— Ради Бога, не терзай себя, — тихо проговорила Клер, разливая по чашкам кофе. — Нашей вины здесь нет. Мы не должны чувствовать себя ответственными за смерть капрала только потому, что он погиб на нашей земле. Этансон мог подорваться в другом месте, где угодно. Ведь он солдат. Это была его работа.

«Но ты же спала с ним, — рассуждал Жюльен. — Он был твоим любовником. И ты жила с ним, когда я находился в пансионе Вердье. У вас много общих воспоминаний. Пять лет воспоминаний. А сегодня ты спокойно, не проронив ни слезинки, воспринимаешь его смерть, так же спокойно, как смерть Цеппелина».

Его пальцы с силой сдавили горячую фарфоровую чашку. Что-то мешало ему озвучить эти упреки. Возможно… новое сближение с матерью, жалкое, от которого он испытывал мучительную неловкость. Мальчик закусил губу, чтобы справиться с охватившим его волнением.

— Горячо? — спросила Клер. — Подожди немного и положи сахару.

Но сахар ничего не исправил.

Он думал о привидении, о Цеппелине, о мертвом Пьере Этансоне, валявшемся в домике с просветами. Эх, длинноносый верзила Пьер, смерть сделала из тебя трубочиста! Розовощекий, румяный, капрал напоминал теперь вылепленную из смолы статую.

Так прошел весь день — в каком-то отупении и молчании. В миске продолжали вянуть стручки гороха.

— К счастью, остался велосипед, — сказала мать, когда закат окрасил небо в багрово-красные тона. — Теперь легче добраться до Морфона. Хорошо бы военные не затребовали велосипед обратно: он нам пригодится в хозяйстве.

«Неужели все это говорится искренне?» Несколько раз Жюльен выходил из комнаты, будто по нужде, и на цыпочках возвращался в надежде увидеть Клер рыдающей, но всегда заставал одну и ту же картину: мать неподвижно стояла возле раскрытого окна, не сводя глаз с линии горизонта.

С наступлением ночи Жюльен услышал, как в коридоре скрипнул пол. Кто-то вышел из комнаты, стараясь двигаться бесшумно. Глупец! Этим человеком могла быть только мать, поскольку никого другого в доме не осталось. Мальчика заинтриговали эти меры предосторожности, он тихо встал с постели и приник лицом к жалюзи. Минуты через две Клер появилась в саду с лампой в руках. Бросив взгляд в сторону окон детской, она пошла вдоль поля, но не по дороге, а по траве, чтобы под подошвами не шуршали камешки.

Жюльен расплющил нос о жалюзи, чтобы получше видеть. Куда же она направлялась? К «моргу»? Темнота сгущалась, и в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Клер шла быстро, чуть ссутулившись, напоминая сухонькую старушку, в которую, наверное, превратится через много лет. Мальчика отчего-то это очень растрогало.

«Она не давала себе воли весь день, — решил он, — и теперь идет туда, чтобы оплакать Этансона без свидетелей…»

Другого быть не могло. Вскоре желтый свет лампы проступил между редкими досками «морга». Жюльен с трудом представлял, как Клер на коленях стоит перед телом капрала неподалеку от завернутых в мешковину останков англичан. Черт! Да он и минуты бы там не пробыл! Что она делала? Плакала? Молилась?

Прошло довольно много времени, потом огонек принялся плясать на краю поля, словно кто-то разводил костер. Это продолжалось недолго, ветер прибил пламя к траве, и костер потух.

Мальчик так и не сумел найти объяснения тому, что открылось его глазам. Ночь полностью вошла в свои права, и свет от лампы теперь плясал над землей, как огни святого Эльма [35]. Она возвращалась.

Жюльен видел, как Клер прошла в сад и поднялась по ступенькам крыльца. Он быстро лег и притворился спящим на случай, если ей придет в голову приоткрыть дверь его комнаты, но она этого не сделала.

На следующее утро с первыми лучами солнца мальчик выскользнул из дома. Подражая матери, он, чтобы не скрипеть башмаками, прошел по траве вдоль колючей проволоки, которую с трудом различал. Дувший с моря ледяной ветер больно хлестал его по лицу, и он весь дрожал от холода и напряжения.

На пороге «морга» Жюльен отодвинул висевшие на гвоздях доски, одной стороной прибитые к перекладинам. Этансон лежал на земле совершенно голый. Валявшаяся рядом одежда была кем-то изорвана в клочья. Лицо и обожженные руки капрала казались иссиня-черными по сравнению с остальными частями тела. В восковом тесте груди черными дырами зияли раны. Жюльен в страхе отскочил от обнаженного трупа. Теперь он уже ничего не понимал. Вдруг взгляд его упал на кучку золы. Здесь недавно что-то сжигали, и еще можно было разглядеть остатки каких-то листков. Мальчик опустился на колени, зная, что обуглившаяся бумага немедленно превратится в пыль, если он коснется ее пальцами.

Там, где огонь не до конца сделал свое дело, виднелись печатные буквы. Но прочесть ничего было нельзя.

Ну конечно же, это донесения сыщика! Он почти не сомневался, что перед ним остатки коричневой папки, украденной из ящика стола в тот день, когда Этансон обезвредил бомбу.

Мать нашла документы за подкладкой форменного плаща капрала и уничтожила! И в тот момент, когда он собирался выпрямиться, за его спиной раздался голос Клер:

— Скажи правду, Жюльен, я не стану тебя бранить, ведь это ты его убил?

Мальчик поднял голову и встретился с вопрошающим взглядом матери. Женщина стояла в трех шагах от него, руки ее были вытянуты вдоль туловища. Ветер плотно прибивал платье к ее груди, откинув назад волосы. Никогда еще Клер не была так похожа на носовую фигуру, вырезанную Бенжаменом Брюзом.

— Я собирался задать тот же вопрос, — сказал мальчик. — Это ты его убила?

Клер пожала плечами:

— Какая нелепость! Подумай, могла ли я испортить миноискатель, не разбираясь в технике?

— Вчера ночью ты пришла сюда, — заметил Жюльен, показывая на кучку золы, — чтобы отыскать донесения сыщика и сжечь их.

Мать широко раскрыла глаза.

— От кого ты узнал? — живо спросила она. — Неужели Этансон? А ведь обещал, что…

Оборвав речь на полуслове, она прищурилась, на лице ее появилось хитрое и злое выражение, неприятно поразившее мальчика.

— Ах, ну да! — проговорила мать, давая понять, что угадала настоящую причину его осведомленности. — Какая же я дурочка! Ты, разумеется, побывал в доме, несмотря на мой запрет! Минное поле, бомба… Тебе просто необходимо совать свой нос туда, где наибольшая опасность. Так вот откуда продукты! Из подвала… Ты и не думал выменивать их у Рубанка. Потом нашел папку… и, уж конечно, все прочитал.

— Нет, я даже не раскрыл ее, клянусь. Она лежала в ящике письменного стола Адмирала. Там, наверное, ее и обнаружил Этансон. Я думал, он ее уничтожил.

Раздражение вновь исказило черты Клер.

— Как же, уничтожил! — присвистнула она. — Ты так ничего и не понял? Он присвоил бумаги, чтобы меня шантажировать.

— Но… — От удивления Жюльен стал заикаться. — Ведь он… твой друг?

— Друг? — ухмыльнулась женщина. — Да я впервые увидела его, когда он здесь появился. Этансон воспользовался папкой, чтобы принудить меня… каждую ночь угрожал, что разбудит тебя и все расскажет. Я попала в безвыходное положение.

Она отвернулась, судорожно стиснув руки на груди и обратив взгляд на темную полосу деревьев на горизонте.

— Мне нелегко тебе объяснить… — Голос Клер задрожал. — Пока ты находился в пансионе, я… мне пришлось вести такой образ жизни, который не делает мне чести… Я была очень одинока, лишена поддержки, без средств. Ты слишком молод, чтобы понять. Адмирал организовал за мной слежку, а я ни о чем не догадывалась. Впервые я узнала о донесениях сыщика от Этансона. Там было все о моей жизни в Париже, даже фотографии. Я не могла допустить, чтобы они попали тебе в руки, ни за что на свете! Этансон заставил меня… спать с ним. Вот, что сказано, то сказано! Ты уже не ребенок, выдержишь. Думаю, ты слышал наши разговоры? Я пошла на этот шаг, чтобы выкрасть у капрала папку, а не потому, что испытывала к нему привязанность. Приятного мало, но все уже позади, не будем делать из этого трагедию. Важность подобных отношений мужчины часто преувеличивают.