— С техникой мне всё понятно. Дальше-то что?

— А дальше… Дальше вони до небес. Гинзбург хочет новый мотор и двигательный отдел общеавтомобильного КБ, в принципе, готов его быстро создать с высокой степенью унификации с серийными моторами, а Рожков не хочет иметь в серии две модели одной и той же мощности. Говорит, что сборочной линии на ещё один мотор попросту нет, а план он срывать не даст. И так и пошло. Мы через наркомат обороны протолкнуть пытаемся, а Рожков через Лихачёва Орджоникидзе жалуется. Всё понятно. Но арестовывать-то зачем?

Всем же понятно, что Гинзбург никакой не вредитель. Не ожидал от Рожкова подлости такой, — с нескрываемой горечью и разочарованием высказался Бойко и, нервно теребя, расстегнул ворот, глубоко вдохнув вдруг ставший каким-то вязким воздух.

— Понятно. Кто конкретно арестовывал Гинзбурга? Когда, при каких обстоятельствах?

— Я почём знаю? Он сегодня не вышел на работу. Бросились звонить домой, а жена говорит, что ночью забрали.

— В общем, дело ясное, что дело тёмное. Вот что, дорогой мой капитан Бойко, — я встал, подошёл к танкисту и, слегка наклонившись, положил ему руки на плечи, глядя при этом прямо в глаза. — Душевно тебя прошу не шуметь. Вообще ничего не предпринимай. Не хватало ещё, чтобы ты прицепом пошёл. Я сам попытаюсь узнать, в чём там дело. Уговор?

— Ладно… Коли не шутишь.

Проводив военпреда с дежурной машиной, я стал прикидывать варианты своих дальнейших действий. Как ни крути – это уже явное вторжение именно в мою епархию. Весь сыр-бор из-за движка, а меня даже не удосужились проинформировать, поручив дело кому-то другому. И никаких "хорошо справляющихся местных товарищей" тут и близко быть не может. Во-первых – завод московский, в этом случае всё сразу передаётся в центр, судя по тому, как Кобулов распределял материалы на первом совещании управления. Во-вторых – даже Бойко знает, что дело вышло на уровень наркоматов. Теперь-то мне есть что конкретно предъявить Кобулову, но торопиться не будем. Надо сперва собрать всю доступную информацию. Причём лично, потому как официально никакого расследования я не веду.

С такими мыслями мне прямая дорога ко второй стороне конфликта – директору ЗИЛа Рожкову. Никогда бы не подумал, что он способен кого-либо оклеветать. Ведь, по сути, Бойко прав полностью – вопрос чисто технический и должен решаться в НКО, НКТП и Госплане, а отнюдь не в НКВД. И Рожков не может этого не понимать. Неужто за то время, что я его не видел, он совесть начисто потерял?

Вот примерно так я рассуждал ещё на входе в кабинет директора, но тот смог меня удивить. На мою просьбу покаяться в грехах и снять с души камень, Рожков заявил, что догадывается, что Гинзбурга забрали из-за спора о моторах, но он к этому никакого отношения не имеет! К нему самому вчера приходили чекисты и под протокол заставили рассказать обо всей суете. Звание и фамилия старшего, лейтенант ГБ Калюжный, мне ни о чём не говорили. Зато об этом могли знать на Лубянке.

В моторном отделе пять за оперативную работу честно заработал младший лейтенант ГБ Сотников, установив через своего агента, известного как "Даша из машбюро", что товарищ Калюжный числится в автотракторном отделе нашего же управления. Всё, круг замкнулся. Кобулов с чистой совестью отмажется, что завод автомобильный, соответственно и работу поручили автотракторному отделу. Однако рапорт я напишу. Вода камень точит.

— Докладываю, что проведёнными мной оперативными мероприятиями, установлено, что конфликт руководства завода ЗИЛ и руководства бронетанкового КБ того же завода имеет в основе различные мнения по поводу двух разных дизель-моторов, тем не менее, чрезвычайно близких по конструкции. Прошу передать дело в отдел ДВС по следующим основаниям. Первое. Дело требует специфических знаний, которыми именно я обладаю в наибольшей степени. Второе. Работая на заводе ЗИЛ с 1929 года, имею там обширные оперативные возможности, знаю всех фигурантов лично и непосредственно. 29 марта 1935 года. Капитан госбезопасности Любимов, — вслух прочёл спустя пару часов Кобулов и устало поднял на меня глаза.

— Что, товарищ майор госбезопасности, надоел я вам? — проявил я своё участие. — Жить спокойно не даю?

— Хоть я и не должен тебе об этом говорить, Семён Петрович, — не отреагировал на провокацию начальник управления, а наоборот, перешёл на доверительный тон, — но дело там совсем не в моторах. Гинзбург написал на Рожкова, одного из лучших директоров заводов, донос, якобы тот срывает работу. Вот мы и пытаемся сейчас выяснить, как Гинзбург хотел нашими руками сорвать работу целого автозавода. И, в любом случае, ему придётся нести ответственность за ложный донос и клевету.

Из меня будто воздух выпустили. Сдулся в буквальном смысле этого слова.

— Бред какой-то… Не может быть… — пробормотал я растерянно.

— Что, жалеешь дружка своего? — с явным превосходством, но участливо, спросил майор.

— При чём тут личные отношения? Друг, брат, сват какая разница! — вспылил я. — Речь о главном конструкторе танкового КБ! Его арест влияет на обороноспособность СССР напрямую! И как это вы так с ходу поняли, что донос ложный? А вдруг нет? Дайте-ка я угадаю. Рожкова, как вы говорите, коллектив не отдаст? Взяли кого попроще? Я настаиваю, чтобы дело немедленно передали мне для объективного, подчёркиваю, объективного расследования.

— Товарищ капитан государственной безопасности, — вернулся к официальному обращению начальник управления, — почему вы думаете, что вы более объективны, чем работники автотракторного отдела? Которых, заметьте, с Гинзбургом не связывают никакие личные отношения? Вы считаете, что вы один стоите на страже советской власти? Другие чекисты здесь в бирюльки играют по-вашему? Идите и работайте, выполняйте поставленную перед вами задачу. И не лезьте, дайте другим тоже работать.

Кобулов, посылая меня на трудовые подвиги, тем самым дал понять, что ответы на заданные им же вопросы его не интересуют. Поэтому я посчитал возможным задать свой собственный.

— Могу я поговорить с Гинзбургом?

— После того, как революционный суд вынесет приговор.

— Жаль, — сказал я вслух, додумав про себя: "не сработались, товарищ Кобулов". После чего встал и молча покинул кабинет.

Если раньше я как-то ещё надеялся, договориться, подобрать ключики, то теперь противодействие мне со стороны непосредственного начальства стало очевидным. По сути, мне ставили препоны и совали палки в колёса в любом самом малом деле. Перебазировать станкостроителей, кстати, Кобулов тоже отказался, зато дал добро на их "уплотнение" в одну камеру. Словно мне назло! Понятно, что майор не сам по себе действует, а с ведома Меркулова, которому мою записку доложить был просто обязан. Молчание начальника главка – красноречивее любых слов.

Дурацкая ситуация получается. Берия – он не сам по себе. У него команда. И именно она, в совокупности мне и нужна для душевного равновесия, как гарантия сохранения внутриполитической стабильности перед и в ходе грядущей войны. В то же время, нельзя игнорировать очевидный факт, что эта самая "бериевская команда" устроила против меня борьбу, невозможно. Любое моё активное противодействие, учитывая, что все мои устремления абсолютно прозрачны, законны и только на пользу СССР, а у недоброжелателей, соответственно, получается наоборот, может отправить Лаврентия Павловича вслед за Ягодой и Ежовым. Хотя… Меркулов с Кобуловым вполне могут считать, что действуют во благо, придерживая выскочку сомнительного происхождения, который, к тому же, опасен почему-то именно для наркомов внудел. Молодцы, нечего сказать, сами себя, фактически, взяли в заложники и шантажируют меня, вынуждая бездействовать. В свете грядущих событий – преступно бездействовать.

Пережив с такими мыслями выходные, в понедельник первого апреля, с самого утра я отправился записываться на приём к наркому. Тему для беседы берёг специально для такого случая, заставив Косова отпечатать готовые материалы по его проекту уголовного кодекса на пишущей машинке. Теперь оставалось только ждать, когда Лаврентий Павлович соизволит выделить для меня время. Целых десять запрошенных мною минут. Ещё до обеда звонил Кобулов, интересовался и напоминал о субординации. Успокоил его тем, что имею на руках крайне сомнительную теорию, распространять которую, в том числе и в промышленном управлении ГЭУ, без ведома наркома, считаю невозможным. К моим прямым обязанностям вопрос отношения не имеет, проходит по партийной линии, следовательно, субординацию, как точно такой же большевик, как и я, можете засунуть, товарищ майор.