Не успела она потянуться к телефонной трубке, как дверь открылась и в приемную вошел Беннон.

Вельветовый бежевый пиджак и поношенные джинсы делают его мало похожим на того Беннона, с которым она вчера танцевала вальс, подумала Кит. В руках у него была пачка документов, и лицо казалось озабоченным.

– Что случилось с папкой по делу Макинтайра? Я никак не могу найти... О, Кит, здравствуй.

Лицо Беннона сразу же просветлело. Кит склонила голову набок и хитро посмотрела на него.

– Однажды жил-поживал человек по имени Беннон. Жил он высоко в горах и никогда не спускался вниз. В конце концов он отрастил бороду и стал разговаривать сам с собой. Хотела бы я знать, что случилось с ним потом?

– Он стал адвокатом, – улыбнувшись, включился в игру Беннон. – Теперь торчит полдня в своей конторе и все пишет и пишет всякие апелляции, краткие изложения дел и прочее. Написал их уже не одну тысячу...

Кит весело рассмеялась, приятно удивленная тем, как быстро они смогли снова вернуться к дружескому юмору и подтруниванию друг над другом, делавшим когда-то их общение столь беззаботным и легким. Теперь это помогало скрыть чувства, могущие осложнить встречу. Во всяком случае, ей.

Посерьезнев, она осталась сидеть, ожидая, когда Беннон закончит свои дела с секретаршей.

– Разберись с этим, Эгги, – попросил Беннон, пододвинув мисс Ричарде бумаги.

– Конечно, Беннон, – с готовностью ответила та и, надев очки, тут же принялась просматривать переданные ей документы. – Кстати, звонил Пит Ранович, сказал, что ему надо немедленно повидать тебя. Дело срочное. Ты сможешь?

– Разумеется.

– Тогда я запишу его вне очереди, – неодобрительно сказала она и, увидев, что Беннон кивнул в знак согласия, сухо добавила: – Я так и знала.

Беннон пропустил мимо ушей ее замечание и пригласил Кит в кабинет.

Следуя за ним, Кит с удовольствием отметила его легкую пружинистую походку и прямые плечи. Простые грубые ковбойские сапоги со следами царапин от шпор, не чета тем, что она видела в магазине вчера, ничуть не удивили ее. В конце концов, Беннон – настоящий ковбой, а не персонаж с рекламы кока-колы.

– Ты больше похож на скотовода, чем на адвоката, Беннон, – не удержалась она.

– В суде я появляюсь в костюме и при галстуке, не беспокойся. Мой вид вполне устраивает судей. – Подойдя к кофеварке и убедившись, что кофе в ней достаточно, он спросил у Кит, хочет ли она крепкого кофе.

– Ты не знаешь, что такое настоящий крепкий кофе, – отвечала Кит. – Во время съемок мы держим кофейник кипящим часов по четырнадцать, если не больше. Вот что называется крепким кофе!

Уголки его рта дрогнули от сдерживаемой улыбки, образуя мягкие складочки в углах рта. Сколько раз она касалась их пальцами, шутливо пытаясь разгладить. Прогнав праздные мысли, Кит заставила себя вернуться к действительности.

Она с любопытством оглядела кабинет Беннона, плетеный ковер на кленовом паркете, деревянные панели и большой застекленный книжный шкаф.

– Это когда-то был кабинет твоего деда, не так ли? – Кит, положив сумочку на кожаное сиденье стула, подошла к книжному шкафу. Услышав за спиной стук посуды, она обернулась. – Теперь это твой кабинет, – промолвила она тихо, глядя на Беннона.

– Да.

Наполнив две глиняные кружки горячим кофе и держа их в руках, он одною из них указал на массивный ореховый стол.

– А это его стол, я притащил его с чердака. Пара ящиков, правда, была сломана, но отец починил. Следовало бы отполировать его заново, но я решил оставить его как есть – со всеми пятнами, трещинами и другими изъянами.

Кит понимающе кивнула.

– Они придают ему солидность.

– И заставляют клиентов не медлить с оплатой счетов. Они не теряют надежду, что их адвокат наконец купит себе с их помощью новый стол.

Наконец Беннон протянул Кит кружку с кофе. Она смотрела на знакомые сильные руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Эти крупные руки бывали такими нежными, когда срывали для нее хрупкие альпийские цветы и украшали ими ее волосы, или по-мужски сильными, когда седлали лошадь, – Беннон одной рукой перекидывал через ее хребет тяжелое ковбойское седло.

Кит отпила глоток кофе и обожгла язык.

– Осторожно, он горячий, – слишком поздно предупредил Беннон.

– Да, очень, – Кит закусила губу, пережидая, когда перестанет саднить обожженный язык. – Я, пожалуй, подожду, пока он остынет. – Она поставила кружку на край стола и только тогда заметила на нем пишущую машинку. Ей не менее пятидесяти лет, подумала она. – Ты так и не вошел в компьютерный век, Беннон?

Она осторожно коснулась клавиш и нажала на одну, однако не настолько, чтобы буква отпечаталась на бумаге.

– Почему же? Я признаю все достоинства компьютеризации, но люблю мою старую пишущую машинку.

– Неудивительно, что приводить в порядок дела ты все же поручаешь Эгги. – Кит, обходя стол, увидела на стене над камином большой портрет в рамке. – Это твой дед, Элиас Беннон? – Она подошла поближе и, закинув голову, стала внимательно разглядывать старинную черно-белую фотографию. – Я уже видела ее прежде. Она была у тебя на ранчо.

– Я решил, что ее место здесь.

– Ты прав.

Кит смотрела на поясной портрет мужчины лет тридцати, не более – темные, коротко остриженные волосы, разделенные посередине пробором, густые усы, впалые щеки. Лицо сильного, умного человека, достойного потомка первых переселенцев Новой Англии.

– Я помню, как разглядывала этот портрет и думала, каким смелым надо быть, чтобы противостоять таким людям, как Джером Уиллер. А в другие моменты в его глазах было столько человеческого тепла, доброты, понимания, что мне было ясно, почему люди шли к твоему деду со своими бедами.

Кит улыбнулась этим воспоминаниям и посмотрела на Беннона.

– Помнишь, как Старый Том усаживал нас возле себя и начинал рассказывать о твоем деде, о прошлом Аспена и о серебряных рудниках?

Беннон кивнул и присел на край стола.

– Стоило ему начать, как потом уже ничто не могло его остановить.

– Да, это верно. Но то, что он рассказывал об Аспене 1880-х и 90-х годов... – Кит с сомнением покачала головой. – Это был, судя по его рассказам, вполне современный город – с электричеством, телефоном, трамваями, прекрасным оперным театром и отелем. Викторианские коттеджи, похожие на пряничные домики, великолепные экипажи, мужчины в цилиндрах, дамы в шелках под кружевными зонтами...

– ...грохот работающих день и ночь механизмов, – добавил Беннон, – дым от обогатительных установок и плавильных печей, висевший над городом, отравленные отходами плавилен и лесопилок ручьи и водоемы, лысеющие от беспощадных вырубок лесов склоны гор, утопающие в грязи улицы горняцких кварталов, усталые шахтеры, грязные и потные после восьмичасовой смены, игорные дома, сауны, бордели, размалеванные проститутки.

– Подожди, – перебила его Кит. – Старый Том никогда не говорил нам о проститутках и борделях, – возразила она.

– Возможно, – согласился Беннон. – Но большинство клиентов деда были из так называемых низов общества. Это шахтеры, мелкие торговцы, старатели и члены рабочих профсоюзов. Мало у кого из них были деньги, чтобы оплатить услуги адвоката. Старатели чаще всего обещали деду какую-то долю выручки, если им повезет. Когда им везло, они платили. Но чаще всего дед списывал их долги.

– Разве у него не было акций местных компаний? «Молли Гибсон», например, – нахмурилась Кит, пытаясь что-то вспомнить.

– Да, были. «Молли Гибсон», – подтвердил Беннон, прихлебывая кофе.

– Я тоже вспомнила, – сказала Кит и потянулась за своей кружкой. Взяв обеими руками, она поднесла ее к губам. Кофе достаточно остыл. – Иногда от рассказов Старого Тома ночью меня мучили кошмары: всякие катастрофы, обвалы, несчастные случаи, падение клети в шахту. Старый Том порой своими рассказами пугал меня до смерти. – Она поежилась, вспоминая.

– Он делал это нарочно.

Кит удивленно спросила: