— Какой приятный человек, — жизнерадостно заметила Холли. Он затаил дыхание. Повернул ключ. Нажал на педаль. Но машина отказывалась ехать. Жирная железная корова завязла в песке.

— Что еще? — Холли, кажется, считает, что он может ответить.

Глаза впились в поворот 21. Коп забарабанил в стекло.

— Посмотри-ка, что у тебя делается сзади, приятель. Две шины спустили. Просто лопнули.

Они вышли. Осмотрели поломку.

— Вниз по дороге есть отличный мини-гольф, и хозяйка там отличная женщина, — сказал полицейский. — Может, вам отправиться туда вместе с ребятами, пока ваш папочка ждет буксир? Там будет весело.

— Нет, — сказал он. — Они останутся со мной. Холли как-то странно поглядела на него. Ненадолго расстаться, прямо сейчас, будет полезно им обоим.

— Не глупи, Орри. Встретимся на этом месте. Детям здесь нечего делать.

Мальчишки ликовали.

Конечно, она права. К тому же, что он может сделать, чтобы не выглядеть при этом полным кретином? Когда рядом еще и коп? Холли с детьми забирались в полицейскую машину.

— Вы не поверите, — говорила Холли, — но мальчики еще несколько миль назад просили нас остановиться у мини-гольфа.

— Наверное, судьба, — отозвался коп. Глаза впились в поворот 21.

Сверчки трещали вдоль дороги. Целый оркестр, только без ударных. Было странно слышать их среди бела дня.

Он посмотрел в зеркало заднего вида. В животе похолодело. В голове сумбур.

Взглянул на дорожную карту. Атлас автомобильных дорог. Комиксы. Вышел размять ноги.

Заметил на горизонте «Грейхаунд». За ним белая «Хонда».

Самое подходящее время снова начать курить. Если бы только было что.

Буксировочного троса не видно.

«Грейхаунд» ближе. Гораздо ближе.

Белая «Хонда» рвется вперед, расстояние быстро сокращается. Слишком быстро.

Он стоит неподвижно. Пытается разогнать туман в голове. Пытается стряхнуть с себя проклятие. Как бы не так. Он заслужил это. Видит пластикового Чингачгука, охраняющего «Форт Бампоу», локоть согнут, кулак сжат, средний палец нагло устремлен в небо. Видит детей, Холли ведет их к кассе под распластавшимся енотом: «Добро пожаловать!» — написано у зверя на хвосте. Видит женщину в кассе. Коротенькая. Грушевидная. Тело складками нависает над стулом. Видит усмешку, расползающуюся по ее физиономии. Слышит ее вопрос: «Так когда умер ваш отец, ребята?»

С полицейской точки зрения случай был простейший. Господин Томази, скрипичный мастер, совершил самоубийство, выпрыгнув из окна мансарды своего четырехэтажного дома, в котором жил и где имел мастерскую. О трагическом случае сообщили двое очевидцев, проходивших по площади ранним утром, — помощники пекаря, разносившие хлеб. Когда, испуганные, после недолгих колебаний они подошли к месту, куда несчастный упал, тот уже не подавал признаков жизни, хотя внешних повреждений заметно не было.

Следователь Муратори, прибывший вскоре на место происшествия, узнал от взволнованных юношей, впервые непосредственно столкнувшихся со смертью, что ничего не предвещало падения тела. Не было слышно никаких звуков вплоть до тупого удара тела о тротуар — он показался внезапным глухим выстрелом, который напугал голубей у небольшого фонтана в центре площади, и те разлетелись. Большинство самоубийц, кончающих с собой прыжком с высоты, издают крик, шагнув в пустоту, — тогда, когда поздно что-либо менять. Лишь те, кто абсолютно уверен в правильности своего поступка, остаются безмолвными до конца.

Осмотрев дом, следователь Муратори легко определил, откуда выбросился господин Томази. Единственное открытое окно было в мансарде. Конечно, можно было прыгнуть и с крыши, но самоубийце для своей цели не было причин использовать такое труднодоступное место при наличии гораздо более удобного. Быть может, странно ожидать такого от самоубийц, но полицейский из опыта знал, что они, как правило, стараются не осложнять себе последние минуты жизни.

Осмотр внутри дома не дал ничего, что могло бы свидетельствовать против версии самоубийства. Наоборот. Когда следователь поднялся до мансарды, выходящей окном на площадь, он обнаружил, что она заперта изнутри. Это было типичной мерой предосторожности, характерной для тех, кто не хочет, чтобы им помешали в осуществлении их намерений. Дверь пришлось выбить, поскольку ключ было не вытолкнуть снаружи из замка и, следовательно, нельзя было воспользоваться отмычкой. Маленькая комната была обставлена скудно: стол, четыре стула, небольшая кровать, умывальник с тазом и кувшином в углу, довольно большое зеркало. Не было ни ковра на полу, ни занавесок на окне, ни картин на стенах.

Как объяснил господин Умбертини — высокий худой мужчина около тридцати лет, помощник покойного скрипичного мастера, единственный, кто с ним жил в доме, — эта комната использовалась исключительно для окончательной проверки нового инструмента. В подобных случаях господин Томази уходил в мансарду и некоторое время играл там в одиночестве. Выходил мастер или с улыбкой на лице, означающей, что он доволен своей работой, или с охапкой щепок и оборванных струн — тогда ему лучше было не попадаться на глаза.

Старания следователя и помогавшего ему заметно потрясенного господина Умбертини найти прощальное письмо успехом не увенчались. В этом не было ничего необычного. Послания такого рода в основном оставляют те, кто на самом деле не хочет кончать с собой, но все же в конце концов это делают. Решительные самоубийцы не считают нужным объяснять свой поступок миру или оправдываться перед ним, равно как и прощаться. Судя по всему, случай господина Томази относился как раз к последним. Человек твердо решился на этот шаг и претворил свою решимость в действительность не раздумывая. Это был пример, который можно использовать в полицейских учебниках. Ясный и бесспорный. Больше выяснять было нечего. Правда, побуждения, заставившие уважаемого скрипичного мастера наложить на себя руки, были не установлены, но они и не интересовали земное правосудие. Пусть ими займется небесное. Впрочем, только оно и может знать, что было на уме самоубийцы.

Следователь Муратори велел господину Умбертини собрать свои вещи и покинуть дом, чтобы его можно было опечатать до разбирательства о наследстве. Помощник мастера хотел что-то заметить или добавить — по этому поводу или по какому-нибудь другому, — но сдержался. Это было хорошо. Так или иначе, все было сказано, и полицейский не мог помочь несчастному, оказавшемуся вдруг на улице. В конце концов, бывает и гораздо хуже. Этот уж как-нибудь выкрутится. Человек, который изучил ремесло изготовления скрипок у мастера Томази, не останется без куска хлеба. С такой рекомендацией он без проблем может получить место у какого-нибудь мастера или даже открыть собственную мастерскую.

Опытный полицейский редко ошибался в оценке людей и их судеб, однако здесь произошло именно это. Господин Умбертини не стал искать новое место или пытаться самостоятельно заниматься изготовлением скрипок. На деньги, скопленные за много лет, он снял скромную комнату в одной из узких улочек, ведущих от площади, где он жил раньше. Плата была невысокой, поскольку комната находилась в полуподвале и была довольно сырой. Ему это не особенно мешало, поскольку в ней он только ночевал.

Большую часть времени господин Умбертини проводил в трактире неподалеку от дома мастера. Прежде он никогда не ходил туда, поскольку не был склонен к алкоголю, к тому же трактир пользовался дурной славой из-за собирающейся там публики. Теперь обе эти причины отпали. Он стал пить, поначалу умеренно, чтобы почувствовать легкую оглушенность, а потом все больше и больше, неощутимо перейдя границу, за которой человек становится алкоголиком. В трактире подавали только дешевое дрянное спиртное, от которого у господина Умбертини после пробуждения в грязной подвальной постели долго болела голова, но он тем не менее снова шел туда.