— Так это свидание, — протянул Эдвард. — С полицией, как сопровождение. Как романтично.

Бун вскользь глянул… и глазам своим не поверил, словно он не признал Эдварда.

Игнорируя его насмешку, Бун шагнул вперед с протянутой рукой.

— Эдвард. Я не знал, что ты вернулся в город. Мои соболезнования по поводу смерти твоего отца.

— Только часть меня вернулась, — произнес Эдвард, все же пожимая руку, только лишь потому, чтобы потом не выслушивать упреки Саттон. — Поздравляю с победой в ноябре. Снова.

— Предстоит много работы, — губернатор взглянул на Саттона. — Извините, что вмешиваюсь, но ваш персонал интересуется можно ли подавать ужин? Или стоит организовать еще одно место за столом? Я могу помочь.

— Он не останется…

— Я не останусь…

— Как одновременно, — губернатор улыбнулся. — Хорошо. Я оставлю вас. Было приятно повидаться с тобой, Эдвард.

Эдвард кивнул, и не упустил, как мужчина, выходя из комнаты, легко сжал руку Саттон.

— Новый парень? — протянул он, как только они снова остались одни.

— Не твое дело.

— Ты не отрицаешь.

— Куда ты хочешь, чтобы я перевела деньги…

— Почему ты не отвечаешь на вопрос…

— Потому что не хочу.

— Так это свидание.

Они оба молчали, воздух искрился между ними гневом и чем-то эротическими искрами, которые разделяли их… или, по крайней мере, сексуальная составляющая была с его стороны. И он ничего не мог поделать. Он раздевал ее глазами, снимая мысленно с нее платье, видя ее обнаженной во всей своей красе.

Но она заслуживала лучшего. Лучшего, чем он. Она заслуживала настоящего парня такого, как Дерьмовый Дэгни со всем его надежным прошлым, его слащавостью и его политической властью. Губернатор был именно тем мужчиной, который будет стоять рядом с ней во всем, полностью функционируя, будет отодвигать ей стул и вставать на ноги, когда она соберется пойти в туалет освежить губную помаду. Он мог сказать ей то, что она должна была слышать, но и то, что она хотела ему сказать. Он смог бы помочь ей с ее бизнесом, а также с ее отцом. Эта пара бы совершила великие дела для государства.

И да… Дермовый Дэгни, несомненно, наслаждается ею и имеет на нее определенные планы, Эдвард не мог даже об этом думать.

Он закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

— О кредите под недвижимость. Ты выполнишь условия? У тебя нет никаких оснований их не выполнять. Процентная ставка хорошая, и ты будешь единственной в обеспечительном интересе на Истерли. Ты в безопасности, в этом смысле.

— Что заставило тебя передумать?

— Это «да»?

Она пожала изящными плечами.

— Я заключила сделку добровольно и у меня имеются наличные.

— Хорошо.

Он слышал себя со стороны, спокойно передавая реквизиты счета, которые сообщил ему Лейн, но при этом думал о губернаторе таком слащавом и заманчивым, который ждет ее внизу, и желал он ее не потому что она была свободной, а потому что она была красива и умна, и мужчины это видели, такого невозможно было не замечать и желали, даже жаждали.

И знаешь, Эдвард был поражен возникшем у него желанием пройти в другую комнату и совершить убийство, разбив о голову губернатора супницу. Конечно, его бы тут же застрелили в процессе мести, это было бы справедливо, но тогда разрешились бы и многие проблемы.

— Средства будут на счете утром, — сказала она. — В одиннадцать утра.

— Спасибо.

— Это все?

— Десять миллионов — это много, да.

Эдвард двинулся к выходу из комнаты, но потом он развернулся и подошел к Саттон.

— Будь осторожна с нашим прекрасным губернатором. Политики не славятся совестью.

— А ты?

Он протянул руку и коснулся большим пальцем ее губ.

— Не всегда. Скажи мне что-нибудь. Он останется на ночь?

Саттон оттолкнула его руку.

— Это не твое дело, но он не останется.

— Я думаю, он хотел бы.

— Ты с ума сошел. И оставь его в покое.

— Почему, потому что я увидел, что он находит тебя привлекательной? Разве это оскорбление?

— Он губернатор штата Кентукки.

— Как будто это что-то меняет? Он все-таки мужчина.

Наклонив подбородок, она пристально посмотрела через его плечо.

— Ты получил то, что хотел. Ты знаешь дорогу обратно.

Она обошла его вокруг, и он сказал:

— Когда он попытается поцеловать тебя в конце ужина, вспомни, что я тебе сказал.

— О, я буду вспоминать тебя. Но не об этом.

— Тогда вспомни меня, касающегося твоих губ.

Лейн шел через Истерли, переходя из одной комнаты в другую, в полной тишине. Такая тишина была редкостью. Когда в поместье трудятся семьдесят человек полный и неполный день и еще имеются полдюжины членов семьи под одной крышей, как правило, раньше, когда он проходил по Истерли обязательно кого-нибудь встречал на любом этаже.

Даже англичанин дворецкий куда-то исчез. Хотя это было самое жуткое, что можно было предположить.

За окном вечерело, темнота опускалась на землю, смазывания очертания деревьев Чарлмонта, а также реки, самой низкой точки Огайо, которая становилась серо-черной, словно нарисованная карандашами.

Проверив свой телефон, он выругался, Эдвард до сих пор не позвонил, и чтобы как-то унять свое беспокойство, он открыл стеклянные двери и вышел на террасу, выходившую на сад и реку. Подойдя к самому краю, его мокасины издавали шорох по плиткам, заставляя его задуматься.

Казалось невероятным, что богатство, окружающее его, изысканные цветы и плющ на грядках, старые каменные статуи, цветущие фруктовые деревья, домик для бассейна, грандиозный бизнес-центр… было ничем иным, как скалой. Постоянной. Неизменной.

Его мысли переметнулись на то, что было внутри дома. Картины старых мастеров. Абиссинские и персидские ковры. Хрустальные люстры баккара. Чистейшее серебро от Тиффани и Кристофле, а также от Пол Ревира. Мейсенский, лиможский и севрский фарфор. Королевская Корона, выигрыш на Дерби, наборы посуды и бесчисленное стекло Уотерфорда. И еще имелась коллекция украшений его матери, настолько обширная, естественно была под сигнализацией, но настолько большая, чтобы рассмотреть ее нужно было долго обходить стенды, некоторые люди имели такого размера гардеробные.

Должно быть семьдесят или восемьдесят миллионов долларов можно было выручить за все это. Ну, или значительно больше, если еще и посчитать картины… в конце концов, в поместье имелись документально заверенных три Рембрандта, спасибо одержимости его бабушки и дедушки художнику.

Так в чем проблема? Ничего, из имеющегося ценность, нельзя было облечь в денежную форму. Прежде, чем все это превратится в доллары, если можно так выразиться, сначала нужно вызвать оценщика, потом он даст свое заключение, и все будет выставлено на аукцион — это будет очень публично. Плюс придется платить определенный процент Christie или Sotheby. И, возможно, было бы быстрее продать в частные коллекции, но здесь тоже придется прибегнуть к услугам посредников, что потребует определенного времени.

Все это напоминало, словно глыбу льда он положил в огонь. С одной стороны, вроде бы можно решить, с другой — не так быстро.

— Эй.

Он обернулся в сторону дома.

— Лиззи.

Он протянул ей навстречу руки, и она легко ринулась в его объятия, на мгновение он забыл обо всем. Легкий ветерок трепал его волосы, принося горячее, сладкое облегчение, забыв обо всем, что так давило на него, выдохнув, он закрыл глаза, отчаянно нуждаясь во сне.

— Ты хочешь остаться здесь на ночь? — спросила она, гладя его по спине.

— Не знаю.

— Мы могли бы, если ты хочешь. Или я смогла бы уйти куда-нибудь, чтобы дать тебе время подумать.

— Нет, я хочу быть с тобой, — он провел рукой вверх-вниз по ее талии, ему хотелось быть ближе к ней. — Иди сюда.

Взяв ее за руку, он повел ее за угол, в сад, на которой опускалась темнота, и они проходили мимо грядок с овощами, по извилистой выложенной кирпичом дорожке, ведущей к бассейну. Его тело воспламенялось с каждым шагом, они были скрыты от всего поместья навесом и беседкой с шезлонгами, баром и грилем. Бассейн освещался снизу, аквамаринового цвета вода ярко подсвечивалась, пока последние лучи солнца исчезали за рекой Индианы.