До рассвета, как тени, скользили по жнивью ребята «Спартака» и девчата «Красной Розы», от избушки к полю, без устали, без понуканий. Только бы успеть до зари.

Ведь они не просто работали<p>— творили чудо! И вот оно: озаренные лучами восхода, перед бабушкиным амбаром красуются в розовом свете снопы.

Бабушка спит, а «чудодеи» бодрствуют. Затаились в зарослях лопухов и крапивы и терпеливо ждут, как она проснется, как на крыльцо выйдет да как увидит… Это ведь самое главное, из-за чего старались!

Вначале бабушка Перевертиха ничего не заметила. Она вышла, зевнула, перекрестила рот. Потом стала умываться, цедя из рукомойника, висевшего у крыльца, скупую струйку и ополаскивая нос и рот одной рукой, как кошка лапой.

Вдруг взгляд ее мутноватых глаз остановился на снопах. Старушка протерла веки. Попятилась. Взяла зачем-то клюку. Обошла кругом. Потрогала клюкой снопы. Приложила ладонь к глазам, долго смотрела в поле. Дальнозорка была старуха, разглядела, что полоска пуста, копен ее там нет… Из них сложена аккуратная адонька.

Тут подпрыгнула бабка, бросила клюку, да в избу, да к образам, и прямо к Николе-угоднику. И давай молиться, и давай поклоны класть!

А нас как ветром подхватило. В овраг<p>— и ходу к лагерю.

Бежим, а от смеха животы схватывает.

— Вожатый, ей тебя целовать надо, а она Николу!

— Ой, здорово, мы<p>— ангелы!

— Ну, никто не поверит, никто! Дома хоть не рассказывай, как мы творили чудеса!

Забравшись в шалаши, «чудотворцы» проспали до обеда и не чуяли, что поднялось в деревне. На бабушкино «чудо» сбежались поглазеть и стар и мал. Перевертиха без устали рассказывала, как молила она Николу и вот сподобилась… Зеленин за перевозку снопов третью долю брал, а Никола-угодник за молитву перенес!

Бабы сразу поверили. Мужики чесали в затылках. Обсуждали чудо на все лады.

Когда до нас дошел весь этот шум, мы решили нанести окончательный удар суеверию. Отправились в деревню парадным маршем. Выстроились, ударили в барабан и продекламировали хором наспех сочиненные антирелигиозные частушки. О том, как угодники проспали, а пионеры не дремали.

При всем честном народе в доказательство, что «чудо» сделано нами, достали спрятанный в середину вымпел.

Увы, бабушка нам не поверила.

Она так разобиделась, что ребят в красных галстуках с тех пор видеть не могла. Грозилась клюкой и гонялась за ними.

Да и на селе нашу проделку повернули против нас же:

— Знаем мы, известно, это они, чтобы глаза отвести, свой вымпел-то подложили… Сами в бога не веруют и других попутать хотят. Чего уж там хитрить, было чудо, намелила Перевертиха! Послал ей господь за добрые дела!

Сколько ни возмущались наши чудодеи, сколько ни доказывали деревенским мальчишкам, девчонкам, малым и старым при каждой встрече, что это они сами, своими руками, перетащили снопы, ничего не помогало.

— Да ведь известно, вы в бога не верите, вам оно так говорить и полагается, — отвечали деревенские рассудительно.

Мы уж были и не рады, что так ловко побатрачили на Николу-угодника.

И сделали из всей этой истории вывод: вести борьбу с суевериями не так просто. Одно дело самим убедиться, что никаких божественных чудес не бывает, иное дело убедить в этом других.

Беда одна не приходит. Не успели мы пережить все огорчения из-за сотворенного нами «чуда», как новое происшествие потрясло наш лагерь.

Прибежали посланцы «Красных огородников»:

— Выручайте, ребята, у нас огурцы горят! Драгоценные поздние огурчики для осеннего посола пропадают…

Листва жухнет, завязь желтеет, поливка большая нужна.

Зарежут нас огурцы… А мы на них так надеялись!

Вторую неделю стоял такой зной, что земля начала трескаться. Солнце всходило в багровой дымке. С востока веял сухой ветерок, от которого шелушилась кожа и трескались губы.

Друзей надо было выручать. И вот всем отрядом от мала до велика, лишь только солнце пошло на закат, вышли мы на поле нового боя. Артельщики достали насос у пожарной команды и посменно в поте лица качают воду из ручья и по шлангу подают в большой чан, установленный на краю огорода. А мы, выстроившись цепочкой, передаем ведра ближе к грядкам. Бабы, девки, артельная детвора и наши пионеры с ведрами, с котелками, с чугунками снуют среди грядок и поливают огурцы и редиску позднего посева.

Работаем до заката, при свете поздней зари. И уходим в лагерь, едва волоча ноги, но такие гордые, такие довольные собой, как будто мы выиграли сражение.

Так мы сражались три дня, пока не отлили желтеющие огурцы и не заставили посвежеть редиску.

За этим занятием и застали нас некоторые родители, явившиеся с вечера в субботу.

Они поначалу не огорчились, даже помогли нам и с удовольствием отведали свежей сочной редиски и огурчиков-позднышков, которыми угостили их артельщики.

Среди них были забавные сюрпризы: огурцы, на которых солнцем выгравировано «Рита», «Катя», «Игорь» и так далее.

Этому нехитрому искусству научились ребята от Васьки. От скуки он придумывал себе всякие забавы. Втайне обернет огурец травинкой и, когда на его зеленой коже образуется белая спираль на том месте, где травинка прикрыла ее от солнца, снимет огурец и забросит в речку:

«Это заколдованный», «На нем ведьмино тавро».

А на другом огурце выведет крестик и, поедая его, уверяет, что это «божий дар».

Но ребята уже не попадались так просто в его ловушки: вскоре, разгадав секрет, стали обертывать огурцы бумажками с прорезью из букв, тогда надписи получались темные на бледном фоне. Либо накладывали на огурцы слова из ивовых палочек, и тогда надписи получались белыми на темно-зеленом фоне. Иные огурцы делали рисунчатыми, разукрашенными замысловатой солнечной татуировкой.

Словом, превзошли Васькино искусство<p>— себе на горе.

Эти приметные огурцы преподнесли нам неожиданный сюрприз. И какой!

Уважаемые папы и мамы после краткого свидания со своими обожаемыми чадами вдруг собрались в гости к нашим друзьям-врагам в опытно-показательный. Оказывается, перезнакомившись в дороге с их родителями, они сговорились обменяться визитами по принципу «вы к нам<p>— мы к вам».

Наших пригласили к обеду, а мы пригласили гостей к ужину. Некоторые родители захватили с собой и детей, против чего я не смог возразить.

Беды не чуя, мы готовились к званому ужину. На этот раз задумали «удивить<p>— победить» омлетом с зеленым горошком да чаепитием с сотовым медом.

Происхождение этих яств было не простое. Целую корзинку яиц наменяли наши девчонки на нитки, иголки, наперстки и прочую галантерею, которую одолжила им мать Кости Котова из своих старых запасов, оставшихся от ее лоточной торговли.

Оказывается, когда наши распространяли книжки Мириманова, многие деревенские бабы спрашивали у них эти необходимые предметы обихода. Девчонки пообещали.

И вот результат<p>— корзинка яиц. Признаться, такая коммерческая операция меня весьма смутила.

— Ну, а что? Какая разница, одному нужна книжка, другому<p>— наперсток, доказывала Рита, — все равно мы хорошее дело сделали.

— В книжке главное<p>— распространение знания, — возражал я. — А это уже торговля!

— Ну что ж, а разве Ленин не говорил, «нам надо учиться торговать»? Так это наша, красная торговля.

Дискутировать было некогда, и мы приняли трофеи наших фуражиров в общий котел.

А вот с медом<p>— это была романтическая история. Несколько дней тому назад явился в наш лагерь неизвестный мальчишка и передал толстую книжку, аккуратно завернутую в плотную бумагу. Это был роман Новикова-Прибоя «Цусима». Посылал его нам Аркадий Гайдар с просьбой передать сапожнику.

Бывший матрос так обрадовался подарку, что наградил наших посланцев целой чашкой свежего сотового меда со своего пчельника. Оказывается, он был не только сапожником, но и пчеловодом-любителем.