— Гражданин Иванов, соглашайтесь! Ваша песня нужна театру — спектаклю — выступлению актёров! Я — серьёзный режиссёр — обо мне пишут в газетах — меня «любят» и ненавидят критики! Только вы — только я — только наш спектакль и ваша музыка! Как итог — грандиозный успех — яркие афиши — любовь и обожание зрителей!

— Ну-у, не знаю?! — путешественник во времени продолжал «тянуть кота за хвост», обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Милостивый сударь, вы, что не хотите стать известным, популярным, узнаваемым? — торопливо перечисляли, разбрызгивая мясистыми губами слюну. — Неужели вас не привлекают цветы, овации, любовь поклонников, гастроли по стране, а возможно и за границу?!

— Хотя-я, пожалуй, соглашусь, — Макс наконец-то выдавил из себя согласие, после долгого раздумья. — Только у меня предложение — на этих… ваших, ярких афишах должно стоять имя Смирнова Валерия.

— Кто это?

— Солист.

— Какой солист? — произнесли тоном, исключающим возражения. Губы актера скривились в саркастической усмешке. — Зачем нам солист? Речь шла только о вас! Только вы, мой театр и успех у многочисленной публики!

— Солист, который споёт замечательную песню для многочисленных зрителей.

— Ах, этот солист? Хорошо, пускай будет Смирнов. Тогда у меня встречное условие — песню, которую вы репетировали необходимо перевести на английский.

— Почему на английский? — недовольство забурлило в голосе Макса. — А не на немецкий, французский или китайский?

— Потому, что действие пьесы происходит в средневековой Англии. Все актёры поют на языке предков Уильяма Шекспира, а значит, ваш солист должен петь по-английски.

— ??? — Макс чертыхнулся про себя. «Столько сил истратили на перевод!».

— Поверьте, поймите, коллега, это жизненно необходимо! — продолжал упорствовать режиссёр.

— Хорошо, я поговорю с Валерой. Постараемся к вечеру перепеть песню на английском языке.

— Вот и ладненько, вот и чудненько: Давайте. Работайте по-быстрому. Готовьте свой шедевр. Завтра после обеда жду вас на репетицию. А через четыре дня в семь вечера, спектакль.

— Как, спектакль?

— Вот, так!

Три дня спустя главный режиссёр народного театра Крутиков шёл по коридору ДК на репетицию в отличном настроении и весело бурчал, что-то из собственного «гениального» сочинения…

   А билетов на концерт…

   Нет. Нет. Нет!

   И не будет. И не будет. И не буде-е-т.

   Никогда-а. Ла-ла Ла-ла Ла-ла Ла…

— Ростислав Альбертович, — встревоженный ассистент, выкатив глаза, встретил его на входе в репетиционный зал. — Небывалый случай: Только, что звонили из редакции «Театральной жизни». Они обеспокоены. Не могут достать билеты на наш спектакль. Просят содействия.

— Глупцы и прихлебатели… — Крутиков остановился. Вскинул голову и возвышенно произнёс бессмертную фразу Уильяма Шекспира. — Если у вас есть слезы, приготовьтесь пролить их! Хотите посещать мои спектакли — желаете наслаждаться моим творчеством — позаботьтесь о билетах заранее — если вам конечно повезёт!

— …И вообще! Голубчик, зарубите себе на носу. Я!!! До последней капли крови сжигаю себя, служа Мельпомене, а не работаю распространителем билетов. Поймите же, наконец: Талант, рождённый в облаках — не может ползать по земле! Ясно?!

…..

В то же время в «Творческой мастерской» Максим завершал крепление компьютерного монитора в деревянную коробку из-под телевизора, вместо кинескопа вынутого оттуда ранее.

Рядом с ним пухлый розовощёкий мальчишка грыз большое яблоко и сквозь чавканье убедительно перечислял…

— А ещё, на букву «П», я люблю больше всего на Свете: Персики, помидоры, пирожные, пряники, печенье, пироги, пахлаву, пастилу, мороженое «Пломбир».

— Вовчик, постой, не части, — задняя крышка телевизора была прикручена последними винтиками. — Ты уже упоминал мороженое, когда перечислял еду на букву «М». Так, что второй раз не считается.

— Почему, не считается — всё считается. «Пломбир» — моё любимое мороженое. Знаешь, сколько я его могу съесть зараз, если бабушка не остановит? Знаешь? Порций, сто! А может и больше.

— Мороженое уже было, — «самоделкин» поставил коробку на стол, развернул её к себе задней стороной и начал втыкать в разъемы провода. — Давай перечисляй всё по-честному — один раз.

— Ладно, тогда, я люблю ещё: Пампушки, пельмени, пудинг, паштет, повидло, пышки, плюшки, плов, печисто, пиццу, пюре, пасху, простоквашу, потапцы…

— А это ещё, что такое? — переспросили, протягивая руку вниз и нажимая что-то под столом. Экран «телевизора» быстро моргнул, засветился синим цветом. Побежали строчки. Заморгали картинки. Пошла загрузка операционной системы.

— Максим? — мальчишка увидел свечение экрана и возникшее изображение. — А ты научишь меня так классно разбирать телевизоры?

— Разбирать, «классно», научу.

— А собирать?

— А собирать — научат в институте, лет через десять — если захочешь. Так, что такое потапцы?

— Это, те же гренки. Только называются по-другому.

— Владимир, ты опять мухлюешь. Гренки уже были на букву «Г».

— Я не говорил гренки.

— Говорил.

— Нет, не говорил.

— Говорил-говорил. Ты что думаешь, у тебя одного память хорошая? Я всё слышу и помню!

В очередной раз, не смотря на табличку «Не отвлекать — идёт творческий поиск!» в комнату без стука зашёл Валерий Смирнов. Обиженно прошаркав ногами, он смачно плюхнулся на стул.

— Валера, что случилось? — Макс не ожидал увидеть расстроенного друга. — Что за печаль — тоска в глазах? Почему грустный?

— А отчего веселиться?

— Хотя бы оттого, что ещё вчера твоё имя впервые появилась на театральных афишах, а уже завтра твой волшебный голос дебютирует в театральной постановке. Мы вот с Владимиром, считаем, что песню в твоём исполнении ждёт небывалый успех. Собираемся даже пойти на спектакль. Посидеть, поаплодировать твоему негранёному таланту.

— Какой голос? Какой успех? О чём вы говорите? Я только, что с комсомольского собрания. Всё плохо — вообще всё — хуже некуда: Первый секретарь в отпуске. Вместо него собрание вела Соломахина. Настроила всех против меня. Не может простить, что не пригласил на дискотеку. Заладила: У тебя нет комсомольской сознательности — ты думаешь только о себе — тебе наплевать на товарищей. Смирнов — ты эгоист и себялюб! Короче, в качестве перевоспитания, выдали нам поручение — принять участие в городском конкурсе посвященной годовщине борьбы наших летчиков с диктатором Франко. Через неделю надо подготовить и исполнить на испанском языке две песни. На испанском!!!

— Не понял? — Макс заворчал недовольно. — А почему не на французском, немецком или китайском?

— Потому, что гражданская война, в тот год, слава богу, была в Испании. Понимаешь, в Испании, а не в Китае. Хоть в этом повезло!

Путешественник во времени поморщился. В голове сложились строки…

   «Да, не было печали — вступили в комсомол…

   Петь надо на испанском — хорошенький прикол.».

— Слушай, Вовчик? — в кудрявой голове Смирнова сквозь трясину безумных идей пробилась внезапная догадка. — А ты случайно не слышал испанских песен? Ну, там, какую-нибудь «Качучу» или «Пасодобль», али ещё чего…

— Не-а, — произнес мальчуган. — Из таких непонятных названий, я слышал только «Марсельезу». Но она на французском.

— И звучала примерно так, — парнишка тут же затарахтел гимн Франции под музыкальное сопровождение смутно похожее на вторую производную от песни «Во саду ли в огороде».

   Алон зан фан дё ля патрийё

   Лё жур дё глуар-этариве-е

   Контр ну дё ля тиранийё

   Летандар сан глян тэлёве-е…

— Слушайте, мужики! — Валерка попытался сформировать оригинальное предложение. — А может быть… мы эту Марсельезу переведём и споём на испанском?