Беннон медленно улыбнулся в свою кружку с пивом и лишь потом посмотрел на говорившего.

– «Каменный ручей» – это всего лишь жалкие четыре тысячи акров.

Ответом на его спокойное замечание были злобный взгляд Торнтона и веселый смех Дианы.

– Заткнись, Диана, – грубо остановил ее Торнтон.

– Это почему же? Ты сам напросился.

Один из компании, отлучившийся по своим надобностям и вернувшийся к столу, полюбопытствовал:

– Чему смеетесь? Я пропустил что-то интересное? – Он окинул всех вопрошающим взором.

– Ты пропустил свой шанс насмешить нас, Эдди.И только.

– Да, я знаю, что вам нравятся мои шутки, – самодовольно заметил Эдди и до половины опорожнил свою кружку с пивом.

– Эй, Эдди, почему бы тебе не плюнуть в кружку? Пена давно осела, пиво выдохлось.

– А, вот наконец и Энди Холмс, – вдруг воскликнул Торнтон и, засунув пальцы в рот, оглушительно свистнул вошедшему лыжнику. Это был один из претендентов на «золото» в прошлогоднем слаломе, однако травма помешала ему участвовать в соревнованиях.

– Энди! – Торнтон вскочил и замахал ему рукой. – Как здорово, что ты здесь. Помнишь, мы встретились в прошлом году на вечеринке у Халстонов? Я – Дэвид Торнтон.

– Привет, Дэвид. Как дела?

– Отлично, садись. Хочешь пива?

– Нет, спасибо. Мне надо... – Вдруг он увидел Беннона. – Эй, привет, друг. Где ты пропадаешь? Почему тебя не было видно на спуске в этом году?

– Был занят.

– Давай как-нибудь встретимся на спуске, потренируемся, прежде чем ты снова засядешь за свою юриспруденцию.

– Ладно.

Беннон чувствовал на себе взгляд Дианы, он притягивал его как магнит. Когда он снова перевел глаза на черноволосую красавицу, ему стало трудно дышать. Лицо ее казалось таким довольным, будто она только что узнала что-то очень приятное.

Что-то убежденно говорил сидевший напротив Торнтон, но Беннон его не слушал.

– Все спешат на парад с факелами, – наконец пояснил Энди Холмс. Видимо, он ответил Дэвиду.

– Я тоже хочу посмотреть парад, – радостно воскликнула Диана, вскочив.

– Зачем? Кучка лыжников с факелами спускается с гор, вот и все, – презрительно возразил Торнтон. – Зрелище для туристов. Не стоит того, чтобы уходить отсюда.

– Тогда, кто не хочет, оставайтесь здесь, – ответила Диана и, обойдя вокруг стола, подошла к Беннону. – А мы с Бенноном пойдем посмотрим парад.

И, рассмеявшись в лицо Дэвиду, она взяла Беннона за руку и потащила за собой к двери. Он шел за ней как зачарованный, чувствуя тепло ее руки.

– Торнтону не понравилось, что ты ушла со мной, – не удержался сказать ей Беннон, когда они вышли на тротуар.

– А мне безразлично, – пожав плечами, беззаботно воскликнула Диана.

Но Беннону не был безразличен собственный поступок – он увел чужую девушку. Разве этому учил его отец?

Он постарался увести Диану от толпы, запрудившей тротуары, в более безопасное место.

– Отсюда нам будет хорошо видно, – наконец остановился он.

– Отлично. Я обожаю парады, а ты? – Она кокетливо склонила голову набок, ее черные, как бархат, волосы слились с темнотой, и белое лицо светилось как драгоценная камея.

Беннон, очарованный мерцанием этой загадочной красоты, испытывал странное чувство. Диана казалась ему тайной, прекрасной и неразгаданной, а весь этот неожиданный вечер – волнующим, почти невероятным приключением, увлекающим его неведомо куда.

Он с усилием оторвал взгляд от Дианы и перевел его на заснеженные вершины гор на фоне темного неба. Вдали вдруг появился колеблющийся огонек.

– Началось, – промолвил он.

– Где?

– Вон там. – Он указал на склон, но Диана недоверчиво покачала головой и, став впереди Беннона, попросила его еще раз показать. Она стояла совсем близко и наконец через секунду почти шепотом сказала:

– Я вижу их.

Рука Беннона, опустившись, легла на ее плечо, и он привлек ее к себе. Диана послушно прислонилась к нему. Аромат ее надушенных волос действовал как дурман.

– Как красиво, – прошептала она.

А ему хотелось сказать ей, как она прекрасна. Но вместо этого он говорил что-то о лыжне и о том, что там происходило. Он мучительно пытался заставить себя думать о чем угодно, но только не о близости Дианы.

– Сто лет назад, когда здесь шла добыча серебра, этот склон по вечерам сверкал огнями, – рассказывал Беннон.

– Почему?

– Каждый вечер в одиннадцать, когда менялась смена, сотни рудокопов спускались назад в поселок, освещая свой путь фонарями, и столько же их поднимались вверх занять свои места в шахтах. Тогда это тоже казалось красочным зрелищем.

– Там наверху были рудники?

Беннону, замечавшему, как менялось лицо слушавшей его девушки, казалось, что она, глядя на факелы на склоне, живо представляет нарисованную им картину.

– Да, и немало: рудник «Аспен», «Эмма», «Дюрант» и многие другие, – перечислил он самые крупные и известные из них. – Была там даже железная дорога для вывоза руды. Та, что обслуживала разрез «Аспен», была длиною в целую милю.

– Правда? – искренне удивилась Диана.

– Да, – подтвердил Беннон и, помолчав, добавил: – Это был самый большой и богатый рудник. Однако самородок серебра весом в тонну был найден в другой шахте. Чтобы поднять его наверх, пришлось разрезать его на три части.

– В целую тонну? – Диана с сомнением покачала головой. – Даже не верится.

– Да, все было именно так. Когда Соединенные Штаты перешли на золотой стандарт, на рынке серебра разразился кризис. Одна за другой закрывались шахты. Входы в штольни заколачивались. Вся земля под нами изрыта штольнями. Возможно, на одной из них мы сейчас стоим.

– Ты шутишь? – Диана испуганно посмотрела на него.

Тем временем процессия лыжников с факелами достигла подножия склона, и они вдруг превратились в темные точки на снегу. Но Беннон видел перед собой лишь обращенное к нему лицо Дианы и ее полуоткрытые губы. Последние преграды стеснительности и контроля над собой рухнули.

Ничто уже не удерживало их радостного влечения друг к другу. Горячие нетерпеливые губы Беннона коснулись ее губ, и Диана отозвалась столь же мгновенно и страстно. Над ними в небе с треском лопались петарды, взрывались огнями ракеты – начался фейерверк.

Этому вечеру суждено было изменить всю жизнь Беннона. Каждое свободное мгновение, час, день он проводил в обществе Дианы. Он показывал ей родной Аспен во всей его красе – горы, снежные спуски, укромные ресторанчики, шумные и многолюдные бары, облюбованные командами усталых, но довольных собой лыжников и шумными туристами, лавки сувениров, модные магазины. Лунные вечера нередко заканчивались романтическими катаниями на санях.

Прошел месяц. Диана не скрывала своих чувств. Однажды, когда они прощались, она попросила Беннона не уходить.

– Я не могу прожить без тебя ни минуты, – призналась она. – А ты? Разве ты не любишь меня, Беннон?

Он остался, а на другой день они сбежали, чтобы пожениться, к отчаянию его отца и к великой радости отца Дианы, который был счастлив сбыть с рук хотя бы одну из дочерей.

Минул еще месяц, и Диана сообщила ему, что ждет ребенка. Безнадежно запущенная учеба в колледже и утренние недомогания Дианы, тяжело переносившей беременность, заставили Беннона решиться на единственное, что он мог в этом случае предпринять: он отвез Диану на ранчо и поручил ее заботам отца и Сэдди Роллинс, их экономки. Через три месяца, получив диплом, он полностью обосновался на ранчо.

К этому времени Диану уже не мучили утренняя тошнота и головокружение, на смену им пришло горькое сознание того, что она навеки заточена в этом отдаленном от города месте, где нет веселых вечеринок, встреч с друзьями и привычных развлечений. Ей порой казалось, что она этого не вынесет.

Как-то летом проездом побывал на ранчо Дэвид Торнтон. Беннон был на сенокосе, недалеко от дома, и увидел, как подъехала машина. Он поспешил домой и, поднявшись на крыльцо, услышал радостный смех Дианы и Дэвида. Лишь тогда он вспомнил, что его жена давно так не смеялась. Это было ударом.