— После сегодняшнего, мне, наверное, за Алешку замуж надо собираться. — Брякнула, не подумав Лиина. — Буду, как у Боженьки за пазухой жить.

— Раскатала губу! Алешка к Любаве свататься собрался, что в Серых Мельницах, в пятистах верстах от нас живет. Он у ней в основном и пропадает. Да и что ж ты мужиков хороших стравливать будешь? Думаешь, Варн тебя вот так отдаст кому-то?

— Боже! Как подумаю, что до него все это дойдет, так и кровь в жилах леденеет. — Побледнела Лиина. — Откажется от меня, матушка! Знаю, что откажется! Раз не из-за злых языков, тогда из-за чужого ребенка.

— Ой, деточка, любит он тебя так сильно, что людей слушать не станет… А по поводу ребенка… — Вздыхала Радмила. — Расскажи ему, как мне — все правдушку. И пусть решает. Конечно, сразу ответа не жди. Вряд ли поверит. Мне и самой трудно было.

Женщина ободряюще улыбнулась Лиине, помогла вылезти из бадьи и одеться. А потом приобняв, повела спать. Уложила, и как маленькой девочке, спела ей колыбельную. Лиина и ее малыш спали сладко-сладко, поверив, что пусть и крошечная горстка людей, да на их стороне есть.

В Гринасках все восторженно готовились к празднику последнего тепла. Позабросив обычные дела, девушки собрались в стайку, чтобы наплести из трав и полевых цветов гирлянд. Женщины хлопотали на кухнях, готовя как можно больше угощений и сладостей, но в большей степени опекались самым важным и необходим продуктом, и атрибутом празднования — спиртным. Для торжественного дня было принято варить настойку на ягодах. На сей раз честь ее создания выпала двум женщинам сразу: жене главы селения и Марфе Красноносихе. У мужчин от разносившихся по деревне ароматов кружились головы и бурчали желудки, что частично мешало им строить на центральной улочке небольшой помост с аркой. Другие же, постарше доставали из сундуков свирели, дудочки, баян, бубны, даже цитру. Не медля назначили репетицию.

Еремей Федотыч был большим ценителем музыки, но играть не умел ни на одном инструменте, если не считать собственный язык, так как голова селения искусно свистел. Собственно, даже ведя разговор, и улавливая звуки репетиции музыкального ансамбля, он посвистывал.

— Ерёма, ты еще пританцовывать начни! — посоветовал ему собеседник.

— Я могу! — ухмыльнулся староста и изобразил танец очень напоминающий передвижение хромой утки. — Гриш не порть настроение. Праздник впереди! Ты уже своей Раде венок то сплел? Глядишь, в этом году она от тебя его примет.

— Ерёма, сядь и послушай меня! Дело у нас есть, которое нужно решить прямо здесь и сейчас! — настаивал кузнец.

Староста без особого желания уселся на скамейку у столика во дворе и очень постарался удержать серьезное выражение физиономии.

— Если ты о том, что твой Леха вчера за пацанвой вокруг деревни с железякой бегал — то ничего! Эт дело молодое. Главное, никто не в обиде… — Заверил староста.

— Не в обиде? Ты хоть знаешь, из-за чего он их гонял то?

— Ой, да развлекались дети! — отмахнулся Еремей Федотович. — Сам-то что чудил по юности, забыл? Вот это забыл? — и голова поднялся, не поленился и не постеснялся, задрать рубаху и приспустить штаны, чтобы предъявить круглый, рваный шрам в верхней части ягодицы виновнику сего вечного знака.

— Ну что ты мне свой зад под нос суешь! — скривился собеседник.

— А это твоя стрела, между прочим! — припомнил глава деревни.

— Ты сам кричал «Я буду кабанчиком!», а потом еще по лесу бегал и дразнил «Не подстрелишь! Потому что ты мазила!»… Но ведь попал. — Ехидно улыбнулся ему друг детства, которого за всю его долгую жизнь больше никто не рисковал называть «мазилой». — И вообще, если б не пойло твоей мамки, и шрама у тебя бы не было…

— Ну да, и батин сарай был бы цел. — Согласился Еремей, сев обратно. — Так чего ты хочешь от меня?

— Ты даешь! — фыркнул недовольный кузнец. — Ты ли не староста, ты ли не знаешь, какие слухи по деревне бродят!

— Знаю, — как от кисляка скривился Еремей Федотыч.

— Ну? Думаешь, правду говорят? — настаивал на продолжении разговора Гриша.

— По гулящей бабе сразу видно, что она гулящая. А Лиинка — девка хорошая. Вон и Радмилу твою в чувства привела, и за мальцом смотрит. Даже нашего отшельника к людям вернула.

— Вот! — обрадовался товарищ. — Надо найти сволочь, которая сплетни распускает и пасть ей заткнуть.

— А остальные?

— Ты ль не главный тут?

— Суд, что ли устроить? — задумался Еремей.

Сговорившись восстановить справедливость, мужики ударили по рукам.

— Так, что соберем честной народ около арки? — спросил Гриша.

— Я сперва к Радмиле зайду, переговорю, а потом уж будем собирать. — Решил глава Гринасок и повернулся, привлеченный эмоциональным и красочным монологом собственного сына, повествующего о приключениях старому товарищу — кожемяке Витьке. Оба они были уже поддаты вином, закусывали сырами и грелись на солнышке с другой стороны дома.

— Я уж ее и так, и эдак повернул. А она вертится, отпирается. Тогда я ее за косу дернул и так сказал: «Я за тебя три медных платил? Значит отрабатывай!».

— И чаво? — хихикал Витька.

— Да не стоила она тех денег! Ну, фигура тощая, помацать даже не за что толком.

— А на кой же тогда ты за это платил? — удивлялся Витя.

— Вот и мне интересно! — влез в разговор отец героя.

Маленькая комнатка с печкой да столом вместила в себя четверых мужчин и двух женщин. Лиина, с короткими волосами до плеч, смотрела на Герасима так, что кузнец поторопился сесть поближе к девушке и попросил Радмилу убрать кастрюлю и скалку подальше. Радмила Меркуловна и убрала кастрюлю, а скалку решила оставить при себе — вдруг понадобится! Алексей, с неизменным орудие — железной кочергой стоял, карауля вход.

Помимо присутствующих было еще человек пять наблюдающих и полдеревни ожидающих. Первые, несмотря на почтенный возраст, топтались прикладывая ушки к двери и замочной скважине, либо не стесняясь подглядывая в оконце. Вторые, топтали дорогу около калитки, обсуждая, зачем это глава деревни притащил чуть ли не волоком своего великовозрастного дитятю в дом ко вдове.

— Ответь, Лиина, честно, — начал, сурово нахмурив брови Еремей Федотович. — Проживала ли ты в Каменске, торговала ли… собой?

— Нет! — держала ответ девушка, почти не соврав. В Каменске она была пролетом, а по рынку и пройти толком не успела. Что же касается владелицы тела, то о ней вообще ничего не ведомо.

— Так она тебе и призналась, тварь лживая! — вспылил Герасим, заслужив от отца оплеуху, что сильней только взбесило взрослого мужика. — Да ведь добровольно ноги раздвигала!

Зря кузнец переживал за несдержанность Лиины. Нервишки то сдали у Радмилы раньше. Она и на присутствие Еремея Федотовича не посмотрела — погнала по комнате брехливого щенка, опуская ему на голову скалку, да по заднице ею отходила. Алексей только тихо посмеивался, а за порог бегуна не выпускал. Герасим терпеть бы долго подобное не стал, как развернулся, как замахнулся… Да только руки у кузница оказались крепкими, реакция — быстрой. Гришка быстро скрутил его в бараний рог и усадил на лавку. Еремей заступился за сына, попросив:

— Успокойся! Давай выясним все! А потом гневиться будешь, если и впрямь виновен.

— Да где ж это видано: честную девку так грязью поливать??? — всхлипнула от злости и стыда Радмила.

— Чем докажешь, что в Каменске не жила? — спросил староста.

Лиина пожала плечами.

— Не знаю я где это. Не местная я.

Зато Герасим, желавший окончательно потопить в грязи девушку, сразу сообразил как сделать так, чтобы поверили именно ему.

— А ты посмотри, батя, у нее под рубахой, на левой груди пятнышко родимое!

Мужчины переглянулись. Нахмурились. Радмила раскрыла рот и закрыла собой Лиину.

— Не выкрутится, дрянь! — радовался Герасим.

За дверью послышались недовольные возгласы. Кто-то проталкивался к дому, требуя пропустить. Алексей обернулся, встретившись взглядом с охотником, не мало удивленным происходящим, и готовым учинить скандал. Окатив всех ледяным взглядом, Варн остановился на поникшей и побелевшей до цвета молока Лиине. Лешка посторонился впустив его, и притворил дверь, чуть не прищемив любопытные носы соседок.