— Что здесь происходит? — властный учительский голос дремал во мне и все ждал повода проснуться и дождался.

Большая собака нехотя отошла от моего рюкзака, она уже почти смогла вытащить пакет с бутербродами из кармана. Она (собака) была необычной расцветки, взгляд умный и вдумчивый и мне сразу подумалось, какие бы красивые у них с Барсиком могли бы быть щенки.

— Тебя покормить? Глупый вопрос. Была бы ты не голодна, не воровала бы еду. Сейчас.

Я развернула пакет с бутербродами и мы с собакой перекусили. Она брала кусочки деликатно, осторожно и умилительно облизалась после нашего обеда. Что же мне делать? Найти ночлег, наверное, а потом расспросить об озере, оно должно быть где–то поблизости. Вдруг я почувствовала на себе чей–то взгляд и увидела приближающегося ко мне молодого человека. Рядом с ним шла собака — копия той, что сидела около меня.

— Молодой человек, вы местный, вы мне не поможете? — я прищурилась, стараясь прочесть по его лицу, стоит ли мне продолжать. Он внимательно слушал. — Здесь, говорят, есть Озеро. Вы не знаете, где?

— Я вас провожу, — сказал он, вскидывая мой рюкзак на плечо.

Ох и тяжело мне пришлось! На меня обрушились такие ругательства и проклятья, которых я, далеко не зефирная девочка, не слышала никогда и, надеюсь, больше не услышу. Если убрать все маты и оскорбления, вопрос был краток: «С каким таким мужиком ты отпустила Леночку и кого она принесет в подоле?» Спас меня Ромка. Он просто подошел к беснующемуся ревнивцу и внимательно посмотрел ему в глаза. Можно вопить, можно звать охрану, но когда тебе зрачок в зрачок смотрит огромная собака, глубоко внутри, на подкорке, вспоминаются наши предки вот так смотревшие в глаза волкам, затем покоренным и прирученным. Эк, загнула, зато правда! Роме в глаза тяжело смотреть. Вот и Николай Семенович, заткнулся, как миленький.

— Значит так. Моим заданием было найти Озеро и проводить туда Леночку, правильно?

— Какого ху…

— Тихо! Я свою задачу выполнила. Вы не доверяете жене? Вы думаете, что она способна изменить вам?

— Нет, но…

— Слушайте, да она живет вами, молится на вас. Она продаст душу любому демону, лишь бы родить вам наследника, естественно от вас и будет умолять остаться в живых, лишь бы иметь счастье мыть его засранную розовую попу. Вы хоть это осознаете? Отключите свой мозг самца, хоть на секунду!

— Олеся, но как же она там? Никаких теплых вещей, мыло, полотенце, зубная щетка! Надо догнать, отнести!

— Вы не найдете никого и ничего. завтра я сама пойду на ту тропу со всем необходимым и подожду. Его или их обоих.

— Как вас зовут, юноша? — подъем давался мне очень нелегко, но было крайне невежливо не спросить имя человека, несущего мой тяжеленный рюкзак.

— Павел Сергеевич.

— А меня Марья Ивановна, приятно познакомиться.

— Взаимно.

Я ожидала, что он скажет, что я могу называть его просто Пашкой, но он молчал. В отличии от меня, пыхтевшей и обливающейся потом, он шел легко и как будто не замечал, что тропа начинает уходить круто вверх.

— Здесь есть удобное место, мы тут заночуем. Это хорошая примета. Когда я сюда первый раз поднимался, я тоже устраивал привал именно здесь. Собака показала это место.

— Как их зовут?

— Собак? Я не знаю. Мой не говорит, вторая — ваша, вам видней.

— Она на моя. — сказала я и тут же пожалела. Как хотелось бы, чтобы эта замечательная собака была моей, чтобы можно было запустить руки в густой мех, вдохнуть его запах и рассказать ей обо всем. Что такое вдоветь в сорок лет, поднимать детей, много работать и постоянно бояться того, что не сможешь, сломаешься, а за спиной никого. Так я все рассказывала Снежке и Барсу. А почему бы этой собаке не стать моей? Я посмотрела на нее очень внимательно. Она явно умна, явно без хозяина. Тут даже не в ошейнике дело (сразу вспоминается, что незамужнюю женщину видно не из–за отсутствия обручального кольца, помните?). Вид у нее был независимый и самостоятельный и я поняла, что это она будет выбирать: пойти ко мне жить или нет.

Павел устроил привал на небольшом пятачке около тропы. Спала я крепко, хорошо отдохнула и на следующий день они — человек и собаки — вывели меня к тому самому Озеру. Оно было еще прекраснее, чем в моем сне или на фотографии в интернете. Оно было само спокойствие и блаженство. Тишина, жужжание насекомых, небольшой ветерок и вода. Спокойная, древняя, помнящая начало мира.

— Давайте устраиваться, Марья Ивановна.

Павел (хоть тресни, никак не поворачивался язык на Сергеевича) с гордостью показывал мне, как он устроил свой быт, как чисто и уютно было около его палатки, какой удобный очаг сложил он из камней. Настала моя пора хвастаться. Боясь упреков и смеха, я вытащила одноместную палатку и спальник и вопросительно посмотрела на парня.

— Пойдет, — ответил он. — Сейчас обеспечим вас кровом.

В первый же вечер он рассказал мне свою историю. Я ему не поверила. За два месяца помолодеть на 40 с лишним лет? Он или болен или действительно терял память и вернулась к нему не своя, чужая. Так, наверное, бывает, когда люди находятся в коме или во сне. Их души вылетают из тел, вольно носятся по всему миру и иногда забывают дорогу обратно, вот и возвращаются в первое попавшееся тело. Грустно, но где–то в этом мире есть семидесятилетний мужчина, уверенный, что ему двадцать пять. Как ни странно, я не боялась Павла. Даже если и сумасшедший, что он может мне сделать? Вернее, сделать–то может многое, но я находилась в таком состоянии, когда мне было все равно, да и собаки спокойны, а я уже поняла, что они предупредят об опасности.

Потянулись однообразные дни. «Однообразные» — слово с отрицательным запахом (да, у слов есть запах, разве вы не замечали?), нужно другое, какое — никак не подберу. Дни были одинаковы, рутинны, но они не были скучны или утомительны, они были заполнены до предела ощущением жизни. Тем самым «здесь и сейчас» которому сейчас модно стало следовать.

Ко мне вернулось мое «подводное» состояние, только сейчас оно было со знаком «+». Я находилась в другом мире. Там было тихо. Не так, как в городе, когда выключаешь свет и ложишься спать и кажется, что тишина. Ее там и близко нет. Проехала машина, заработал холодильник, зазвонил телефон. Тебе стало скучно или страшно, ты включила телевизор или свет или радио или позвонила детям. Тут же был космос. Мы парили в нем, занятые исключительно собой и своими насущными нуждами, мы могли замереть и наблюдать за бабочкой или облаком, мы смеялись, глядя, как собаки играют и гоняются друг за другом. Павел каждый день купался в Озере. Два раза обязательно, а иногда и больше. Оно было ледяное. Уже на берегу от него веяло таким холодом, что зубы мерзли.

— Вы зачем сюда притащились, а, Марьванна? — ехидно спрашивал Павел, заходя в воду.

Зачем я и сама не знала, но не за купанием в ледяной воде.

— Зайдите в воду по щиколотку, умойтесь! Мне надоело греть вам воду.

Да, он был, конечно, прав. И я решилась. А потом… Я замерзла так, что пламя бы меня не согрело, оно бы меня растопило, как Снегурочку. Я стояла под ослепительным жарким горным солнцем и действительно таяла. Таял лед, сковавший душу и мешавший дышать и жить. Он таял и я рыдала, долго и громко. Павел не пытался меня утешить, сделал вид, что у него срочные дела в палатке, а я, нарыдавшись и почувствовав, что у меня больше нет слез, спустилась к Озеру, умылась и поняла, что чернота из души ушла.

Мы прожили так около месяца, наверное. Мобильник сел, Павел, когда ходил за продуктами в село, успел отправить Машке и Игорю мое голосовое сообщение. Я знала, что они будут волноваться, что будут искать, но моя душа сейчас была важнее. Не знаю, откуда взялся такой эгоизм, я всегда жила только для них.

— А сейчас, поживи для себя, — сказал мне Павел.

— Вы почему мне тыкаете?

Субординация — для учителя одна из важнейших вещей и она въелась в меня так, что не вытравишь. И вот. Мальчишка мне тыкает. Меня это оскорбило больше чем то, что он осмеливается давать мне советы.