— Семерых, — поправил меня проф, — он же предает и себя тоже. В результате остается семь оборванных связей, которые нужно восстановить. Как?

— Не представляю, как это можно сделать. Все развалится на кусочки — сеть разорвана, — ответила Вайо.

— Мануэль? Задачка-то для школьника.

— Эти ребята, что внизу, должны иметь возможность послать сигнал тем, кто находится тремя уровнями выше. Они не обязаны знать кому, но должны знать куда.

— Совершенно верно!

— Но, проф, — продолжал я, — можно придумать и более надежную схему.

— Вот как? Эта структура, мой мальчик, выкована усилиями многих революционеров-теоретиков. Я питаю к ним такое доверие, что готов держать пари, скажем, десять против одного.

— Плакали ваши денежки, проф. Возьмите те же ячейки и постройте открытую пирамиду, состоящую из тетраэдров. Там, где вершины общие, каждый парень знает одного в соседней ячейке, знает, как послать ему сигнал, — и это все, что ему нужно. Связи никогда не разрушаются, поскольку идут не только вверх-вниз, но и в стороны. Как в нервной ткани мозга. Вот почему в черепной коробке можно проделать дырку, вынуть шматок мозга и почти не повредить мыслительные способности. Избыточная емкость — происходит переключение на запасные связи. Мозг потеряет то, что было разрушено, но будет продолжать функционировать.

— Мануэль, — с сомнением проговорил проф, — может, попробуешь изобразить схемку? Звучит здорово, но так сильно противоречит общепринятой доктрине, что мне просто необходимо увидеть это своими глазами.

— Ну… был бы компьютер, я бы вам запросто построил стереочертеж. Ладно, попробую.

(Если вы думаете, что изобразить открытую пятиэтажную пирамиду, состоящую из ста двадцати одного тетраэдра, да еще показать связи между элементами — это раз плюнуть, попробуйте сами.) Наконец я сказал:

— Взгляните-ка на схему. Каждая вершина каждого треугольника либо является общей для еще одного или двух треугольников, либо такой общности не имеет. Там, где вершина общая для двух треугольников, связь может идти в одном или в другом направлении, но для создания избыточной коммуникационной сети достаточно и одного. На углах, не являющихся общими, связь пойдет вправо — к следующему углу. Там, где вершина общая для трех треугольников, тоже выбираем связь, повернутую вправо.

А теперь проиграем ситуацию на людях. Возьмем четвертый уровень «Г».

Эта вершина — товарищ Грэм. Нет, давайте-ка спустимся еще на один уровень и посмотрим, что будет, если связь прервется на уровне «Д». В качестве примера возьмем товарища Дональда.

Дональд работает под руководством Георга, имеет товарищами по ячейке Джона и Джозефа, а сам руководит еще тремя (на следующем уровне «Е») — Енсом, Евгением и Евой. Еще ему известно, как послать сигнал товарищу Дику, в другой ячейке на его же уровне. Дональд не знает ни имени Дика, ни его внешности, ни адреса, ничего, кроме номера телефона для экстренной связи.

Теперь смотрите, как это работает. На третьем уровне «В» ссучился товарищ Вильгельм и предал своих друзей по ячейке Винсента и Виктора, Бейкера — уровнем выше и Георга, Грэма и Гарри в своей подъячейке. Это изолирует Дональда, Джона и Джозефа, а также всех, кто стоит ниже их.

Все трое сообщают об этом — избыточность, необходимая для каждой коммуникационной системы, — но мы посмотрим, что происходит с сигналом Дональда. Он звонит Дику, но Дик, находившийся под началом у Винсента, тоже отрезан. Это, однако, не имеет значения, так как Дик передает оба сообщения по своей экстренной линии связи Дэвиду. По несчастному стечению обстоятельств Дэвид находился под командой Виктора, но он пользуется своей запасной линией связи и передает сообщение через Дилана… что выводит сообщение за пределы «сгоревшей» зоны и связывает нижние уровни с Гуго, Вивиан и Бисваксом, а там и с Адамом, стоящим во главе… А тот отвечает по связям _другой_ стороны пирамиды с выходами на уровень «А» от Дугласа к Дональду и через них к Дику и Дэвиду. Эти два сигнала, идущие вверх и вниз, не только проходят быстро, но по их источнику штаб сразу может определить, какой ущерб нанесен сети и в каком месте. Мало того, что организация продолжает функционировать, — она тут же начинает ремонтировать свою структуру.

Вайо с недоверием следила за линиями, стараясь поверить, что «идиотская» схема будет работать, хотя в общем-то это было очевидно. Показать бы ее Майку на несколько миллисекунд, и он наверняка выдал бы усовершенствованный и более надежный вариант. Да еще придумал бы, как устранить возможность предательства вообще и одновременно ускорить сроки прохождения сигналов. Но я-то не компьютер.

Проф взирал на схему с непроницаемым лицом.

— В чем дело? — спросил я. — Не беспокойтесь, все сработает — как-никак, это мой хлеб.

— Мануэль, мой маль… извините. Сеньор О'Келли… не согласитесь ли вы возглавить нашу революцию?

— Я?! Бог мой, нет! Я не собираюсь стать мучеником заведомо проигранного дела. Я просто вычертил схему.

Вайо взглянула на меня.

— Манни, — сдержанно сказала она. — Ты избран. Это дело решенное.

 — Черта с два — решенное!

Проф сказал мне:

— Мануэль, прошу тебя, не торопись. Нас тут трое — идеальное число, у нас разносторонние таланты и обширный жизненный опыт. Красота, почтенный возраст и мужественная целеустремленность…

— Нет у меня никакой целеустремленности!

— Перестань, Мануэль. Давай посмотрим на вещи шире, а уж потом будем принимать решения. И чтобы стимулировать сей процесс, поведайте мне, найдется ли на этом постоялом дворе что-нибудь спиртное? У меня есть несколько флоринов, которые я охотно пустил бы в торговый оборот.

Это было едва ли не самое разумное предложение за последний час. — Столичная водка?

— Звучит недурственно, — он потянулся за бумажником.

— Ждите, вас обслужат! — сказал я и заказал литр со льдом.

Заказ прибыл быстро. От завтрака у нас еще остался томатный сок. — А теперь, — сказал я после того, как мы приняли на грудь, — что вы, проф, думаете о бейсбольном чемпионате? Судя по тотализатору, «Янки» на сей раз продуют…

— Мануэль, скажи мне, каковы твои политические убеждения?

— …но раз там появился тот новый парнишка из Милуоки, я готов рискнуть небольшим капитальцем…

— Порой трудно их сформулировать, но использовав сократову методу вопросов, легко понять, на чьей он стороне и к чему стремится.

— Ставлю три против двух, несмотря на неблагоприятный прогноз.

— Что?! Ах ты дурачок! Сколько?

— Три сотни. Гонконгских.

— Заметано. Например, при каких обстоятельствах государство вправе поставить свои интересы выше интересов гражданина?

— Манни, — вмешалась Вайо, — у тебя еще много шальных денег? Я без ума от «Филадельфиков».

Я внимательно оглядел ее с головы до пят.

— И что ты намерена поставить?

— Иди ты к черту! Насильник!

— Проф, я понимаю так, что обстоятельств, при которых государство вправе поставить свои интересы выше моих, просто быть не может.

— Совсем неплохо. Отсюда уже можно танцевать.

— Манни, — снова вмешалась Вайо, — это самый что ни на есть отъявленный эгоизм!

— А я и есть отъявленный эгоист.

— Ну что ты несешь! А кто меня спас? Меня — совершенно чужого тебе человека? И не попытался этим воспользоваться? Профессор, я просто дурачилась. Манни вел себя как самый настоящий рыцарь.

— Sans peur et sans reproche[123]. Я так и думал, ведь мы знакомы много лет. Что вполне совместимо с его высказыванием.

— Нет, не совместимо! Я имею в виду не сегодняшнюю ситуацию, а тот идеал, к которому мы стремимся. Манни, «государство» — это Луна. Пусть пока не суверенная, пусть мы с тобой считаемся гражданами совсем других стран. И все же я — неотъемлемая часть государства Луна и твоя семья тоже. Разве ты не готов умереть ради своей семьи? — Эти две вещи друг с другом никак не связаны.