И для будущих битв надо нам подготовить себе на смену такую краснозвездную армию, какую и мир еще не видел!

Разговор этот продолжился бессонной ночью в моем шалаше.

Когда мы, улегшись, по военной привычке, ногами в глубь шалаша, а лицом к выходу, с первых же слов узнали, что земляки, — мы уже не могли заснуть.

То я рассказывал о себе, то он.

Его милый Арзамас и мое родное Сасово рядом. Ведь это наши железнодорожники послали на помощь большевикам Арзамаса бронепоезд во время кулацкого восстания. Мы даже могли встретиться еще тогда, в девятнадцатом году.

Но разница в годах велика. Он старше на целых два года. А это было так много в то время.

В восемнадцать лет он уже был командиром пятьдесят восьмого отдельного полка по борьбе с бандитизмом и контрреволюцией у нас на Тамбовщине, а я еще только бойцом-чоновцем одной из рот этого полка.

Мы находились далеко от штаба, охраняя мост через Цну, и командир ни разу не побывал у нас с какой-либо инспекцией. Да и едва ли он запомнил бы ничем не приметного среди других паренька, которому вместе с комсомольским билетом вручили винтовку больше его ростом…

И вот он уже ветеран гражданской войны, командир в отставке, а я еще комсомолец, вожатый.

…Красная Армия, Красная Армия<p>— дом родной, милая семья. Взяла мальчишкой, вырастила, воспитала, образовала, человеком сделала… Начал путь бойцом, окончил<p>— командиром полка! Мечтал остаться в армии ив всю жизнь…

У него уже была комсомольская путевка на учебу в военную академию. Но не пустили врачи. Ранения, контузии, болезни, накопленные в боях и походах, сыграли свою роль…

Что же теперь<p>— на покой? Э нет, «покой нам только снится». Мы люди непокоя. Мы всегда на действительной службе. Воспитывать новых бойцов революции<p>— вот наш командирский долг. С самой юности, с самого раннего детства<p>— вот наша цель, вожатый!

Не боевые уставы им вдалбливать, а боевые книжки для них писать, что, пожалуй, и поважней… А для того, чтобы не забывать, что готовит он тем самым боевое пополнение любимой Красной Армии, и ставит он на каждой страничке красноармейскую красную звездочку. И в его новой работе на благо Родины есть тайный, пока никому не раскрытый смысл.

Увлекательная мечта<p>— снова стать командиром. Командиром неисчислимых армий советской детворы, всадником, скачущим впереди…

И об этом узнал я в ту легендарную ночь.

…Гражданскую войну заканчивал он у границы далекой Монголии. Во главе сводного конного полка добивал последние банды белых. И вот там частенько монгольские всадники искали у них защиты и помощи от налетов белых. Прискачут, бывало, монгольские партизаны и спрашивают: «Нужно командира! Где ваш командир?»

А командир у них называется «Гайдар», по-ихнему<p>— «всадник, скачущий впереди». Ведь все они конники и испокон веков воевали в конном строю. И наши бойцы не раз, указывая на своего красного командира, говорили:

«Вот наш гайдар!»

И стало это вещее слово прозвищем. А что, если взять его вместо прежней фамилии?

Пишет книжку не просто писатель, а гайдар<p>— командир…

Но нельзя открыться сразу: неизвестно еще, признают ли его ребята своим командиром, ведь назначение это он сам себе дал…

Весь этот разговор для меня был еще волшебней и значительней, чем даже книга с таинственным названием «Р.В.С.»… И я дал слово<p>— тайны не разглашать.

А что касается нашего отзыва на книгу, который мы хотели написать в редакцию, будущий Гайдар сказал:

— Не нужно… Это важно было не для них, а для меня.

Стоит, старик, жить на свете, ей-богу, стоит, когда ты нужен людям. Вот этим «малым сим», которые спят блаженным сном и не ведают всего, что знаем мы. Не ведают всего, что им предстоит… И, если мы с тобой привьем им свою любовь и ненависть, свою мечту переделать этот мир к лучшему, мы недаром проживем на земле! Ради этого стоит жить на свете!

…Возможно, многое передано мной неточно, какие-то слова здесь не те, много времени прошло, и многие подробности не остались в памяти, могу лишь ручаться, что разговор наш в ту короткую летнюю ночь был в основе своей именно таковым.

На этом дело не кончилось<p>— наш гость так увлекся пионерами и пионерством, что забыл о Москве и о делах и включился в нашу жизнь, как в необыкновенную игру, в которую ребята как равного приняли взрослого человека. И оказалось, что в играх он настоящий изобретатель и заводила. Да еще какой!

Позвали его ребята купаться. И конечно, на самое глубокое место, туда, где омут. Чтобы похвалиться, какие они храбрецы.

— А вы не потонете ненароком? — говорит он, приглядываясь к опасному месту.

— Нет, что вы, Аркадий Петрович, мы здорово плавать умеем.

— Плавать каждая собачка умеет, дело не хитрое, а вот умеете ли вы тонуть?

— Тонуть? — озадачились ребята. — Как-то не пробовали.

— Вообще-то, по законам физики, человек тонуть и не должен, он легче воды. Но люди иногда все же тонут, особенно в раннем возрасте. Из-за паники, по неуменью…

Так вот, тонуть тоже надо умеючи.

Ребята даже раздеваться перестали, слушая такие слова.

— Знай и помни каждый: если случится тонуть, главное<p>— не пугаться. Иди до дна. Только не дыши, ты не рыба. Дошел до дна<p>— сожмись в комочек и крепко оттолкнись от него ногами. Выскочишь из воды, как пробка.

Но, высунувшись на поверхность, не ори: «Спасите, помогите, ой-ой, тону», — людей напугаешь и сам воды наглотаешься. Ты действуй хитрей, схвати глоток воздуха побольше и снова опускайся на дно. И опять отталкивайся. И так путешествуй туда-сюда, туда-сюда, а сам к берегу приглядывайся; который ближе, к тому и приталкивайся… Так в конце концов на берег и вылезешь. Понятно?

Ребята тут же затеяли новую игру «тонуть<p>— не утонуть». И так в ней наловчились, что вскоре чувствовали себя как рыбы в воде.

Пригласили ребята гостя поиграть и в нашу излюбленную игру<p>— городки. Поставили на кон известную городошную фигуру «бабушка в окошке», дали биту потяжелей. Пожалуйте, ваш почин.

Аркадий прицелился, трах… и мимо.

Смутились пионеры, неловко как-то, такой здоровый дяденька и промазал. Подают новую биту:

— Извините, Аркадий Петрович, вам бита, наверное, кривая попалась!

— Нет, ребята, — отвечает он, — не бита виновата, рука у меня дрогнула… И как ей не дрогнуть<p>— фигура-то на кону какая?

— Обыкновенная, «бабушка в окошке».

— Ну вот, сидит бабушка в окошке, отдохнуть желая, а я в нее палкой… Тут рука дрогнет.

— Так ведь это только фигура так называется<p>— бабушкой. Это же понарошке!

— Все равно и понарошке нехорошо на бабушек палками замахиваться. Я бабушек люблю. Вот если бы в окошке сидел кулак за самоваром. Чай попивал, бублики жевал, когда на него батрачата работали… Я бы не промахнулся.

Мальчишки рассмеялись. Тут же поставили новую фигуру, добавив один городок, и назвали «кулак за самоваром».

Аркадий хитро улыбнулся, прицелился, трах! Кулак и самовар разлетелись в разные стороны. Раскулачил!

Ребята в восторге принялись изобретать новые фигуры, переименовывать прежние. И так получилось вместо «змеи»<p>— «белый гад ползучий», вместо «конверта»<p>— «ультиматум Керзона». К старинному попу добавили цилиндр и назвали «буржуин толстопузый».

И как начали распечатывать и вышибать<p>— игра пошла веселей.

Довольный Аркадий только посмеивался.

Что и говорить<p>— сразу и навсегда он стал любимцем ребят.

Разговорились о красочности и символике, необходимых пионерскому движению. О его эмблемах и символах.

Общее он принимал всё<p>— символику красного знамени, красного галстука с тремя концами, символизирующими дружбу трех поколений: коммунистов, комсомольцев и пионеров. Но считал, что у каждого отряда должно быть и что-то свое, ему присущее<p>— не только имя героя, которое носит отряд, но и свои эмблемы и символы. Даже у каждого звена что-то свое.