— Работай, — разрешила Илса. — Мы-то тебе чем помешаем? Наоборот, поможем, подскажем…

— Подскажем? — кисло переспросил Марк. — И что же?

— То, что ты запамятовал. Например, расспросить звеРрюгу про Артефакт.

— Я же спрашивал! — фыркнул Марк. — Забыла? Перед тем, как его колбасить стало. Но если ты так хочешь, давай спросим ещё раз.

Он слез со стола и заглянул под кровать.

— Кто убил оленей — знаешь?

— Не знаю, — прорычали из-под кровати. — Не росомахи.

— А ты по-другому спроси. Про другое, — туманно подсказала Илса. — Может быть, он что-нибудь другое знает. Не это.

Марк снова сел на стол, в задумчивости почесал, где чесалось, (то есть макушку, нос, ухо и пятку) и переспросил:

— ЗвеРрюги знают, что Артефакт похищен?

— Знают.

— И что думают?

Под кроватью забурчали, завозились.

— Большая добыча, — прозвучал, наконец, ответ. — Большая драка. А потом? Где добыча? Все звеРрюги. Плохо.

— Во всяком случае, росомахи не одобряют похищения Артефакта, я так поняла это урчание, — сказала Илса.

— Угу. Или именно мой росомаха не одобряет, — подтвердил Марк. — Я смогу когда-нибудь заглянуть в эту чёртову тетрадь?! Скоро солнце сядет, темно будет.

— Диса свечи принесёт, — пообещала полярная лисичка.

— Ага, и вместо мельницы у нас маяк будет, сверкающий на все четыре стороны света. Ладно, высматривай Дису, а я занят.

Марк сел по-турецки, скрестив ноги, прислонился спиной к стене и решительно раскрыл тетрадь. Для начала просто пролистал её. Первые страницы были исписаны чётким летящим почерком, каракули последних разбирались с трудом. Марк перевернул тетрадь, потряс над столом. Никаких вложенных записок не обнаружилось. Углубился в чтение.

Увы, первые страницы как раз особого интереса и не представляли. Образцовый дневник образцового молодого человека. Чужие мысли, свои честолюбивые планы. Размышления над мирозданьем.

А вот дальше пошло интереснее. Олений Двор разгромлен — и Гис торопливо записал:

"Если бы Артефакт хранили лисы — такого бы не произошло. Я всегда это знал. Олени — олухи. Их важный вид скрывал скудоумие, а гордость была ничем иным, как тупостью.

Они напускали на себя таинственность, вечно смотрели сквозь собеседника, разговаривали как с пустым местом — и проворонили то единственное, ради чего терпел их город. Смерть оленей не оправдывает.

Я не успел: ведь уязвимость Оленьего Двора была давным-давно мне ясна. И не только мне.

Нужно было самим напасть на резиденцию хранителей и захватить Артефакт. Хранить его в Лисьих Норах, не полагаясь на счастливую звезду этих рогатых.

Неужели волки опередили? Они так же надменны и так же презирают весь город… Они могут".

Ночь вторая

— О, Диса идёт! — сообщила Илса. — Не одна. Ну надо же!

Марк заинтересовался, отложил тетрадь и выглянул в окно.

По лестнице поднимались Диса и рыжая Ниса. Не с пустыми руками.

Илса распахнула дверь. Радостно защебетала с подругами.

Лисички принесли еды. И вышитую на шёлке картину: издыхающая среди сухих трав мышь, выгнутая дугой в последней агонии. Картина была выполнена на редкость искусно, дохлая мышь выглядела как живая.

— Это тебе на новоселье, — сумрачно сообщила Марку рыжая красавица Ниса. — Мне пяльцы надо было освободить для новой работы. А этой чего без толку валятся…

— Ниса хочет на звеРрюгу посмотреть, — объяснила из-за плеча рыжей Илса. — Подлизывается к тебе. Хочет произвести впечатление. Но слегка стесняется.

— Спасибо, я тронут, — искренне сказал Марк, потрясенный реализмом и экспрессией вышивки. — Повешу на стену рядом с картой.

Ниса засмущалась, но было видно, что ей приятно.

Марк молодцевато (чтобы не уронить себя в глазах дам) спрыгнул со стола, и, склонившись над кроватью, стал выманивать росомаху.

— Я сплю! — сообщили из-под кровати недовольно.

— Вылезай, подлый Ганс! — развеселился Марк. — Вышитую мышь видел? Не видел!

Росомаха выполз, перекинулся в человечью ипостась, шаркнул ногой перед девицами и с видом пресыщенного искусством знатока рассмотрел вышивку.

— Тощая, — сделал он вывод. — Правильно сдохла. Трава сухая — мышь толстая. И зерно в норе. Тогда живёт.

Обернулся росомахой и снова исчез под кроватью, только и видали.

Ниса была потрясена. И самим звеРрюгой, и его словами (и его запахом).

Справившись с потрясением, она сказала Марку:

— Пока не забыла, папа передает вам громадную благодарность за бумаги. Он постарается восстановить, то возможно.

Теперь легкое потрясение испытал Марк:

— Архивариус — твой отец?!

Ниса тепло улыбнулась:

— Да, хоть я и не самая образцовая дочь на свете… А где мы будем сервировать стол для ужина?

— Барышни, я бы, всё-таки, предложил вам не искушать судьбу и уйти, пока совсем не стемнело, — жалобно воззвал Марк. — Приходите утром и сервируйте сколько душе угодно стол для завтрака.

Но никакие доводы Марка не помогли: девицы решительно остались. Марк с досадой захлопнул разложенную на столе тетрадь, спрятал её в полосатый рюкзак. Правда, досада была во многом наигранная: уже стемнело, а ломать глаза над каракулями Гиса в наиболее интересующей Марка части тетради всё равно было возможно только в светлое время суток.

Девицы тем временем, не обращая на него никакого внимания, украшали едой южную столешницу и щебетали о своём, сугубо девичьем.

А Марк невольно засмотрелся на мрачный город, в котором гасли огни.

Вернулась Диса, отлучившаяся по каким-то своим загадочным лисьим делам. Она пропустила представление с росомахой, поэтому, войдя в комнату, тревожно принюхалась и прямо спросила:

— Под кроватью что-то сдохло?

— ЗвеРрюга там спит, — объяснила Илса.

— Великолепно, — ехидно "одобрила" чернобурка. — Но где, в таком случае, спит наша Последняя Надежда?

— Кровать вашей Полярной Звезде уже не по рангу? — поинтересовался Марк.

— Не по запаху. Это же кошмар!

— Прекрасный, отпугивающий всё живое запах, — проворчал Марк. — Я бы даже сравнил его с запахом элитных сортов сыра. Чужого звеРрюгу каждый охаять норовит! И вообще, может быть это дух моей холостяцкой берлоги. Я мечтал о тихом, одиноком жилье, а вляпался, похоже, в коммунальную квартиру. Говорю же вам, барышни: шли бы вы домой. Я сам разберусь с кроватями, со шторками, с поклейкой обоев и расстановкой пуфиков.

— Утром уйдём. Может быть… — туманно пообещала Диса. И всё испортила, добавив: — А может и не уйдём!

В знак протеста Марк прихватил с накрытого стола хлеба и мяса и отправился жить на чердак, оставив лисиц коротать время в компании росомахи.

На чердаке было уютно. Пожалуй, даже уютнее, чем в комнате. Марк устроился у чердачного окошка и, жуя хлеб, стал наблюдать за мостом. По его расчетам скоро с того берега реки в город должны были пожаловать гости.

Лисички внизу затихли. Марк даже забеспокоился, и свесил голову из отверстия в потолке: три точёные фигурки застыли у трех окон, больше похожие на изысканные статуэтки, чем на живых девиц. Убывающая луна освещала их призрачным светом.

Счастливый звеРрюга безмятежно храпел под кроватью.

Марк вернулся на наблюдательный пункт.

По мосту вереницей двигались тени. Но не в город, а из города. Что было по меньшей мере странно. Марк щурился и так, и эдак — но рассмотреть в подробностях не удавалось.

Он отчаянно пожалел, что под рукой нет бинокля. С досады даже треснул кулаком по подоконнику. Доска, к его удивлению, подалась.

Марк потянул — и обнаружил нишу. С кладом. Самым настоящим!

На чердаке были спрятаны подзорная труба и астролябия. Видимо, хозяин мельницы предпочитал не рисковать, и держал орудия труда под рукой, но тщательно укрытые от посторонних глаз. (Или от родственных.)

Марк вынул подзорную трубу из углубления, нацелил на мост, покрутил.