Было проникновенно, но я не понимал пока, к чему он ведет. Скорее всего, будет все-таки тему статьи из новогоднего номера педалировать. Просто подготовился в этот раз лучше.

Смотреть на его свисающие на уши щеки мне надоело, поэтому я разглядывал заседающих. Женщин, к моему сожалению, было немного, всего четверо. В «президиуме», в смысле во главе стола, сидела всего одна — тощая Катерина Дмитриевна. Зато одна из остальных трех оказалась та самая Таня из отдела кадров. Неожиданно, в первую встречу она мне активисткой не показалась... Игорь и Прохор о чем-то тихо переговаривались. Директор поглядывал на часы и старательно пытался занять чем-нибудь руки, чтобы не барабанить нетерпеливо по столу.

Наконец парторг перешел к сути. Он весь подобрался, подался вперед, на его толстой шее проступили красные пятна. Волнуется, гад такой. Так тебе и надо.

Ну да, точно. Снова завел пластику про мещанство и низменные интересы, которым не должно быть места на страницах многотиражки. Что уважаемым заседающим может показаться, что это всего лишь романтичный налет молодости, но он, Вадим Сергеевич, призывает всех взглянуть на проблему шире. Потому что гадина вползает в дом незаметно, и бороться с ней, когда она уже запустила свою отраву, будет поздно. Он отметил, что провел с автором, Иваном Мельниковым, профилактическую беседу, но достучаться не смог. Поэтому он приглашает заинтересованные лица не отсиживаться в сторонке, а высказываться. Чтобы всем коллективом, единым, так сказать, фронтом, высказать свое порицание и поставить на вид...

— Давайте я скажу... — со своего места поднялся высокий, как подъемный кран, Денис Александрович, начальник сборочного цеха. — Эта вот статья — ужас что такое! Какие еще цветы? Какие свидания?! Газета должна писать про трудовые подвиги, а вовсе не про эти вот школьные глупости!

Потом поднялся еще один мужик. Не из начальников, в рабочей робе. Наверное, мастер из какого-то цеха. Этих всех я пока не успел запомнить.

— Да гнать его сразу просто, и дело с концом! Что мы тут рассусоливаем?

— Клим Ильич, не рубите с плеча! — вальяжно возразил парторг. — Иван — молодой специалист. Нам надо не выгнать его, а наставить на путь истинный. И воспитать в нем нужные нравственные ориентиры!

Порицания продолжились. Партицы по очереди взывали к моей совести и чести, упрекали в чрезмерном самомнеии и самоуверенности, предлагали приходить советоваться в сомнительных ситуациях. В общем, воспитывали. Я молча стоял на ковре и слушал. Не опуская глаз, разумеется. Забавное дело. Если смотреть выступающему в глаза, то реагируют все совершенно по-разному. Кто-то тушуется и по-быстрому теряет свой запал, начинает мямлить и сворачивает речь по-быстрому. Кто-то наоборот начинает мысленно переходить на мат, багровеет и начинает призывать чуть ли не рубить голову. А кто-то сразу отворачивается. И разговаривает не то с парторгом, не то с портретом Брежнева у него за спиной.

Потоки упреков постепенно иссякли. Паузы между выступлениями становились все длиннее. И во время них за столом слышались отчетливые шепотки не по делу. Вадим Сергеевич снова постучал ручкой по графину. Тут поднялась Таня из отдела кадров.

— А может быть, мы дадим Ивану высказаться? — тихо сказала она. — Может быть, он уже все понял? Пусть объяснит нам свою позицию, в конце концов...

Взгляды всех заседающих снова повернулись ко мне. Ну вот, наконец-то! Я расправил плечи и шагнул вперед.

С каменным лицом я перевернул мешок над столом, и письма шелестящей кучей высыпались на полированную поверхность. Сидящие с краю партийцы даже отпрянули. Я взял первое попавшееся из писем. Развернул.

— Спасибо за эту публикацию, я плакала от счастья когда читала, — выхватил я из текста несколько слов. Шепотки за столом стихли. Я взял следующее письмо. — ...душевнее стало работать, когда знаешь, что человек за соседним станком — такой же живой, как и ты. Со своими заботами, радостями и горестями, — отложил это. Взял другое. — Проняло до слез, захотелось тоже рассказать свою историю... Стало как будто легче дышать, когда знаешь, что ты не одна со своими проблемами...

Я зачитал еще десяток фраз из разных писем, потом обвел всех взглядом.

— Знаете, что это? — спросил я. — Это письма, которые пришли в редакцию после публикации в газету. Их здесь больше двух сотен, и они все еще продолжают приходить. И даже если вы сейчас решите поставить мне на вид, объявите строгий выговор или даже уволите, я все равно рад и горд, что моя статья была опубликована и вызвала столько добрых чувств. Здесь говорилось очень много красивых слов о том, что партия — это светоч и путеводная звезда. Это очень верно, очень правильно. Главное качество хорошего лидера — это не только освещать путь вперед. Но и знать, чем живет и дышит его коллектив. Не только передовиков производства, кто служит примером для всех остальных. Но и тех, кто просто и честно трудится. На чьих плечах держится...

Я говорил, изредка бросая взгляды на свое отражение в стеклянной дверце шкафа. Уж, как же я хорош! Просто идеал! Горячее сердце, холодная голова! Эх, Вадим Сергеич, вы просто плохо себе представляете, насколько далеко шагнуло за эти годы высокое искусство демагогии!

Лица сидящих за столом менялись. Вроде бы только что они выражали праведный гнев и желание наказать выскочку, но вот глаза уже затуманились сомнением, а взгляды некоторых явственно заблестели. Женщины, включая суровую Катерину Дмитриевну, были все за меня еще до того, как я закончил свою речь. Мужчины... Сидящий в углу стола дядька с черными усами настоящего джигита явно уже прикидывал, какую выгоду можно извлечь из создавшейся ситуации. Безымянный подпевала, которого я видел здесь в прошлый раз тоже, выглядел растерянным. На меня не смотрел, смотрел только на парторга. Который с каждым моим словом становился все краснее и краснее. Кажется, что он сейчас просто взорвется. Что такое, Вадим Сергеич? Первый раз в жизни получил идейный отпор?

Я замолчал и сделал шаг назад. Как бы показывая, что выступление мое закончилось, и я готов выслушать вердикт. Любой вердикт, как я уже всем и сообщил. Гордо вскинул подбородок. Повисло молчание. Которое нарушалось только шумным дыханием парторга и жужжанием ламп под потолком. Через секунду в этой оглушительной тишине раздался одинокий хлопок в ладоши. Седой до белизны Илья Степанович, заслуженный ветеран войны и труда, первый зам директора, человек, едва ли не более уважаемый на заводе, чем сам директор, медленно аплодировал. С минуту он хлопал в тишине, но потом к нему несмело начали присоединяться и другие заседатели. Не все, конечно же не все. Это не та публика, которую можно очаровать с полпинка.

Потом все разом заговорили. Кто-то начал вставать, кто-то пытался перекричать всех, обращаясь ко мне. Таня из отдела кадров, несмело протянула руку к куче писем, взяла одно из них и погрузилась в чтение. Вслед за ней другое письмо взял мужик, похожий на учителя физики. Кто-то из инженеров, явно.

— Хватит!!! — рявкнул Вадим Сергеевич и грохнул по столу двумя кулаками. — Что за балаган вы тут развели?! У нас заседание партийного комитета, а не встреча выпускников педагогического училища!

Все притихли и втянули головы в плечи. Кроме Ильи Степановича. Который так и остался стоять. Он медленно повернулся к парторгу.

— Вадим Сергеевич, вам бы успокоиться, — сказал он отеческим тоном и покачал головой. — Водички попейте, вон у вас целый графин. Оставьте уже юношу в покое, пусть работает и учится...

— Мы здесь собрались, чтобы разобрать его дело! — прорычал парторг в бешенстве сжимая и разжимая кулаки. Ну да. Он точно просто не знал, как себя вести в ситуации, когда кто-то возражает. Видно долго он сидел в своем мягком кресле уже. Настолько долго, что ему начало казаться, что его слово — закон. По умолчанию.

— Так давайте примем уже решение и пойдем работать, — сказал Илья Степанович. — Верно, товарищи? Кто за то, чтобы объявить нашему молодому журналисту благодарность за проявленную инициативу и творческий подход?