Все, что произошло после этого в заднем помещении моего магазина на виа Аренула, было как у дикарей, как у африканских каннибалов.

Сейчас это уже трудно установить, но, по крайней мере, есть основания утверждать, что если это был не сам Король, то, наверное, королевский шут. Теоретически, вероятно, не так уж трудно отличить поступок Короля от поступка шута, да ведь сколько времени прошло! Дело было ночью, и все придворные спали. Король лежал один и никак не мог заснуть, потому он и велел привести в свою спальню шута. Не исключено, что в этот час не спал кто-то еще, но в хрониках на сей счет ничего не говорится. Да и могут ли хроники фиксировать все мелкие подробности? В общем, если это сделал не Король, то, возможно, королевский шут, хотя подобное действие трудно приписать и Королю, и шуту. Кто-то выдвинул гипотезу о существовании третьего человека, но как она ни заманчива, разумнее от нее отказаться. При дворе живет множество народу: придворные, министры, камергеры, конюхи. Как найти виновного сегодня, по прошествии стольких веков? Возникнет же ужасная путаница, быть может, даже и рассказывать об этом факте нельзя, а лучше вычеркнуть его из истории! Но факт все dice имел место. Поэтому лучше ни до чего не докапываться, а продолжать, как и прежде, говорить: если это сделал не Король, то, возможно, королевский шут.

Теперь, сделав то, что должно было сделать, я почувствовал себя спокойным, как может чувствовать себя спокойным человек, сделавший то, что сделал я. Ты слишком много куришь, говорил я себе, бреясь утром при свете маленькой лампочки в ванной комнате. От звука работающей бритвы голова раскалывалась. Бритва была той же марки, какой пользовался папа римский («Sunbeam»). Несколько месяцев тому назад папа умер в Кастель-Гандольфо, а рядом с озером того же названия нашли обезглавленный труп женщины; кто она — установить пока не удалось. Мои мысли были заняты покойниками, перескакивали с одного мертвеца на другого. Ты устал, говорил я себе, пора и отдохнуть. И куришь много, двадцать сигарет в день — то слишком. Не лги, говорил я себе, ты выкуриваешь по сорок, а в иные дни по пятьдесят штук. Сам себя травишь.

Набережная Валлати — это участок между мостом Гарибальди и мостом Сикста, по эту сторону реки. Тротуары здесь широкие, пешеходов мало. Я ненавижу пешеходов. В ту осень я ходил на набережную, прогуливался под деревьями, ронявшими на меня капли, топтал листья платанов, вдыхал чистый воздух, спускавшийся вдоль русла Тибра с гор, и все курил, курил. Я был таким же пешеходом, как и прочие. И когда я подходил к парапету и смотрел, как люди внизу с помощью неуклюжих драг перебрасывают песок с одного места на другое, чтобы спрямить русло. Работают без перерыва — и люди, и машины. Часто я видел там старика-оборванца, у которого были какие-то свои дела на этом отрезке реки и набережной. По несколько раз в день он спускался к реке и поднимался по земляным ступенькам на откос; я наблюдал за ним, когда он с трудом тащил вверх свой рюкзак. Усевшись на последней ступеньке, он начинал копаться в каких-то облепленных грязью предметах, которые он подобрал внизу. Часть из них он бросал обратно в реку, а часть оставлял и рассовывал по отделениям рюкзака, потом снова спускался. Я видел, как он бродил по песку, время от времени наклоняясь и что-то подбирая. Можно ли придумать более бессмысленное занятие? Он тоже ни минуты не был в покое — как люди, копавшие песок, и как машины.

Почти каждый день я доходил до середины моста Сикста и, перегнувшись через перила, смотрел вниз, на воду, пытался проверить воздух на ощупь. Лучше, наверное, дождаться весны, когда воздух начнет прогреваться, ну а пока я обследовал место, прикидывал высоту, с опаской смотрел на бегущую внизу воду, которая затянет мое тело в свои воронки, если взлететь не удастся. Плавать же я не умею.

Однажды я увидел того оборванца на моем месте, как раз на середине моста, казалось, он тоже изучает обстановку. Я наблюдал за ним с набережной и видел, как он заглядывает вниз и щупает воздух. Вдруг у меня на глазах он перелез через парапет и бросился в пустоту. На какое-то мгновение показалось, что он летит, летит, широко раскинув руки, его рубаха надулась, как парус, но секундой позже он упал головой вниз, в воду. Я зажмурился и услышал всплеск, потом — женский крик, визг тормозов. Когда я уходил, до моего слуха уже доносились торопливые шаги любопытных и вой полицейских сирен.

Сотрудники речной полиции вытащили его чуть ниже по течению, у острова Тиберина. Вот и еще одно странное проявление закона симметрии, говорил я себе. Может, это предупреждение? Но о чем? Если какой-то нищий, спрыгнув с моста, падает и тонет, причем здесь торговец марками? Да и какой ты теперь торговец марками, говорил я себе, теперь ты каннибал. Я, конечно, преувеличивал.

Как могло случиться то. что случилось? Как я смог стать тем, кем стал? Я имею в виду Мириам. Люди собирают цветы на лугах, говорил я себе, ездят на прогулки в Кастелли, к озеру Неми или к озеру Кастель-Гандольфо, возвращаются домой с корзинками земляники, купленной по дороге, люди ходят в кино и, конечно же, держатся там за руки и целуются в темноте или едут к морю и валяются на солнце, барахтаются в песке, окунаются в воду. Кто-то ходит в ночные рестораны танцевать и накачиваться виски, а иные довольствуются тем, что бродят по улицам, заглядывают в кафе, чтобы поболтать. О чем только они болтают, хотел бы я знать, и ведь болтают же! Но некоторые, говорил я себе, не возвращаются домой после прогулки, потому что кто-то отрезал им голову — как той девушке, которую нашли у озера Кастель-Гандольфо, или потому, что они попали под машину или умерли естественной смертью, как папа римский, опять-таки в Кастель-Гандольфо. В общем, конец у всех одинаковый, то есть люди умирают. Так или иначе.

Вот и ты однажды увидишь свое имя в газете, говорил я себе. Тот случай в моем магазине был настолько чудовищным, что мне самому было трудно в него поверить. Раньше я думал, что не способен на такое. Я не преувеличиваю. Ты каннибал, говорил я себе. Прекрасно, ну и что дальше? Ведь существуют же на свете каннибалы. Я смотрелся в зеркало и себя не узнавал. Не надо быть таким впечатлительным, говорил я себе, непонятные факты происходят ежедневно. Но не такие же, как этот, этот очень уж необычен, такое случается очень редко. И очень редких фактов тоже хватает, говорил я себе, достаточно просмотреть газетную хронику. Вон какая-то девушка отравилась, нанюхавшись цветущих олеандров на бульваре Тициана, а один человек убил жену и скормил ее труп собаке. За одними фактами всегда тянется цепочка других, и ни один из них нельзя рассматривать без учета всего остального. Но что это — остальное? спрашивал я себя. Остальное— это весь мир, вся Вселенная, в которой находишься и ты сам, и девушка с бульвара Тициана, и тот тип, который убил жену, а труп скормил собаке, и нечего тебе беспокоиться, потому что в конце концов исчезнет и он, как исчезнет все остальное. Такая у меня была теория. В ее рамки укладывалось и то, что произошло тогда у меня в магазине.

Умерла наконец и старуха с третьего этажа. Фулл бродил по виа Аренула и нюхал асфальт. Он то и дело останавливался перед моей витриной и улыбался. Я-то надеялся, что старуxa как-нибудь от него избавится, вышло же так, что убралась она первая, а собака осталась. В газете сообщили, что умерла некая Сапьенци — мать или тетушка той Сапьенци, что пела в кружке Фурио Стеллы. На виа Тор Сан-Лоренцо шестидесятилетнего рабочего убило током, когда он устанавливал водосток на крыше. На виа Салариа «Фиат-600» столкнулся с автобусом, загорелся, и оба сидевших в нем человека превратились в обугленные трупы. На виа дель Гамберо какой-то маляр во время приступа сомнамбулизма выстрелил в жену. Женщина погибла, а он сдался полиции. Опять-таки в Риме две девушки нашли на вершине Монте Тестаччо полуразложившийся труп мужчины лет пятидесяти, предположительно иностранца. Старик из приюта для престарелых «Сан-Микеле» выбросился с пятого этажа и упал на старуху, проходившую внизу. Погибли оба. Сообщения из-за рубежа тоже были не лучше. В Бергхайме владелец трактира забил палкой до смерти рабочего-турка, пристававшего к его жене. В Миттвальде, в Баварии, молодой венгерский беженец вспорол ножом брюхо немцу двадцати одного года от роду, ухаживавшему за его девушкой. В Буа-де-Булонь нашли трупик ребенка, а в канале неподалеку от Нанси голого замерзшего мужчину. Какой-то банкир кончил жизнь самоубийством, бросившись в Темзу. В Индии люди вообще мрут как мухи.