Когда же и сам Юрий Ингваревич покинул собор и увидел, как заиграли лучи солнца на деревянном Распятие да иконе Божьей Матери, невольно вспомнил он об Андрее Боголюбском. А именно о том, как после победы над волжскими булгарами увидели великий князь и воинство его, как исходят от иконы Богоматери и Честного Креста Господня огненные лучи, своим светом озарившие русскую рать… Говорят, в тот же день в далеких южных землях базилевс Мануил Комнин победил сарацин — и такое же Небесное знамение явлено было и его войску! С тех пор и ромеи, и русичи особо отмечали этот день, как праздник изнесения честных древ Животворящего Креста Господня… А сейчас правитель Рязани счел для себя увиденное им добрым знамением — и пусть это были не огненные лучи, а лишь игра солнечного света, все же в душе его поселилась уверенность: сегодня они не уступят град агарянам!
Крестный ход монахов потянулся к вставшим подле бреши ратникам — двум с половиной тысячам пеших дружинников под началом воеводы Яромира, построившимся напротив пролома и спокойно ожидающих ворога. Сколько бы не пошло поганых не штурм — их тьма разобьется о стену щитов рязанских витязей! Да осядет на граненых жалах пик и широких наконечниках рогатин, что держат в руках вои первого ряда… А если прорвется ворог — что же, тысяча конных гридей Рязанского князя ожидает лишь сигнала на площади у Борисо-Глебского собора! Есть, кому встретить татар, еще как есть!
Еще одна тысяча конных витязей встала под началом князя Муромского Юрия Давыдовича — этот отряд дружинников ожидает своего часа у Спасского собора. Им вступать в бой, коли ворог прорвется у Исадских врат — там, где татары поначалу разбили обламы, там, где скопилось множество поганых со штурмовыми лестницами…
По крайней мере, враг четко обозначил направление своих атак, позволив Юрию Ингваревичу не растягивать войско по всей протяженности городских укреплений! Вместо этого князь оставил лишь небольшое число дозорных на западной и южной стенах, сосредоточить наиболее боеспособное ополчение у проломов в обламах и у полуразрушенных надвратных башен. Три тысячи воев — полторы из них на стенах, и столько же ждет своего череда, у вала с тыльной стороны. Разбитые по сотням и закрепленные за конкретными участками городней, они или сменят уставших ратников, или вступят в бой вместе с ними, коли совсем припечет… Да еще могут помочь и дружинникам, если тех потеснят от бреши!
Четыре сотни гридей личных дружин супруги князя, а также княжны Евпраксии и княжича Ивана защищают княжеский кром во главе с младшим братом, Олегом Красным. Места там мало, и потому защищен крошечный детинец очень надежно — обломают поганые зубы, коли попробуют в него прорваться! Оправдывая древнее название укрепления, в детинце укрыли всех деток града, разместив рыдающих малышей в каждом свободном помещение терема и внутренних пристроек. Все одно места хватило не всем — и детишек меняют по очереди, кого-то выводя погулять во двор крома, кого-то уводя в тепло…
Молодых матерей, юниц да парубков укрыли в среднем городе, что стоит на Соколиной горе — его защищают две тысячи наиболее крепких ополченцев, собранных в сотни еще Яромиром, и позже разбавленных дружинниками; возглавляет их Олег Юрьевич, двоюродный брат князя Муромского. Также в среднем городе встало и четыре сотни конных гридей — это вои, уцелевшие во время неудачной вылазки к порокам. Последний ударный отряд Юрия Ингваревича, собранный под началом среднего брата, князя Романа Коломенского… Но у Романа своя задача — коли ворог прорвется-таки в Рязань (хотя верее все же сказать «когда»), и начнет теснить уцелевших защитников к Соколиной горе, удар свежей дружины остановит натиск поганых, заставит их попятится! И выиграет время для русичей — отступить к среднему граду, не позволив при этом поганым ворваться в него на плечах ратников…
Но ведь огромное число жителей и беженцев не нашли себе места во внутренних твердынях — старики, взрослые уже женщины, способные поднять топор юнцы… Последних вместе с прочими ополченцами набралось едва ли не пять тысяч — плохо вооруженных и обученных, практически ничем не защищенных… Изначально князь думал ставить их на второстепенные участки стен. Но, приняв во внимание намерения татар ударить, прежде всего, по восточному и северному рубежам городских укреплений, он передумал. Вместо этого от Оковских ворот, ведущих к пристаням у Оки, и до самых Водяных врат встали эти мужи, перегородив сцепленными между собой телегами проходы как по широким улицам, так и кривым извилистым улочкам. Стеной это не назвать, хотя большинство телег обшиты широкими досками (зачастую столешницами или разрубленными пополам лавками) — есть на чем встать, и чем укрыться! В любом случае, это какое-никакое укрепление, что также задержит поганых…
Именно за ним и разместилось большая часть населения града, включая беженцев — набитых, словно сельдей в бочках в каждую избу, сенник, овин или баню… Они ведь обречены, бежать им некуда — ни в кроме, ни в среднем граде уже просто нет места, чтобы разместить людей. Но они и не побегут, понимая это и зная, что хотя бы дети и внуки их укрыты более надежно… Понимают про обреченность близких и защитники нового оборонительного рубежа, названному горожанами «средним» — а потому с места они не сдвинутся, сражаясь за родных с удвоенной яростью!
Обломают поганые Батыя зубы о Рязань, ох, обломают…
Бату-хан со свирепой ненавистью смотрел на пролом в городской стене Арпана, за которым на удалении виднелся массивный деревянный крест — и целый лес поднятых вверх копий! Батыры врага ждали за брешью, разумно держась чуть позади ее. В противном случае они бы попали под обстрел зажигательных снарядов — и настоящий град небольших камней, множество которых помещается в пращу даже вихревой катапульты, не говоря уже о манжаниках…
Ларкашкаки злило все! Что на бесплодный поиск напавшей на обоз «тысячи» орусутов потеряно время — и ложь посмевших бежать кипчаков: судя по следам подкованных копыт, тянувшихся от реки в лес, атаковал их отряд не более, чем в сотню воинов! Трусливые псы давно уже поплатились жизнями — но лишний, и совершенно бесцельный день осады Бату потерял. И теперь уже вновь подходят к концу добытые Субэдэем припасы, стремительно дохнут рабы, коим практически не достается еды — да и большую часть хашара составили женщины, пущенные нукерами по рукам. Мало кто из них открыл глаза после первой же ночи «любви»… Наконец, не вернуть и туаджи, спешно отправленных к Субэдэю еще в ночь после нападения на обоз — и теперь нойон отводит свои тумены к Арпану, ожидая встречи с новой, сильной ратью орусутов! Впрочем, слать к старому лицу новых гонцов хан не стал — пусть приведет своих нукеров. Если к тому времени Бату возьмет город — что же, нойон и его люди разделят с ним радость победы. Если же нет — то помогут взять крепость!
Однако же более всего беспокоило и заставляло гневаться ларкашкаки то, что никаких вестей от Бурундая и Кадана так и не поступило! И узнав от дозорных, что на расстоянии дневного перехода от Арпана орусутов не замечено, хан был вынужден вновь отправить туаджи к темникам, придав им также сильный конвой. И в этот раз он очень надеялся, что получит хоть какие-то известия!
Впрочем, хан сумел найти в себе силы и мудрость, и успокоиться — ведь сейчас все злившее его стало не столь важным… Ибо огромная брешь в стене Арпана наконец-то готова, а боевой ярус едва ли не по всей протяженности северного и восточного рубежа укреплений зияет многочисленными проломами! Штурм можно начинать — и многочисленная, практически сорокатысячная орда ждет приказа одного лишь человека, чтобы двинуться вперед!
Это одно из тех мгновений, когда в руках Бату единовременно оказываются многие тысячи жизней — его нукеров и его врагов. И ларкашкаки очень ценит эти мгновения, помнит каждое наперечет… Вот и сейчас, глубоко вдохнув воздух полной грудью, он на миг задержал дыхание, подставив лицо ясному небу и наслаждаясь моментом — после чего хан резко, отрывисто выкрикнул:
