусная книга не обожгла и не воспламенила мое поколение… Точнее будет сказать, что она нас — технократов-энтузиастов — как-то резко и болезненно осадила. Заинтриговала, заворожила, затянула. И с каждым новым прочтением мы все глубже погружались в эту бесконечную воронку, которая зовется Культурой, открывали ее для себя — слой за слоем, и на каждом уровне погружения с неизбежностью задумывались.
Нам, тогдашним любителям фантастики, не нужно было объяснять, что роман Булгакова — это воистину «наше все». Фантастика, одним словом, — настоящая, с большой буквы. Но под какую жанровую разновидность подвести книгу, думаю, в ту пору внятно не объяснил бы никто. И сегодня вряд ли объяснит. Потому что лишь скользнули взглядом по едва ли не ключевой фразе романа и лишь со временем осознали ее пророческий смысл: «А вам скажу, — улыбнувшись, обратился он к мастеру, — что ваш роман вам принесет еще сюрпризы». Он — это Воланд, Князь Тьмы, стало быть, знал, что говорил.
Сюрпризов долго ждать не пришлось. Их хватало и при жизни автора — и особенно после того, как его земной путь закончился. Долгий тернистый путь к признанию, уколы критики и гонения со стороны власть предержащих, а в финале — положенные слава, почет и канонизация в качестве неподвластной критике «классики».
Поскольку последнему роману Булгакова довелось на какое-то время превратиться еще и в книгу культовую, модную, — глупо в короткой статье заводить, серьезный и обстоятельный разговор о том, чему посвящены горы статей и мемуаров, популярных книг и научных монографий. Иначе говоря — об истории создания романа. Поэтому я лишь пунктиром напомню основные даты и вехи — те, которые сегодня представляются специалистам более или менее достоверными.
Сам Булгаков в рукописях датировал начало работы над романом то 1928-м, то 1929-м годами. Во всяком случае, одно нетленное свидетельство — донесение анонимного осведомителя ОГПУ — явно указывает на 1929 год. Первоначальный замысел, насколько можно судить по свидетельствам самого автора и его современников, был скромен как по объему, так и по размаху — историческому, психологическому, философскому. Далее, на протяжении десятилетия с лишним писатель неоднократно возвращался к рукописи романа, и книга росла, зрела, наливалась соком, пускала корни и давала плоды, пока не превратилась в огромный том. В сложный философский роман с несколькими самостоятельными сюжетными планами, органически перетекавшими один в другой.
Булгаков несколько раз переписывал всю книгу целиком и даже не удержался от известного писательского синдрома: сжег рукопись романа, словно испытывая другое знаменитое пророчество Воланда. Велик соблазн предположить, что книги, подобные булгаковской, никогда и никаким уважающим себя писателем окончательно и добровольно закончены быть не могут. Это все равно, как самому поставить финальную точку в собственной жизни. Если подобные книги все же дошли до стадии печати, то причиной тому оказывались обстоятельства приходящие по отношению к творчеству: от жестких издательских сроков до смерти автора.
Свой последний роман Михаил Афанасьевич также дописывал, а затем диктовал жене, уже будучи смертельно больным. И то, что мы сегодня читаем и обсуждаем, — лишь последняя прижизненная редакция, частично дополненная фрагментами, взятыми из черновиков или со слов последней жены писателя, ныне также покойной Елены Сергеевны Булгаковой.
Счастье писателя — в том, что он успел скомпоновать и композиционно выстроить свой роман. Выстроить сюжет и образы героев. Выписать начисто главные эпизоды. Наконец, завершить его тем финалом, каким он виделся автору с момента начала работы над книгой. А все, что осталось в книге недошлифованным, недоредактированным, — в общем, мелочи.
Михаил Афанасьевич Булгаков умер в 1940-м году, уже не надеясь увидеть главную книгу жизни напечатанной. Его поддерживала скорее мысль иррациональная — все та же фраза Воланда, ставшая знаменем для целого поколения, писавшего «в стол»: «Рукописи не горят».
Удивительно другое: в процессе работы над «Мастером и Маргаритой» писатель неоднократно обдумывал, как будет представлять роман «наверх», что нужно слегка притушить или замаскировать, чтобы усыпить бдительность цензуры. Иначе говоря, не терял надежды на то, что роман при его жизни будет напечатан на родине! Если добавить, что Михаил Афанасьевич был еще и драматургом, то есть не мыслил для себя литературы «в стол», не мог писать, не получая обратной связи от читателя (к этому я еще вернусь), — то вот вам очередная загадка, очередной сюрприз булгаковского романа. На что он рассчитывал, на какую публикацию в СССР, создавая роман, в котором главные герои — не совсем канонический Сатана, совсем не канонический Иисус, и до предела канонический творец в тисках тоталитарной системы?
Другое поразительное отличие «Мастера и Маргариты» от большинства таких же неизданных при советской власти книг (например, от булгаковской же повести «Собачье сердце»), — это его отсутствие в самиздате вплоть до даты первой публикации. Может быть, в этом я ошибаюсь, но то, что о романе покойного писателя до конца 1966 года (когда о нем разом узнали все), знал лишь узкий круг близких к писателю людей, — сомнению не подлежит. Только после сокращенной публикации в журнале «Москва» широко разошлись самиздатовские копии «полного» текста, порой с беспардонным «самопалом» — вставками, к Булгакову никакого отношения не имевшими. Но до того — ни-ни. Ситуация в условиях хрущевской «оттепели» совершенно уникальная: получается, что за четверть века, прошедшие с момента смерти писателя, его вдова и знавшие о рукописи десяток-два близких людей не соблазнились вариантом пустить ее в «неофициальное» плавание, навигация которого к той поре была хорошо и всесторонне разработана. Верили, что рукописи не горят или отдавали себе отчет в том, что, случись появление романа в самиздате, — и на его официальной публикации можно было ставить крест?
Как бы то ни было, в ноябре 1966 года пророчество Воланда свершилось: в достаточно средненьком «толстом» литературном журнале «Москва» началась публикация неизвестного доселе широкой публике романа Михаила Булгакова. Сам автор в те годы уже проходил «второй круг» популярности: о знаменитом драматурге и писателе 20-30-х годов в конце шестидесятых пришлось напоминать заново.
Публикацию предварил вступительным словом Константин Симонов. Увы, для большинства читателей так и осталась неизвестной его роль в «пробивании» романа. Сегодня, с высоты прожитых трех десятилетий можно лишь догадываться, какого самопожертвования, каких поистине сверхъестественных усилий потребовала эта публикация от тех, кто мечтал увидеть роман Булгакова напечатанным — и не за «бугром», а на родине писателя. Мужество требовалось не только для очевидных стычек с начальством. Писатель, «пробивавший» роман Булгакова в печать, не мог не отдавать себе отчета в том, как высоко отныне будет поднята планка. И как на фоне «Мастера и Маргариты» будет смотреться его собственное творчество.
