— Вы не играете с нами? — сурово спросил он. — Мы выполнили свое обещание, теперь дело за вами.

— Не говорите так громко, — умоляюще сказала девушка. — Он близко, и, о Боже, я так боюсь его!

— Где он? — настаивал мой друг.

Теперь глаза Карамани подернулись пеленой страха.

— Вы не должны трогать его, пока здесь не появится полиция, — сказала она, но по направлению ее быстрых, возбужденных взглядов я понял, что теперь, когда ее брат в безопасности, она беспокоилась за меня, за меня одного. От этих взглядов у меня забурлила кровь; ведь Карамани была восточным сокровищем, которое любой мужчина из плоти и крови пожелал бы, зная, что оно в пределах досягаемости. Ее глаза были как озера-близнецы, полные тайны, желание исследовать которую у меня возникало не один раз.

— Посмотрите — за той занавеской, — ее голос был едва слышен, — но не входите. Даже в том положении, в каком он сейчас, я боюсь его.

Ее голос и ощутимое волнение говорили, что следует приготовиться к чему-то необычному. Трагедия и Фу Манчи всегда ходили рука об руку. Хотя нас было двое, и полиция была совсем рядом, мы находились в берлоге самого коварного убийцы, когда-либо приходившего с Востока.

В душе у меня была смесь странных чувств, когда я шел по мягкому ковру рядом с Найландом Смитом, когда отодвинул портьеру, закрывающую дверь, на которую указала Карамани И когда я посмотрел туда, за дверь, в тускло освещенную комнату, я забыл обо всем остальном.

Мы увидели маленькую квадратную комнату со стенами, задрапированными фантастическими китайскими гобеленами и полом, заваленным подушками. В углу, где слабый голубоватый свет лампы, стоявшей на низком столике, отбрасывал гротескные тени вокруг запавшего лица откинувшегося назад человека, мой взгляд остановился. Это был доктор Фу Манчи!

При виде его сердце готово было выпрыгнуть у меня из груди и, казалось, перестало биться совсем — так силен был ужас, который внушало мне присутствие этого человека. Судорожно уцепившись рукой за портьеру, я смотрел на него не отрываясь. Веки прикрывали злобные зеленые глаза, но тонкие губы сложились в подобие улыбки. Тогда Смит молча указал на руку, державшую маленькую трубку. В ноздри мне ударил тошнотворный запах, и мне наконец открылось значение тишины, царившей в доме, и той легкости, с которой пока шло осуществление нашего плана. Коварный мозг помутился — утонул в море животных, тупых снов.

Фу Манчи спал, обкурившись опиумом!

В тусклом свете видна была сеть тонких морщин, покрывавших желтое лицо от заостренного подбородка до самого верха огромного куполообразного лба и образовывавших глубокие темные ямы во впадинах под глазами. Наконец! Мы победили.

Я не мог определить глубину этого отталкивающего транса, в который впал Фу Манчи. Преодолев отвращение и забыв о предупреждении Карамани, я уже собрался войти в комнату, наполненную тошнотворными парами опиума, когда почувствовал на своей щеке нежное дыхание.

— Не входите! — услышал я приглушенный дрожащий голос Карамани. Ее маленькая рука вцепилась в мое плечо. Она оттащила меня и Смита от двери.

— Там опасно! — прошептала она. — Не входите в эту комнату. Пусть полиция как-нибудь доберется до него и вытащит наружу! Не входите в эту комнату!

Голос девушки истерически дрожал; глаза ее горели диким пламенем. Бешеная ненависть за страшные несправедливости, совершенные по отношению к ней и ее семье, сжигала ее, но страх перед Фу Манчи сдерживал ее и сейчас. Инспектор Веймаут сошел с лестницы и присоединился к нам.

— Я отправил мальчика к Раймэну в полицейский участок, — сказал он. — Полицейский врач присмотрит за ним до вашего приезда, доктор Петри. Все готово. Моторка у пристани, а весь дом под наблюдением. Где он? — Веймаут вытащил из кармана наручники и вопросительно поднял брови. Отсутствие каких-либо звуков или других признаков существования загадочного китайца, которого предстояло арестовать, сбивало его с толку.

Найланд Смит указал большим пальцем на портьеру.

Не успели мы вымолвить и слова, как Веймаут сделал шаг к двери. Он был человеком, который прямо шел к цели, а размышления оставлял на потом, чтобы заниматься ими на досуге. Более того, я думаю, что атмосфера этого места (хотя и опустевшее, оно было пропитано тяжелым, приторным запахом) начала действовать и на него. Он хотел стряхнуть ее с себя, быть активным и энергичным.

Он отодвинул портьеру и вошел в комнату. Смит и я вынуждены были следовать за ним. В дверном проеме мы все трое остановились, глядя на обмякшее тело, внушавшее ужас всему восточному и западному миру. Как ни беспомощен был Фу Манчи, он был по-прежнему страшен, хотя его гигантский интеллект был помутнен и отуплен опиумом.

Я слышал, как в полутемном зале, из которого мы только что ушли, Карамани испустила сдавленный крик. Но было слишком поздно.

Как бы подброшенные вулканом, шелковые подушки, инкрустированный стол с лампой с голубым абажуром, цветастые стены, растянувшаяся фигура, на чертах которой играл жуткий свет, — все затряслось и взлетело вверх!

Так почудилось мне, хотя в следующее мгновение я вспомнил, что происходило раньше с полами квартир Фу Манчи; я понял, что же с нами произошло. Мы попали в ловушку.

Я вспоминаю падение, но не помню его конец, не помню удара о дно. Я помню только, как я дрался за свою жизнь против чего-то, что меня душило, держа за горло. Я чувствовал, что задыхаюсь, но мои руки встречались только со смертоносной пустотой.

Я провалился в ядовитый колодец тьмы. Я не мог кричать. Я был беспомощен. Я не знал ничего о судьбе моих товарищей и не мог ни о чем догадаться.

Затем… я потерял сознание.

Меня нес по тускло освещенному месту, похожему на туннель, связанного и переброшенного через плечо как мешок, какой-то бирманец. Он был невысок, но выдерживал мой вес с явной легкостью. Меня страшно тошнило; тряска и неделикатное обращение привели меня в сознание. Руки и ноги у меня были связаны, и я висел, как мокрая тряпка; я чувствовал, что искра мучительно борющейся жизни, мерцавшая во мне, скоро погаснет навсегда.

Мне в голову пришла странная фантазия. В эти первые моменты моего возвращения в реальный мир мне показалось, что я похищен и меня тайно переправляют в Китай. Качаясь вниз головой за спиной бирманца, я сказал себе, что большие надутые штуки, беспорядочно разбросанные на дороге, — виды огромных поганок, незнакомых мне и растущих, по-видимому, в какой-то китайской провинции, в которой я находился.

Воздух был горячим и наполненным запахом гниющей растительности. Я не мог понять, почему несший меня бирманец так тщательно избегал касаться этих нездоровых наростов, выбирая извилистый путь через какие-то полуподвальные коридоры и обходя вздутые, неестественные грибы, с кошачьей ловкостью ступая среди них босыми смуглыми ногами.

Он прошел под низкой аркой, грубо сбросил меня на землю и убежал. Полуоглушенный, я лежал, наблюдая, как гибкое смуглое тело удалялось, растворяясь в отдаленных подвалах, стены и крыша которых испускали слабый фосфоресцирующий свет.

— Петри, — послышался где-то впереди слабый голос… — Это ты, Петри?

Это был голос Найланда Смита.

— Смит! — крикнул я, попытавшись сесть, но, почувствовав сильное головокружение и тошноту, чуть не потерял сознание.

Я опять услышал его голос, но не мог понять значения того, что он говорил. Моих ушей достиг звук ужасных ударов.

Вновь появился бирманец, согнувшись под тяжелым грузом, который он нес. Ибо, когда он шел, осторожно выбирая дорогу среди того, что я принял за распухшие грибы, я узнал в перекинутой через его плечо ноше обмякшее тело инспектора Веймаута. Я успел сравнить силу невысокого смуглого человечка с силой нильского жука, способного поднять вес, во много раз превышающий его собственный.

За ним появилась вторая фигура, которая сразу же привлекла все мое внимание.