«Какого черта вы вообще здесь делаете?» — свирепо спросила она, выбравшись на мостки и завернувшись в полотенце.

Бог ты мой, какой у нее был голос! Низкий, глубокий. Как виолончель. Классическую музыку я не слишком любил, но от тембра виолончели по спине всегда бежали мурашки. И сейчас тоже… побежали. И не только это.

«За водой пришел», — пробормотал я и сел на траву, с ужасом сообразив, что мокрая хабатина контурно подчеркивает мой недвусмысленный интерес. Чтобы отвлечься, снял берцы и вылил из них воду.

Подхватив одежду, она рванула по дороге так, что едва не потеряла полотенце. Как будто я собирался ее догнать и тут же изнасиловать.

Интересно, вообще о чем думают бабы, приезжая в полном одиночестве туда, где за десятки километров ни одного человека? Будь на моем месте кто-то другой…

Мотнув с досадой головой, пытаясь вытряхнуть из нее подобные мысли, я взял канистры и пошел к роднику. Набрал воды, вернулся к поляне. В домике горел свет. Подумав, я оставил на дорожке канистры, мокрую куртку и футболку и поднялся на террасу. На стук снова никто не открыл, и я хотел уже уйти, но вдруг заметил, что она смотрит на меня через щель приоткрытого окна. Попытался извиниться, но… разговора не получилось.

Всю ночь я не мог уснуть. Перед глазами стояла эта картина: запрокинутая голова, соблазнительно приподнятая маленькая грудь, тонкая талия, малиновые блики заката на светлой коже… И дело было вовсе не в том… не только в том, что я уже не один месяц жил в абсолютном воздержании. Она зацепила меня так, как никто и никогда.

Я вставал, пил воду, бродил по пустым комнатам, выходил на крыльцо и смотрел через поляну на темные окна дома напротив. Придумывал фразы, с которых завтра можно было начать разговор. Попробовать сначала. И все они казались невероятно глупыми.

Смешно сказать, но у меня не было никакого опыта в таких делах. В том, как завязывать отношения. В школе я занимался спортом и не смотрел на девчонок. Точнее, посматривал издали, но понятия не имел, как к ним подойти. Полина? Она сама заговорила со мной. Спросила, не подскажу ли, где вход в Летний сад — и мы пошли туда вместе. Хотя — она потом проговорилась — прекрасно знала, как его найти. Медсестры в госпитале, женщины в Москве, когда учился в Академии — все получалось само собой. Потому что я был уверен: это не серьезно, на раз-другой. Но сейчас… все было иначе.

[1] coup de foudre (фр.) — удар молнии, в переносном значении любовь с первого взгляда

[2] хаба(о)тина, хабешка — камуфляжный костюм из хлопчато-бумажной ткани

С Кирой контакт у нас наладился с полувзгляда-полуслова. Это была монументальных габаритов дама лет пятидесяти, похожая на обожаемую когда-то моей бабушкой певицу Людмилу Зыкину. И голос у нее был такой же — зычный. Вполне командирский. И лексикон тоже. Ко мне она относилась с известной долей снисходительности, но готова была дружить по принципу «враг моего врага — мой друг».

С Лисицыным заклятыми врагами они стали в тот самый момент, как только Аркадий привел его в «Логис». После ухода на пенсию прежнего финдиректора Кира сама метила на это место и такого облома не простила ни тому, ни другому. А уж когда Лисицын, чувствуя с тыла мощную поддержку, начал потихоньку борзеть, и вовсе его возненавидела. Ну а то, что мы с ним враги не разлей вода, ни для кого секретом не являлось.

Как выяснилось, Андрей сам раскатал губу трамплином, когда Слава отказался от предложения Аркадия стать генеральным. А тут я. Мы вас не ждали — а вы приперлися. Это причина его неприязни ко мне для всех была очевидной. И я очень надеялся, что о другой, кроме Славы, никто не знает.

Надя ушла на больничный в среду, а в четверг и в пятницу повторилось все то же самое. До обеда я занимался текучкой, а потом писал ей.

«Как дела?»

«Все нормально».

«Поправляйся».

«Спасибо».

После этого я задавал себе риторический вопрос.

Какого хрена я это делаю?!

Ответа на него не было. И быть не могло.

Потом я вызывал Киру, и она натаскивала меня по финансовым вопросам, ликвидируя мои самые грубые пробелы в этой области. Причем не в плане бухучета или налоговых дел, а именно планирования и развития. Того, чем занимается финдиректор. Она сразу смекнула, куда все клонится.

В пятницу вечером мы задержались втроем: я, Кира и Слава. Он еще остался, а я подвез ее до метро: машину Кира не водила, а жила по прямой ветке.

— Послушай, Денис, — мы быстро перешли на ты, не прилюдно, разумеется. — Ежику ясно, что ты хочешь вынести Лисицына. Одобряю всецело. Как профи он, конечно, невъебенно крут, но как человек — полное говно.

— Аркадий так мне примерно и сказал, — кивнул я. — Мол, сам пожалел, что его выкормил. И чтобы я от него избавился при первой же возможности.

— Избавляться надо с умом. Иначе вони не оберешься. И учти еще одну немаловажную вещь. Уйдет он — уйдет и Хромова. А это намного хуже.

— Почему? — я прикинулся валенком, внимательно глядя перед собой на дорогу.

— Потому что она за одну зарплату делает двойную работу. И очень хорошо, кстати, делает. Найти ей полноценную замену будет непросто.

— Да нет, это-то понятно. Почему уйдет?

— Денис, ты еще не в курсе, что она с ним спит? С Андрюшей? Уж года три как. Умная баба, а с таким мудаком связалась. Эх, любовь зла, а козлы этим пользуются. Все надеется, что он от жены к ней уйдет. Ну да, как же, разбежалась.

— Слышал, — я приложил максимум усилий, чтобы голос звучал равнодушно, хотя сделать это было ой как непросто. — И где логика? Наоборот, меньше разговоров будет, если он уйдет, а она останется.

— Наивный ты, Денис, — насмешливо хмыкнула Кира. — Сразу видно, примерный семьянин. Хотя кольцо и не носишь.

— Привычка, — поморщился я. Еще не хватало только с ней свои семейные дела обсуждать. — Военные не носят. Разве что штабные какие. Любая движуха, зацепился кольцом — и палец оторвал нахрен.

— Неважно. Ну смотри, с утра до вечера работа, а потом ему к семье бежать. Когда и где в экстазе сливаться? Только что в офисе. Правда, сейчас у нас с ним один кабинет на двоих, а я часто задерживаюсь. А у Надьки в спейсе стены стеклянные. Видимо, поэтому она уже второй месяц злая, как мегера. С тех пор как из отпуска вернулась. Ну и как ты пришел.

— И тут я виноват?

— А то! — гулко, как из бочки, рассмеялась Кира. — Ну все, спасибо, вот здесь меня где-нибудь выброси. До понедельника.

Невский мертво стоял, пришлось вернуться обратно на Обводный. До перекрестка Садовой и Лермонтовского, где я жил, было всего десять километров. Хоть каким маршрутом. Но в это время дорога отнимала не меньше часа. Час ползти по-черепашьи, то нажимая на тормоз, то отпуская. И смаковать услышанное.

Ничего нового, да. И как же тяжело это было слышать от постороннего человека. А еще нарисовалась нехилая такая дилемма. Оставить Лисицына работать? Но меня передергивало каждый раз, когда он попадался мне на глаза. Ревность? Возможно. Невыносимо было думать о том, что она — с ним. Плюс наши личные терки. Выставить — и чтобы она ушла тоже? И замену искать, и… не видеть ее больше. Может, это бы и к лучшему, но… мне и сейчас было так паршиво, хоть волком вой. А если уйдет совсем…

Наверно, я вел себя как последняя тряпка и слюнтяй. Женщин от мужей уводят, не то что от каких-то там любовников. Но я не мог. Не мог делить женщину с другим. Пытаться отобрать ее, как вещь. Вытеснить собою другого из ее мыслей. Или она только моя — или спасибо, не надо. Все, что было раньше, до меня, не имело значения. Но не одновременно.

Когда Полина уехала с детьми в Смоленск, я еще надеялся, что пройдет время и она вернется. Звонил ей по служебной линии, нарушая все правила. Говорила, что скучает. Что любит. Но ничего не обещала. Через полгода я приехал в отпуск.

Ее родителям мы сказали, что в Армении на заставе нет никаких условий для нормальной жизни. Да и детям надо где-то учиться. Что стараюсь выбить перевод — я и правда старался, но безуспешно.