— И? — "пришпорил" я замолчавшего от вновь переживаемых впечатлений лейтенанта.

— Ударил его правой плоскостью в фюзеляж между хвостом и кабиной. А потом всё завертелось и я даже сейчас сообразить не могу, сам я выпрыгнул или меня выбросило из самолёта. В себя пришёл, когда уже на стропах под куполом висел.

— Какая же у вас дистанция в строю между машинами была, коли такое произошло?

— Как в уставе написано, максимально тесный строй, дистанция 10 метров.

Примерно в таком же русле протекала и беседа со старшим лейтенантом Губановым, один взгляд на шевелюру которого вызывал ассоциации с Индией.

— Над аэродромом собрал звено и мы пошли в зону. Набрали максимальную скорость и стали выполнять левый поворот. Оба ведомых в вираже отстали. Собрал их и повторил маневр. Учтя ошибку, я в вираже чуть прибрал газ. Смотрю в зеркало, Архипов на месте, а Авдеев пропал! Я подумал, что с ним что-то случилось и прервал выполнение фигуры, пошёл по прямой, и тут мне позади кабины как вдарит! Самолёт крутануло и у него оторвался хвост, я выпрыгнул.

— Вы лейтенанту Авдееву какие-нибудь команды по радио подавали?

— Да я только собрался его вызвать, а он в меня уже врубился! Всё в один момент произошло!

— И вы полагаете, что в происшествии виноват дизель конструктора Чаромского?

— Конечно, мы потом когда всё разбирали, поняли, что если б не неважная приемистость дизеля, ничего бы и не было! Из-за этого же невозможно маневрировать тягой при полёте в строю!

— Хорошо, вы свободны.

Следующим ко мне на расправу попал лейтенант Любимов, который полностью подтвердил слова Авдеева относительно опасности пикирования и поддежал Губанова по вопросу мотора. Потом, после того, как сержант госбезопасности Сафонов принёс сведения из 80-го авиапарка, обслуживающего 24-ю эскадрилью, очередь дошла до комэска майора Шарапова.

— Товарищ капитан, расскажите пожалуйста, в каком строю первый авиаотряд эскадрильи совершал перелёт из Москвы в Евпаторию.

— Мы шли двумя колоннами за лидером ТБ-3 с повышенными интервалами, чтобы было можно свободно маневрировать в случае чего.

— В день аварии со столкновением двух И-18 вы были больны?

— Да.

— И, тем не менее, были достаточно здоровы, чтобы руководить полётами?

— Да, — прямо-таки выдавил из себя комэск будто через силу.

— Чем болели?

— Головная боль одолела, товарищ капитан государственной безопасности.

— Документами это можно подтвердить?

— Наш фельдшер может выписать вам справку, если нужно.

— Значит, документов о вашей болезни, датированных днём аварии нет?

— Ну, нет. Какое это имеет значение?

— Выходит, вы, под надуманным предлогом отказались от важнейшего полёта, отправив неопытных лётчиков, недостаточно освоившихся с управлением И-18?

— Что вы здесь тень на плетень наводите? Какой там надуманный предлог? — комэск явно вёл себя вызывающе. — Да день рождения у жены был накануне, что тут непонятного? А лётчики как лётчики, не меньше и не больше моего на новом истребителе, будь он неладен, налетали.

— Хорошо, что вы не скрываете правду, до которой мы всё равно докопались бы.

— Делать вам нечего…

— "С моих слов записано верно", распишитесь, — сунул я комэску очередной протокол допроса. — У вас запланированы какие-либо полёты на сегодня?

— Любимов и Зайцев должны лететь со "Звеном" на новых машинах.

— Отмените и постройте первый авиаотряд эскадрильи через десять минут.

— То есть, как отменить?

— Выполняйте приказ! — повысил я голос впервые за всё время общения с летунами.

— Я буду вынужден информировать командование!

— Минута уже прошла…

Шарапов демонстративно неторопливо вышел из кабинета, но к назначенному сроку лётчиков на краю аэродрома построил.

— Равняйсь! Смирно! Товарищ капитан государственной безопасности, первый отряд 24-й истребительной эскадрильи ВВС ЧФ по вашему приказу построен!

— Граждане лётчики, — моё обращение и то, что команды "вольно" не последовало, на минуту заморозило строй, а больше говорить я и не собирался. — Вы все подписали коллективное заявление насчёт вредительской деятельности конструктора Чаромского, поставляющего заведомо негодные моторы истребительной авиации РККФ. В ходе проверки выявлено, что моторы поломок не имели и выдавали все заявленные в техническом описании характеристики, нареканий на их работу с вашей стороны не зафиксировано. Тем не менее, из-за низкой дисциплины, незнания и игнорирования особенностей машины, неумения ей управлять, было потеряно четыре самолёта из пятнадцати полученных с завода. Почти треть. Эту неприглядную картину вы решили прикрыть ложным доносом, свалив все беды с больной головы на здоровую. Учитывая эти обстоятельства, вы из статуса свидетелей переходите в статус подозреваемых. Вы арестованы. Сдайте оружие сержанту госбезопасности Сафонову и следуйте за ним на гауптвахту.

Шеренга лётчиков загудела и сломалась.

— Стоять! — я был готов к такому повороту событий, поэтому переложил свой ТТ в сделанную по моему заказу специальную кобуру с металлической вставкой внутри, которая позволяла двумя движениями сначала вниз, а потом вверх, передёрнуть затвор и тут же моментально извлечь пистолет. Чтобы эта часть моей амуниции не бросалась в глаза, я не стал одеваться, благо было относительно тепло, а просто накинул шинель на плечи.

— В случае неповиновения или оказания сопротивления буду стрелять! Быстро, но метко! Летать после этого уже не сможете, но в тюрьме сидеть простреленные колени не помешают!

Сафонов увёл лётчиков, а спустя пятнадцать минут ко мне в кабинет ворвался особист авиагарнизона капитан-лейтенант Буряк.

— Какого чёрта ты делаешь?

— Оформляю дело для передачи в прокуратуру флота. Будь добр, зайди к механикам, предупреди, чтобы на завтра, на утро, наш самолёт подготовили. В Севастополь полечу.

— Ты совсем охренел?! У нас всего две истребительные эскадрильи в Крыму, шесть авиаотрядов, а ты один, причём, на новейшей секретной технике, арестовал в полном составе! Это ж подрыв боеспособности!

— Смирно! Капитан-лейтенант! Никто не заставлял ваших летунов писать заведомо ложный донос с обвинением в особо тяжком преступлении! Такие действия квалифицируются по статье 95 А. До двух лет лишения свободы. Есть вопросы? Кругом! Шагом аррш!

Бум, бум, бум, бабах! Дверь с грохотом распахнулась, едва не задев особиста.

— По какому праву вы срываете полёты "Звена"? Кто вам дал право мешать моей работе?!

— Товарищ капитан госбезопасности, это товарищ Вахмистров, конструктор составного самолёта, — отойдя в сторону, представил вошедшего Буряк.

— А, "цирк Вахмистрова", как же, как же.

— Вы посмотрите, он ещё и насмехается!

— Спокойно! Если у вас есть какие-то претензии, то говорите по существу.

— По существу? Ладно! — инженер возбуждённо стал ходить передо мной из стороны в сторону, поворачивая в мою сторону голову, когда хотел обратить особенное внимание на свои слова. — Сегодня должен был состояться первый полёт "Звена" с двумя дизельными истребителями. Мы две недели готовили самолёт с подломленной ногой, ремонтировали, стыковочные узлы ставили! Собирали второй самолёт, пришедший в ящике из Москвы! И вот, в день, когда "Звено" должно лететь, вы арестовали лётчиков! Это саботаж! Вредительство какое-то!

— Полегче со словами, а то и следом недолго отправиться, у меня не заржавеет. Крику до небес из-за какой-то ерунды, — сейчас я вовсе не старался казаться беззаботным и легкомысленным, я действительно так считал, — придумали тоже, истребители на бомбардировщик вешать.

— Это, знаете ли, не вам решать! — Вахмистров помахал у меня перед носом пальцем из-за чего остро захотелось дать ему в морду.

— А вы хотите, чтобы я занялся этим делом? Простая проверка с инсценировкой перехвата вашего "Звена" покажет, что отцепившиеся от него истребители окажутся в заведомо невыгодном положении без преимущества в скорости и высоте перед атакующим противником. А в качестве пикирующих бомбардировщиков СБ куда как предпочтительнее.