Потеряв разгон, гибнет дружина Мурома в неравной схватке с тургаудами, давящими русичей числом — и по чести сказать, не особо и уступают им монголы в вязком ближнем бою… Между тем, левое крыло воев, бывшее до разворота к врагу головой колонны, упорно теснят хасс-гулямы, спешащие вступить в схватку у пороков! Тюрки — храбрые, жадные до битвы батыры, и чуя свое численное превосходство, они яростно пробиваются вперед, смело бросаясь в схватку! И вот, уже пал подрубленный стяг Мурома, свалился с коня смертельно раненый хлестким ударом сабли князь Юрий Давыдович — а в возникшую брешь между его дружиной и рязанцами ворвались поганые, окружая воев Юрия Ингваревича… И уже торопятся вернуться в бой все новые сотни татар, до того бежавшие от дружинников, но воодушевленные атакой ханских гвардейцев!

…Давно уже зашло солнце. Но все еще кипит у самой кромки рва безнадежная, яростная схватка нескольких сотен уцелевших гридей — и тысяч, многих тысяч поганых. Кипит, освещенная пламенем бесчисленных стрелометов, доброго десятка вихревых катапульт и шести манжаников… А у последнего из подожженных пороков, уже в кольце ворогов бьется рязанский князь с горсткой ближников!

Все еще рубит татар Юрий Ингваревич, в каждый удар вкладывая отцовскую боль и ярость! Мстит он нехристям за вероломное убийство сына своего Федора — наконец-то мстит! Ибо сейчас уже не князь он, не воевода даже, не сотник — простой воин, кто наконец-то может дать волю своим чувствам!

Ибо жизни его осталось — на один глоток воздуха, на один удар харалужного меча!

Последний удар — прежде, чем сверкнет в полумраке монгольская сабля, отражая блики пламени…

Сверкнет, устремляясь к глазам князя.

Пытался помочь своим воевода Яромир, даже успел пару сотен пеших дружинников вперед послать — и те перелезли через ров по монгольским штурмовым лестницам! Но что толку от двух сотен воев, когда со стороны поганых в бой вступают тысячи?! Вскоре не до того, чтобы помочь своим стало — успеть бы отступить, перелезть по лестницам, прежде чем вновь приблизятся ко рву лучники-хобуту и расстреляют спасающихся ратников в спину… А ворота не открыть — смерзлись камни, коими изнутри заложены проходы в башнях северной, южной и восточной стен града!

Да, смелой была попытка спасти город — но сгинули дружины Мурома и Рязани, так и не доведя начатое до конца…

Я проснулся в поту, заполошно дыша и бешено хватаясь за клинок сабли!

Что это было?

Где я?!

Некоторое время спустя приходит осознание, что я вновь стал свидетелем грядущих событий, что мне вновь было открыто будущее, столь подробно явленное во сне… И острая горечь потери, ненависть к поганым, ярость и жажда боя — все это одновременно заполонило сознание, призывая не думать, а действовать!

Но как? Все ведь уже решено, на совете УЖЕ условились, что мы с Микулой отправимся на север, к князю Владимирскому…

Но нет, нет, нет!!! Не могу я уйти! Не могу бросить соратников на смерть! Не могу обречь целый город, полный женщин, детей и стариков на гибель, даже не попытавшись помочь им лично!

Ведь в явленном мне видении на четвертый день, считая уже наступающий, пала практически вся дружина — и конная, и пешая! И пусть тысяч десять татар русичи угробили — оставшееся ополчение и неполная тысяча гридей крепость уже не отстоит! Даже если Кречету и Коловрату удастся вылазка, и они сожгут оставшиеся пороки — что очень маловероятно! — средний город все равно падет. Татары догадаются или сжечь его стены, или подорвать ворота!

Подумать только — у Батыя есть порох! Есть пороховые бомбы! Все попаданцы в эпоху монгольского нашествия, про которых я читал, «изобретали» порох или имели прямой доступ к огнестрельному оружию. Но зачем изобретать то, что китайцы открыли еще в девятом веке нашей эры?!

Блин, я же ведь когда-то читал, что монголы использовали в боях те же горшки с порохом в качестве фугасных бомб! Читал — и благополучно забыл! Но ведь Чингисхан якобы отдавал предпочтение жидким огнесмесям…

Однако факт есть факт. Батый располагает порохом…

Батый и монголы — не я!

Какое-то антипопаданство получается — у врага имеется то, что по всем канонам жанра должно быть изобретено и использовано мною…

Горькая усмешка исказила мои губы — явь не дала мне ровным счетом ничего, что могло бы помочь победить поганых! Ровным счетом НИ-ЧЕ-ГО! Просто теперь я знаю, что вылазка конной дружины не увенчается успехом — и что у монголов есть порох.

Порох…

Повторяя про себя название взрывоопасной смеси, словно мантру, я попытался удержать в сознание мелькнувшую, и едва не пропавшую было мысль.

И мне это удалось.

А потом я начал думать, взвешивать, примеряться…

И, наконец, я понял, что был неправ. Видение все же дало мне подсказку. Даже не то, что подсказку — мне буквально указали, что нужно сделать, чтобы спасти Рязань!

Н-да…

Рискованно задуманное мной предприятие — смертельно рискованно.

Но, понимая, что в моих руках ключ к спасению города — и возможно к победе над монголами в принципе! — разве могу я поступить как-то иначе, и не пойти на этот риск?! Ответ мне точно известен…

Нет, не могу!

Как же предательски ярко светит луна в эту ночь… В вышине нет ни единого облачка, и густо усеянный звездами небосвод вкупе с полной луной заливают землю белесым, призрачным светом, отражающимся от снега. Жутковато… Жутковато было бы даже просто прогуливаться в эту ночь по чистому полю, не подкрадываясь к лагерю многотысячной орды!

Впрочем, окажись я один в поле в зимнюю ночь, мне было бы не менее страшно. Просто страх был иного толка — страх мистический, страх пугающих мыслеобразов и фантазий, что неминуемо преследовал бы меня своими сюрреалистическими картинками, стремительно размывая грань между реальностью и миром выдуманных призраков… Но я-то не один, вовсе нет! Нас четверо!

А впереди, за стеной отвесно склонненых к нам надолбов, забылась в тревожной дреме стоянка целых трех тумен. То есть тридцать тысяч татар — может, чуть меньше, но не намного! И коли дозорные окажутся чересчур бдительными, или кто-то из поганых невовремя проснётся и решится выпытать, куда идут четверо нукеров, почему не спят — дело может кончиться плохо. Даже наверняка оно кончится плохо…

…- Егор, мы ведь вчера все обсудили. Вы с Микулой отправляетесь к князю Юрию Всеволодовичу…

Подняв вверх руку с раскрытой ладонью, я прервал речь удивленного и немного настороженного Кречета, после чего обратился ко всем собравшимся у костра — к слову, все тем же, с кем вчера мы уже обсуждали дальнейшую судьбу «дружины»:

— Братья, я был не прав. Неправ потому, что не знал, что у поганых есть огненное зелье, кое они добыли в далеком Китае. И нет, это не «огненная вода густа», что мы уже успели увидеть в действие. Это гораздо более страшное оружие…

Собравшиеся заметно напряглись, бросив друг на друга пару быстрых, обеспокоенных взглядов, но я уже поспешил продолжить:

— Но это и хорошо — для нас хорошо. Потому как поджечь горшки с жидкой огнесмесью просто бы не получилось. Потому как пришлось бы долго колоть их, и во множестве, чтобы вызвать сильный пожар. А это привлекло бы внимание поганых — да и вызванный нами пожар можно было бы потушить. Но китайское огненное зелье — оно горит совсем иначе. Оно…

Я немного запнулся, размышляя, чем бы заменить слово «взрывается», после чего выдал следующее:

— Будет достаточно поджечь хотя бы один горшок с огнесмесью, чтобы сгорели все они! А без этого китайского зелья я уверен — поганым не взять Рязань. По крайней мере, не отозвав от Переяславля Субэдэя с его ополовиненными туменами. Однако коли тот снимет осаду с города, то и владимирскую рать будет возможно провести на помощь Рязани тайными лесными тропами! Нужны лишь дружинники из местных, кто их знает… Гонца к Юрию Всеволодовичу послать нужно обязательно — но может статься, что все решится уже здесь. А потому я остаюсь — в том числе потому, что только я знаю, как поджечь зелье.