— Тихо, тихо, милая, я уже собираюсь... — схватить свою футболку я не успел. Она стремительно сграбастала ее и рванулась к двери. Распахнула ее и выкинула в коридор. И если бы я не уклонился, то тоже полетел бы вслед за футболкой на пол. Дверь с грохотом захлопнулась. Мне на голову с потолка посыпалась сухая штукатурка. Скрипнула приоткрывшаяся дверь, в щель выглянул чей-то любопытный глаз. Ну да, частная жизнь такая частная...

Я натянул футболку и посмотрел на свои босые ноги. Минус одни финские трусы. И носки. Вряд ли Анна будет настолько любезна, что утром занесет мне мое белье. И тапочки.

Я шикнул ша любопытный глаз, и соседняя дверь захлопнулась. Ну что ж, значит общажным кумушкам будет о чем посудачить на общей кухне...

Я поплется в свою комнату. Босые ноги подмерзли на холодном бетоне лестницы. В темноте я юркнул под свое одеяло.

Нда, надо бы теперь придумывать, что делать с жильем. Похоже, придется сегодня идти на поклон к Феликсу. И активировать тему жилья на заводе тоже. Хотя последнее — дело явно небыстрое. Но если качнуть права, может быть...

— Ваня, ты спишь? — раздался громкий шепот Шурика.

— Прости, Шурик, не получилось достать, — прошептал я в ответ.

— Да я по другому поводу... — кровать под ним заскрипела. Он сел. На фоне окна появился его всклокоченный силуэт. — Слушай, а как точно понять, что можно... ну... это...

— Точно — никак, — я тихо засмеялся. — Только пробовать!

— А если она мне по роже вмажет? — шепот Шурика стал тревожно-свистящим.

— Ну тут ведь как, Шурик, — я тоже сел на кровати. — Можно и по роже получить, а можно и впендюрить, как говорил поручик Ржевский.

— Я думал, что женщина должна подать какой-то знак, — Шурик вздохнул. — Как это все сложно, вообще...

— Отлично было бы, если бы к каждой женщине прилагалась инструкция по применению, да? — фыркнул я. — Если будешь ждать знака, так девственником и помрешь.

— Когда у меня первый раз было, то она сама пришла и все сделала, — прошептал Шурик. — Она была медсестрой, а я в больнице лежал. А Света ничего такого не делает. Хихикает, глазками стреляет... Вроде бы можно, а вдруг нет?

— Шурик, ну что ты как маленький? — ухмыльнулся я. — Ну, откажет. Даже может по роже врезать. И что?

— Опозорит потом же! — Шурик встал и подошел к окну. — С подружками будет шушукаться, хихикать за спиной.

— Так и что? Ты от этого на кусочки что ли развалишься? Или у тебя пиписька отвалится? — сказал я, а про себя подумал, что мне бы его проблемы. — Она и так будет хихикать. Сам-то подумай, каково девчонкам? Прямо говорить нельзя, обзовут всякими нехорошими словами, а намеков ты не понимаешь. Так что сам решай, что лучше. Будет она шушукаться с подружками о том, что ты нахал и руки распускаешь, или о том, что ты чурбан бесчувственный.

Шурик молчал и смотрел в окно. Я растянулся на кровати обратно и уснул, так и не дождавшись его ответа.

— ...если не считать этих мелких правок от парткома, новогодний номер полностью принят и сегодня отправляется в печать, — закончила свою недлинную речь Антонина Иосифовна. — Все молодцы. Иван, тебе особенная благодарность, не ожидала даже.

— Рад стараться, Антонина Иосифовна, — я потупился. — Я пока только учусь...

— Страшное дело, что будет, когда ты научишься, — буркнул Эдик. — Это нам всем тогда можно будет увольняться, потому что ты один со всей газетой справишься.

Вид он сегодня имел смурной. На нем снова была цветастая рубашка и жилетка, а волосы его пребывали в привычном беспорядке. Неужели его зазноба отказала?

Что за день такой вчера был?

Я ткнул сумку под столом носком ботинка. Не звонил пока Феликсу. И Венику тоже не звонил. С Феликсом у нас есть договоренность на встречу завтра, надо тоже внести кое-какие правки в текст статьи, прежде чем она отправится в редакцию «Молодежной правды». А Веник и так меня много раз выручал.

— Иван, ты что такой смурной сегодня? — Даша заглянула через мое плечо на стол. — Ой, что это за чудище такое нарисовано?!

Я опустил глаза на тетрадную страницу, по которой почти бездумно чиркал ручкой. На меня смотрела гнусная рожа, отдаленно похожая на человеческую, если не считать рогов и волосатых ушей. Надо же, как неплохо я, оказывается, рисую, когда не задумываюсь. Небрежный набросок выглядел очень... профессионально что ли. Сам я рисовать никогда особенно не умел, мой потолок изображения человека на бумаге — палка-палка, огуречик. А тут — прямо хоть на стенку вешай...

— Дашенька, — я поднял на нее задумчивый взгляд. — А какой у тебя любимый фильм?

— «Д’ Артаньян и три мушкетера», а что? — девушка кокетливо подмигнула. — Если в кино хочешь пригласить, то я бы посмотрела какую-нибудь комедию с Луи де Фюнесом.

— Эх, такую подводку мне испортила! — хохотнул я и встал из за стола, закрыв обложкой свои жутковатые художества. — Вообще-то я хотел поговорить о новой рубрике в нашу газету. Для женщин.

— Кулинарные рецепты печатать что ли? — нахмурился Эдик.

— Вот что у тебя за домостроевские представления, а? — засмеялся я. — Можно подумать, у женщин кроме кухни других интересов нет.

— Ну... рукоделие, там... вязание... — Эдик скорчил недовольную рожу.

— Эдичка, тебе твоя дама сердца отказала что ли вчера? — язвительно спросила Даша. — Я вот, например, женщина. Ты можешь представить меня с клубками и спицами?

— Не твое дело, — буркнул Эдик, вскочил и вышел из редакции. Грохнув дверью.

— Точно, отказала, — вздохнула Даша. — Бедный Эдик...

— Кстати об этом, — сказал я. Надо было закинуть уже удочку насчет статей про личную жизнь. — Я надеялся, что ты скажешь, что твой любимый фильм — «Служебный роман», и тогда мне было бы проще подвести к тому, что я хотел сказать.

— Я люблю «Служебный роман»! — тут же отозвалс Семен. — Давай, говори уже, что ты там хотел предложить!

— Новую рубрику, — сказал я. — Жизненные истории или письма читателей. Чтобы там делились своими судьбами, задавали вопросы и рассказывали про свои отношения.

— Отношения? — до этого момента казалось, что Антонина Иосифовна погружена в свои мысли полностью и вообще не слушает, что происходит вокруг нее.

— Ну да, отношения, — кивнул я. — Такой раздел газеты, где можно поделиться наболевшим и спросить совета. Чтобы вот например тот же Эдик, у которого вчера неизвестно что произошло, мог написать письмо в газету, мы бы его опубликовали, а читатели могли выразить свое мнение и дать рекомендации, как поступить.

— Ну нет, я бы не стал письма в газету про свои отношения писать, — задумчиво проговорил Семен. — Чтобы потом меня все обсуждали, вот еще...

— А если можно будет анонимно опубликовать? — спросил я. — Чтобы историю твою прочитали, но не знали точно, чья это история.

— Иван, а какое это имеет отношение к нашему заводу? — спросила Антонина Иосифовна.

— Самое прямое! — решительно ответил я. — Завод — это одна большая семья. И чем лучше каждому из ее членов, тем лучше заводу. Ну вот подумайте, если у человека какие-то проблемы в семье, один с женой поссорился, другой муж изменяет, то будет он хорошо работать?

— Разве что в этом смысле... — редакторша подняла свой прозрачный взгляд к потолку. — А почему остальным про это должно быть интересно читать?

— Вот вам нравится тот же «Служебный роман», Антонина Иосифовна? — спросил я. — Или, скажем, «Экипаж»?

— Конечно, нравится, — вместо редакторши ответил Семен, но я смотрел на нее. Она помолчала несколько секунд и сдержанно кивнула.

— А ведь там как раз про отношения, — сказал я. — Про живых людей. Вот и мне кажется, что у нас в газете должна быть рубрика о том, что на заводе работают живые люди. И у каждого есть проблемы. С которыми они не одиноки, потому что в любой момент могут попросить поддержки, например, через нашу газету.

— Думаешь, кто-то будет писать про это письма? — с сомнением спросил Семен.

— Если показать пример, то будут, — я пожал плечами.