Мистер Блатт подмигнул.

— Это не только мое мнение, это факт: с Редферном.

— Нет, это был не Редферн.

Мистер Блатт очень удивился.

— Ну, в таком случае, я не знаю, — заколебался он. — Я, правда, не знаю…

Потом уже уверенным тоном он добавил:

— Единственное, что я могу утверждать, как я вам уже говорил, это то, что встретиться она собиралась не со мной! Счастливчиком был не я! Я не думаю, что это был Гарднер. Его жена не спускает с него глаз! Тогда кто же? Этот старый дурак Барри? Ну так это просто было бы обидно! Остается один пастор… Вот смех-то, если это он!

И он громко расхохотался.

Затем, отвечая на вопрос Уэстона, который невозмутимо и несколько холодно спросил его, не видел ли он кого-либо еще, добавил:

— Нет, как я ни стараюсь, мне никто не приходит в голову. У меня впечатление, что эта история наделает много шума. Пресса бросится на нее, как мухи на варенье, и достопочтенным постояльцам «Веселого Роджера» придется сбавить гонор. Им это пойдет на пользу! Ведь они куда как больше воображают и меньше веселятся, чем это обещает вывеска отеля!

— Вы недовольны вашим пребыванием здесь? — мягко спросил Пуаро.

— И да, и нет. Что касается моря, пейзажа, обслуживания и пищи — ничего не скажешь! Но вот клиентура — полный нуль! Им не хватает сердечности! Вы меня понимаете? Мои деньги не хуже их, и мы здесь для того, чтобы поразвлечься и повеселиться… Так почему же не делать этого? Люди, которые делятся на кланы, которым нечего сказать, кроме как «здравствуйте», «до свидания» и «какая хорошая погода» все эти чучела, которым, похоже, не нравится жить на земле… Я их не переношу!

И, еще более красный, чем всегда, он умолк. Потом вытер лоб и произнес, словно извиняясь:

— Не обращайте внимание на то, что я говорю! Сегодня я устал, как черт!

— Мы замерили время, — сказал инспектор Колгейт. — Дойти от отеля до лестницы, которая спускается у бухте, три минуты, если идти, пока вас видно из отеля, а потом бежать во всю прыть.

— Это меньше, чем я думал, — ответил Уэстон.

— От верха лестницы до пляжа — одна минута пятнадцать секунд. Чтобы подняться — две минуты. Это цифры полицейского Флинта, который в своем роде атлет. Чтобы добраться до бухты не торопясь, нужно около четверти часа.

— Нам надо заняться выяснением еще одного момента, — продолжал Уэстон. — Я имею в виду трубку…

— Это уже сделано, — отозвался Колгейт. — Блатт курит трубку. Мистер Маршалл и мистер Лейн тоже. Редферн курит сигареты, американец предпочитает сигары. В номере Маршалла есть трубка, в номере Блатта — две, в номере Лейна — одна. Глэдис Нарракот говорит, что у Маршалла две трубки; другая горничная, которая не особенно памятлива, не знает, сколько трубок у остальных. Она только помнит, что видела две или три трубки у них в номерах…

— Так. Больше у вас ничего?

— Я поинтересовался, чем был занят сегодня утром обслуживающий персонал. Ничего подозрительного я не обнаружил. Генри, бармен, не покидал своей стойки. Его показания подтверждают слова Маршалла: он видел капитана примерно без десяти одиннадцать. Уильям провел почти все утро за починкой лестницы. Джордж подкрашивал белые полосы на теннисном корте, а потом ухаживал за зелеными растениями и цветами в столовой. Ни тот, ни другой не могли видеть, шел ли кто-нибудь по направлению к острову.

— Во сколько вода схлынула с дамбы?

— Примерно в пол-десятого.

Уэстон погладил большим пальцем свои усы.

— Может быть, кто-то и пришел оттуда, — сказал он. — Нам ведь теперь надо рассматривать вещи под другим углом… И он рассказал о том, что они обнаружили в гроте Гномов.

В дверь постучали.

— Войдите! — сказал Уэстон.

Это был капитан Маршалл.

Он хотел узнать, можно ли приступать к подготовке похорон.

— Разумеется, — ответил Уэстон. — Судебное следствие состоится послезавтра.

Инспектор Колгейт подошел к ним, держа в руках три письма, доверенных ему Маршаллом.

— Разрешите мне вернуть вам это.

Капитан Маршалл взял письма и поблагодарил Колгейта с многозначительной улыбкой.

— Я полагаю, что вы проверили скорость моего печатания на машинке и надеюсь, что получили нужные вам сведения.

— Да, и я могу выдать вам справку о том, что вы совершенно здоровы, — пошутил полковник. — Нам понадобился почти час, чтобы перепечатать ваши письма. К тому же, горничная слышала стук вашей машинки до без пяти одиннадцать. И наконец, еще один свидетель видел вас за работой в двадцать минут двенадцатого.

— Что ж! — ответил Маршалл. — Все это действительно приятно слышать.

— Да-да. Мисс Дарнли открыла дверь в ваш номер в двадцать минут двенадцатого. Вы были настолько поглощены своей работой, что даже не слышали, как она вошла.

На лице Маршалла не дрогнул ни один мускул.

— Это мисс Дарнли вам сказала? — спокойным голосом спросил он. — Она ошибается. Я ее прекрасно видел, хоть она этого и не заметила. Я видел ее отражение в зеркале.

— И тем не менее, — заметил Пуаро, — вы не перестали печатать?

— Нет. Я хотел побыстрее все закончить.

Он осведомился, есть ли к нему еще вопросы и, услышав отрицательный ответ Уэстона, слегка наклонил голову в вежливом поклоне и вышел.

Уэстон огорченно вздохнул.

— Ну вот! Уходит наш подозреваемый номер один! Он невиновен!

Чуть позже к ним зашел доктор Несдон. Он выглядел крайне возбужденным.

— С тем, что вы мне прислали, можно отправить на тот свет порядочное количество людей!

— Что же это?

— Что? Это хлоргидрат диацетилморфия. То, что обыкновенно называют героином.

Инспектор Колгейт обрадованно присвистнул.

— На этот раз мы на верном пути! Поверьте мне, эта история с наркотиками — ключ ко всему делу!

Из таверны «Пурпурный бык», в зале которой только что закончилось судебное заседание, вышла небольшая толпа людей.

Розамунда Дарнли подошла к капитану Маршаллу.

— Ну что, Кен? — сказала она. — Все довольно хорошо кончилось…

Он не ответил, возможно, потому, что чувствовал на себе взгляды деревенских жителей, которые смотрели на него во все глаза и с великим трудом удерживали себя от того, чтобы показать на него пальцем и громко заявить «Это он! Это муж убитой!» Они говорили так тихо, что их голоса не доносились до него, но все-таки он их слышал. Это был современный вариант позорного столба.

С прессой у него тоже возникли проблемы: молодые люди, ведущие себя самоуверенно и дерзко, оказались способными пробить стены молчания, за которыми он пытался укрыться. Он ответил на их вопросы односложными репликами в духе «Мне нечего вам сказать», убежденный таким образом, что его слов никто не исказит, и, тем не менее, обнаружил в утренних газетах длинные высказывания, которые он якобы сделал и где не было ничего похожего на правду. «На вопрос, считает ли он, что таинственная смерть его жены может иметь другое объяснение, чем то, согласно которому на остров специально с целью убийства проник преступник, капитан Маршалл заявил, что…»

Фотографы щелкали своими аппаратами без устали. Один из щелчков затвора заставил его повернуть голову. Молодой блондин, довольный сделанным снимком, поблагодарил его улыбкой. Мисс Дарнли шепнула:

— Подпись под фотографией: «После следствия капитан Маршалл вышел из „Пурпурного быка“ в сопровождении своей знакомой.»

Маршалл нахмурил брови.

— Зачем сердиться, Кен? — сказала она. — Надо с этим смириться. Я имею в виду не только смерть Арлены, но и все, что из нее следует: устремленные на вас взгляды, шепот у вас за спиной, нелепые интервью в газетах и так далее. Чтобы пройти через это, нужно относиться ко всему с юмором. Не поддавайтесь унынию из-за этих глупостей и отвечайте на все иронической улыбкой!

— Такое поведение в вашем стиле, не правда ли?