…прямо к основному реактору.

Главное орудие боевой станции выстрелило.

Орсон Кренник, директор по разработке перспективного вооружения и отец «Звезды Смерти», погиб на Скарифе в полном одиночестве, неистово крича на Галена и Джин Эрсо, Уилхаффа Таркина и всю Галактику.

Когда Кассиан в прошлый раз настолько серьезно пострадал, K-2SO отнес его в убежище, по пути перечислив все ранения и тщательно оценив вероятность инфекции и необратимого повреждения нервных окончаний. Таким образом дроид проявлял заботу… Или по крайней мере демонстрировал, что небезучастен к судьбе своего хозяина.

На вершине вышки связи «Цитадели» K-2SO с ним не было. Но Джин, которая выглядела точно последняя выжившая в разрушительной войне, отвернулась от панели управления и улыбнулась так, как Кассиану еще не доводилось видеть. Не той улыбкой, которую вызывают предвкушение или задор, и не той, что появляется от печали или сомнений. Просто улыбкой, настолько повседневной, что она превратила Джин из героя легенд в женщину, которую он мог бы узнать и понять.

Но он, конечно же, не знал ее, не успел узнать. Не было подходящего момента.

Джин доковыляла до оперативника и, осторожно обхватив рукой, повела к турболифту. Кассиан старался не показывать, насколько ему больно — он стоял-то с трудом, а двигаться было и того хуже, — но после пары секунд сдался и тяжело навалился на девушку. Каким-то чудом она удержалась на ногах.

— Думаешь, — спросил капитан, — кто-нибудь слушает?

У него не было сил, чтобы поднять руку и указать на небо, куда была направлена передача, но Джин вроде бы поняла, о чем речь.

— Да, — тихо и, как показалось Кассиану, уверенно сказала она. — Кто-нибудь там.

Девушка завела его в кабину лифта и помогла прислониться к металлической стене. Так он и стоял, обхватив рукой плечи Джин, показавшиеся ему невероятно хрупкими.

Кассиан не знал, права ли она. Не знал, действительно ли кто-то принял послание, или Империя уже праздновала победу. Поразмыслив об этом, повстанец с удивлением осознал, что ему, в общем-то, уже все равно.

Может, виной тому ранения. От боли и усталости мир вокруг него сжался, и Кассиан с трудом воспринимал что- то за пределами своего поля зрения. Подумав о товарищах, о которых он заботился, о тех, кто не вызвался добровольцем на Скариф и теперь продолжит его дело — будет сражаться с Империей и «Звездой Смерти», капитан не смог вспомнить ни одного лица. Но это же неправильно! Или так и должно быть?

Чем больше он размышлял об этом, тем больше склонялся к мысли, что вряд ли дело лишь в затуманенном разуме.

Он признавался Джин: «Мы творили жуткие вещи во имя Восстания». Некоторые из них Кассиан помнил и сейчас: например, как он обошелся с Тивиком, из-за которого все и завертелось и наградой которому стала лишь смерть, — но большинство, к своему стыду, так и не смог восстановить в памяти. Повстанец шаг за шагом бросал свои идеалы и чужие жизни на алтарь победы, которая сделала бы все его старания не напрасными. И в помаргивающем свете турболифта он вдруг остро осознал, что ни победа, ни поражение уже не изменят тех ужасов, что он успел натворить. Джин не сможет дать ему то, ради чего он прилетел.

Вот в чем вся суть.

Он сам дал ей то, что было нужно, он выполнил задание и понял, что этого достаточно.

Джин верила, что там, наверху, кто-то есть. Может, так оно и было.

Он хотел, чтобы так и было. Хотел от всей души.

Он не бросил ее, потому что она верила.

Ничего из этого он не сказал вслух. Кассиан не хотел нарушать тишину, пока они, израненные и выдохшиеся, навалившись друг на друга, слушали гул машин и отдаленный рев пожаров. Он отбросил прочь мысли о былых заданиях и собственном будущем, решив сосредоточиться на том, что видит, слышит и вдыхает на Скарифе в последние мгновения своей жизни.

Кассиан Андор умрет спокойно и умиротворенно.

«Цитадель» эвакуировалась. Ее командующие и войска запаниковали, когда истинная цель появления «Звезды Смерти» стала предельно ясна. Джин не знала, так ли обстоят дела на самом деле, однако это объяснило бы, почему, покидая башню, они с Кассианом лишь слышали далекие возгласы и рев взлетающих челноков, но не встретили ни единой живой души. Если щитовой шлюз открыт, отдельным имперцам, возможно, даже повезет убраться с планеты, пока не стало слишком поздно.

Девушка включила комлинк, чтобы проверить, ответит ли ей кто-нибудь. Никто не ответил, но Джин на это и не рассчитывала.

Даже если какие-то корабли еще остались, вовремя добраться до посадочной площадки все равно не удастся. С каждым шагом, дававшимся все труднее, хватка Кассиана слабела. Его ноги подкосились, но Джин удержала спутника. От него исходило тепло, а дыхание было ровным — девушке было приятно ощущать рядом живого человека. Когда она поддерживала умирающего Галена, которого, казалось, вот-вот смоет потоками дождя, все было совершенно иначе.

Им было все равно, куда идти, поэтому Джин направилась на пляж.

На Ла'му тоже были пляжи, окаймленные неровными валунами, которые казались ребенку неприступными утесами. Среди них Джин отправляла Штурми на поиски приключений, о которых по вечерам рассказывала маме. Спокойные воды и белый песок Скарифа выглядели жалкой пародией на величие Ла'му, но выбирать не приходится.

Пара проковыляла вдоль деревьев мимо трупа одного из повстанцев. Джин загородила собой Кассиана, чтобы тот не увидел тело.

Добравшись до берега, разведчик изо всех сил постарался не рухнуть на песок. Он опустился на колени, и девушка присела рядом. Она решила, что идти дальше нет никакого смысла. Легкий ветерок рассеял в воздухе дым и пепел, крики тоже стихли.

Джин на секунду задрала голову, вопреки здравому смыслу надеясь разглядеть среди звезд проблески повстанческого флота. Но естественно, ничего не увидела — единственным искусственным объектом, висевшим в ярко-голубом небе, была боевая станция. Скорее всего, получив долгожданный сигнал, повстанцы тут же унесли ноги от Скарифа.

Девушка опустила взгляд на спутника.

— Я рада, что ты присоединился, — призналась она.

Когда Кассиан наконец понял смысл сказанного, он мягко улыбнулся и взял ее за руку. Девушка переплела его пальцы со своими, чтобы они не выскользнули из ее ладони.

«Звезда Смерти» озарилась зеленым светом. Джин постаралась расслабиться. Она не боялась неизбежного, но не хотела мучиться. Внезапно девушка обнаружила, что сидит к Кассиану ближе, чем прежде. Она дышала с ним в такт, или он дышал в такт с ней. Глубоко и размеренно.

Боевая станция стала столь яркой, что на нее невозможно было смотреть, и по пляжу пробежала дрожь. Ласковые волны накатили выше, и на щеках Джин, словно слезы, остались брызги теплой морской воды. В десяти, а может, в тысяче километрах от них раздался неимоверный грохот.

— Отец гордился бы тобой, — прошептал Кассиан так тихо, что девушка едва его расслышала. Джин решила, что так оно и есть, пускай она и прилетела на Скариф не за этим… по крайней мере, не только за этим.

Было приятно услышать, как кто-то близкий сказал это вслух.

Грохот заглушил все прочие звуки. Джин крепче схватила Кассиана, а он нашел в себе силы держать ее руку. Мир вокруг стал ярче и потонул сначала в изумрудном свете, а затем в чистейшей белизне. Пещера под сломанным люком в сознании девушки осветилась силой солнца, а затем ее стены обратились в пыль, и вместо пещеры остался лишь дух Джин, ее сердце и все то, кем она когда- либо была: дочь Галена, Лиры и Со, непримиримый боец, сломленный заключенный, победитель и друг.

Вскоре все это тоже сгорело, и Джин Эрсо — наконец упокоившись — стала едина с Силой.

Имперский звездный разрушитель «Опустошитель» прорезал гущу звездолетов, оставив позади себя след из горящих газов и сверкающих обломков. Отражая своей тусклой поверхностью свет Скарифа, корабль вошел в гравитационное поле планеты и устремился к поврежденному мон-каламарианскому крейсеру, зависшему над «Цитаделью».