Тут отозвался Агаттияр:

— Господин министр, сколько ещё человеческих миров находится под контролем габбаров и келлотов?

— Только семь, — ответил Карно. — Да и то они охраняют их вместе с другими чужаками. Келлоты слишком слабы, они по сути просто придаток к габбарам, а сами габбары считают себя главными в союзе девяти рас, в определённом смысле высшей расой, поэтому обязанности тюремщиков перекладывают на плечи своих младших партнёров.

— И всё же есть целых семь систем, где присутствуют войска габбаров и келлотов, — стоял на своём профессор. — Вы не считаете, что ваши действия спровоцируют их к уничтожению и этих планет?

Министр как-то неопределённо кивнул:

— Данный вопрос мы долго взвешивали и рассматривали, месье Агаттияр. И пришли к выводу, что это как раз тот случай, когда нет верной и неверной линий поведения. Есть только плохой вариант и ещё худший. Если мы не накажем габбаров и келлотов за Страну Хань, то тем самым продемонстрируем свою слабость, и тогда даже те расы, чья этика не приемлет геноцида в качестве инструмента политики, примутся шантажировать нас, угрожая уничтожением подконтрольных им человеческих планет. Единственный сдерживающий фактор для них — это неотвратимость ответных актов возмездия.

Между тем Дюбарри обратился к Клоду Бриссо:

— Специальная бригада бомбардировщиков находится в вашем подчинений, вице-адмирал. Приступайте к выполнению задания.

— Есть, командующий! — ответил Бриссо.

С мрачным и решительным выражением лица он направился к выходу из конференц-зала.

Сорок минут спустя из ангаров станций вылетело две сотни челноков, снабжённых специальными распылителями, и под прикрытием барражировавших над планетой лёгких крейсеров устремилась вниз, к Земле. А через три с половиной часа бригада вернулась в свои ангары, не потеряв во время операции ни одного челнока. Так состоялась решающая, бескровная, но смертоносная, атака на Землю.

И началось недельное ожидание…

Луна полностью лишена атмосферы, а сила тяжести на её поверхности в шесть раз меньше земной, поэтому посадить на неё лёгкий крейсер типа «Зари Свободы» было делом несложным. Сигурдсон произвёл посадку, как было принято говорить среди пилотов, «на глазок» — то есть, не прибегая ни к каким компьютерным расчётам, на одном лишь ручном управлении. Плавно сбросив мощность антигравов, пока корабль не лёг всем своим весом на сверхпрочные опоры, Лайф отдал последнюю, уже чисто символическую команду «посадка завершена» и посмотрел на меня, довольно потирая руки.

Эти его взгляды после каждого удачно проведённого манёвра вызывали у меня лёгкое чувство неловкости. Он словно бы хотел убедиться, что сделал всё правильно и я целиком одобряю его действия. В глазах Сигурдсона я по-прежнему оставался непререкаемым авторитетом в области пилотирования, даром что его опыт управления межзвёздными кораблями был гораздо больше моего. Правда, прежде он водил только махонькую прогулочную яхту, оснащённую примитивным скачковым генератором, но в конечном итоге это не имело решающего значения — всё-таки он путешествовал по космосу с девятнадцати лет и за это время избороздил вдоль и поперёк весь Сектор Один. Ну а я, если не считать увлечения виртуальными реальностями, лишь месяц назад впервые вырвался из сферы притяжения родной планеты и оказался за пилотским пультом настоящего корабля. Но как бы то ни было, Сигурдсон ожидал моей реакции. Поэтому я улыбнулся и сказал:

— Здорово, Лайф! Очень мягкая посадка. Я бы так не смог.

На его щеках вспыхнул румянец — как у школьника, который удостоился похвалы учителя. Пытаясь скрыть смущение, я прокашлялся и встал с капитанского кресла.

— Ну, ладно, пойдём на выход. За нами уже едут. — Я указал на гравикар, который катил через космодром, направляясь к нашему кораблю.

Мы приземлились возле самого большого из лунных куполов — Купола Тихо, который сейчас был превращён в лагерь для военнопленных. Здесь у нас было одно дело, и мы с Сигурдсоном прилетели только вдвоём — для короткого путешествия между Землёй и Луной полного экипажа не требовалось.

Но Лайф почему-то не стал освобождать своё место. Он растерянно отвёл взгляд и сквозь прозрачную обзорную стену уставился на призрачный лунный ландшафт, в данный момент освещённый лишь отражённым Землёй светом.

— Знаешь, Стас, — нерешительно проговорил Сигурдсон. — Я понял, что это неудачная идея. Лучше обойдёмся без личной встречи.

Я удивлённо посмотрел на него:

— С какой стати? Что случилось?

— Понимаешь… В общем, Гриша был моим лучшим другом. Самым лучшим, если не считать Мелиссы, которую я… с которой всё иначе. Мы много налетали с ним, мы были отличной командой, мы понимали друг друга с полуслова. Но теперь… Нет, я не стал считать его врагом. Он по-прежнему мой друг. Но после всего, что я узнал, что увидел, я перестал симпатизировать его народу. Я уже не смогу относиться к нему так, как раньше. И при встрече… при встрече он сразу почувствует это. Он очень чуткий и ранимый. Сейчас он думает… он, верно, тешит себя мыслью, что есть на свете хоть один человек, который относится к нему с искренней симпатией, без всякого предубеждения. А после нашей встречи он… ему станет очень больно. Это будет для него тяжёлым ударом. Не знаю, понимаешь ли ты меня…

— Понимаю, Лайф, — сказал я. — Прекрасно понимаю. И что же нам делать?

Он бессильно пожал плечами:

— Наверно… наверно, я просто передам ему короткое сообщение. Ну и, конечно, дарственную, ключи, шифры, диск со спецификацией и картами.

Я задумался. Тем временем гравикар уже приблизился вплотную к кораблю и стал пристыковываться к пассажирскому люку.

— Значит, сделаем так, — произнёс я. — Всё, что нужно, я передам ему сам. А насчёт тебя что-нибудь солгу. По пути придумаю.

— Ты в самом деле хочешь с ним встретиться?

— Да, — решительно кивнул я. — Мне есть, что ему сказать.

Покинув рубку, я спустился к люку и через шлюз прошёл в гравикар. За десять минут машина прибыла в Купол Тихо, там я встретился с уже ожидавшим меня представителем администрации лагеря, и вместе с ним мы вошли в небольшое помещение, разделённое надвое перегородкой из бронированного стекла.

— Уберите это, — сказал я, постучав кулаком по перегородке. — Она мне ни к чему.

— Вы уверены, месье? — спросил администратор. — Вам известно, что эти твари могут плеваться ядом?

— Известно. Но я этого не боюсь. И, кстати, не вздумайте надеть на него намордник.

— Вы полностью берёте на себя ответственность за все последствия?

— Да, полностью.

Администратор кивнул:

— Ваши слова записаны, капитан Матусевич. В случае чего они послужат доказательством, что мы вас предупреждали.

— Да, безусловно, — согласился я.

Администратор покинул помещение, и почти сразу после этого стеклянная стена поднялась к потолку. А через пару минут в комнату ввели альва Григория Шелестова. Его сопровождало двое охранников в плотных, водонепроницаемых комбинезонах, прикрывающих всё тело от шеи до самых кончиков пальцев, а на голове у них были надеты шлемы с прозрачными смотровыми стёклами. Оставив альва наедине со мной, они сразу же ушли.

— Здравствуй, Григорий, — сказал я.

— Здравствуй, брат-человек, — ответил альв. — Не думал я, что ты захочешь повидаться со мной.

— Однако захотел. Со мной должен был прилететь и Лайф, но он ранен и теперь лежит в лазарете. Он так сожалел, что не может встретиться с тобой.

Шелестов встревожился:

— Рана серьёзная?

— Да нет, пустяковая. Через неделю Лайф будет в полном порядке. Он и сейчас может ходить, но врачи строго-настрого запретили ему полёты. Так что он передаёт тебе самые искренние приветствия.

Альв вздохнул:

— Жаль. Я так хотел ещё раз увидеться с ним. Ведь он мой лучший друг, настоящий друг — единственный среди людей и альвов.

— Как с тобой обращаются? — спросил я.

— Люди никак, — ответил он грустно. — Совсем никак. Ко мне, как и к другим альвам, они относятся… не по-человечески. Просто как к опасным животным. Меня это очень, очень печалит. Но теперь я понимаю их отношение. Я познакомился с другими альвами. Они… они действительно больны. Они совсем не помнят, как наш народ дружил с людьми. Не помнят, как мы были братьями. Не хотят даже говорить о том, как много вы для нас сделали. Они считают вас злобными и жестокими, они обвиняют людей во всех смертных грехах, рассказывают небылицы о дискриминации и преследованиях. Я знаю, что всё это неправда, потому что несколько приведённых ими примеров относятся ещё к тем временам, о которых я знаю. Все те случаи исковерканы, искажены, приправлены ложью, а некоторые мелкие недоразумения, что случались между отдельными представителями наших рас, нынешние альвы представляют как злонамеренные действия со стороны всего человечества… Это ужасно, друг-Стефан! Меня это приводит в отчаяние.