— И я благодарен тебе за это, но я хотел бы видеть дома отца, а не деньги, — рявкаю я.

Напряжение между нами повышается и, если сейчас никто не вмешается последствия могут быть плачевными.

— А где же были твои деньги, когда я просил занять мне, где? Я еле концы с концами свожу здесь, я влезаю в чертовы долги, потом отдаю и снова влезаю. Я просил тебя одолжить мне и не один раз. Но что ты говорил? Тебе напомнить?

— Ты сам заварил эту кашу теперь сам ее и расхлебывай.

— Я бы давно уже это сделал, если бы ты дал мне такую возможность. Но связал меня по рукам и ногам, я и шала сам не могу ступить.

— У тебя полная свобода действий, — парирует он.

— Ты сейчас смеешься? О какой свободе идет речь? Четыре года назад я решил вернуться в Америку и помнишь, что ты мне сказал? А три года назад? И самое ближайшее… год назад? Помнишь?

В моей памяти прокручиваются моменты с нашими разговорами и это только подливает масло в огонь. После каждой нашей беседы я либо пил, либо бил, не людей, конечно, а грушу.

— Ты постоянно шантажировал меня, самым ценным, что есть в моей дерьмовой жизни. Ты каждый раз смел ударить меня по самому больному, зная, что я сдамся. И ты называешь это свободой? Ты чертов лицемер! Я даже не удивлюсь если мама не знает об этом.

Пока я приводил свое дыхание в порядок, отец молча стоял и смотрел на меня.

— Что? Нечего сказать?

— Я уже множество раз повторял, так будет лучше для тебя.

Я громко усмехнулся.

— Мы вернулись к гребаному началу, — взмахиваю я руками.

— Дэвид, ты меня не понимаешь…

Эта фраза выводит меня из себя, и я подхожу к нему в плотную.

— Я не понимаю тебя? Это ты не понимаешь меня! Я каждое утро просыпаюсь с мыслями что меня ненавидят. Я каждую ночь засыпаю с мыслями, что когда-нибудь они поймут и простят меня. Я каждую минуту думаю о них, потому что они для меня все. Я с самого детства был рядом с ними и каждый раз защищал их от все. А теперь… теперь мне приходится защищать их от себя же, потому что один мой вид сделает им больно, а я не хочу этого. Но знаешь, в чем загвоздка? Все это делает больно и мне, меня разрывает от мысли, что теперь я буду приносить им страдания.

Я отступаю от него на шаг и стараюсь взять себя в руки.

— А ты не думал, что они забыли о тебе? Что ты им больше не нужен, и они живут нормальной жизнью, вытиснив из воспоминаний тебя?

От его фраз все внутри закипает и все попытки держать себя в руках разбиваются в дребезги.

— Не смей, не смей так говорить! — кричу я, схватив его за шею, — Ты ни черта не знаешь их, ты даже не знаешь собственную дочь!

Моя хватка становится все крепче и говоря следующие фразы я смотрю ему прямо в глаза:

— Она каждый раз прибегала ко мне, когда нуждалась в помощи, ни к тебе, ко мне! А знаешь почему? Потому что я постоянно был рядом, в то время, когда ты зарабатывал свои сраные деньги!

Я отпускаю его и кулак влетает в стену рядом с его лицом. Если он сейчас же не свалит, я буду жалеть о своих действиях всю оставшуюся жизнь. Я чувствую, как ярость наполняет меня, и я наношу еще один удар. Кулак ссадит, и я чувствую, как по пальцам стекают капельки крови. Но меня это не волнует, причина моей злости стоит напротив меня и уверенно смотрит мне в глаза, зная, что я не подниму на него руку.

— Пошел вон от сюда, — сквозь зубы рычу я.

Он не сдвинулся с места.

— Я сказал пошел отсюда, я не хочу тебя видеть! — кричу я что есть силы.

Он уходит, и я слышу, как закрывается входная дверь. Я срываюсь и перекидываю стол и все что на нем было. Он хотел добить меня? Пожалуйста, у него это получилось. Последние слова ударили прямо в сердце, в ту самую часть, которую я пытался сохранить и надеялся сберечь. Ведь там хранились воспоминания, связанные с людьми, которые мне дороже всех на свете.

Как только я успокоился в дверном проеме появился Серхио. Он все слышал и теперь он знает все то, что я четно пытался от него скрыть. Бросив на него взгляд, который говорит сейчас о много, я направляюсь в спальню.

— Все что я разбил, я завтра куплю и дыру в стене тоже заделаю.

Он открывает рот в надежде что-то произнести, но я сразу снимаю все вопросы.

— Все что ты слышал правда, но я не хочу обсуждать это ни сегодня, ни завтра, никогда.

Он кивает, а я захожу в спальню и падаю на пол с мыслями, что больше я не собираюсь слушать своего отца. Я не прошу ему ни тех фраз, которые он кидал мне прямо в лицо, ни тех действий, которые якобы должны были улучшить мне жизнь. Я тоже наговорил ему много обидного, но он сам вывел меня. Когда-то я считал его другом, человеком, который может хранить все мои тайны. Я всегда бежал к нему за помощью, потому что считал, что мама меня не поймет. Но чем старше я становился, тем чаще слышал фразу "У меня нет времени, давай попозже". Он сам отталкивал меня, а сегодня я разорвал окончательно наши прошлые близкие отношения. Даже если завтра он купит мне билет в Америку, я разорву его у него на глазах и скажу, что отныне мне его помощь не нужна. Мне вообще от него ничего не нужно. Он мне четко дал понять, что больше моя жизнь его не волнует и я сам должен решать свои проблемы.

Каждое решение предопределяет нашу жизнь. Любой наш неправильный выбор может поставить под сомнение будущее. И каждая попытка исправить положение будет только глубже зарывать нас в могилу. Кто-то признает неверный выбор, но не я. Даже если это так, я буду до последнего идти по этой дороге и не изменю своего решения, чего бы это не стоило. Я слишком упрямый и моментами эгоистичный.

С момента ссоры с отцом прошло четыре дня. А я не разу не вышел из своей комнаты, потому что не мог. Не мог взглянуть в глаза матери, которые полны боли и печали. Стоило остановится и не продолжать выяснять отношения в ее присутствии, но я не мог оставить, между нами, недосказанность. Я еще удивляюсь как он до сих пор не выгнал меня из дому. Ведь буквально на следующий день после ссоры, он стоял за дверью и кричал мне чтобы я убирался из его дома. Думаю, здесь постаралась мама, только благодаря ей у меня все еще есть крыша над головой.

Но сейчас даже то, что я могу остаться без жилья волнует меня не так сильно, как Мария. Ее поведение, после визита к Анаис, пугает меня. Она заперлась в своей комнате и никого не хочет пускать. Все просьбы мамы и Сары открыть ей дверь и поговорить, она игнорирует. Каждую ночь я слышу всхлипывания, которые доносятся из ее спальни и заканчиваются только под утро. Ей нужна поддержка, но она ее отвергает, потому что нуждалась в ней в больнице. Я должен был поехать с ней, я должен был быть рядом. Но я подвел ее. Сделала это снова. Я остался сидеть в своей комнате, когда она переживала один из сложных моментов в своей жизни. Я самый настоящий кусок дерьма и не прощу себе этого.

Из-за меня она каждый день и каждую ночь плачет. Из-за меня она окончательно закрылась ото всех. Я виновник. Я добил ее. И я добил себя. Все остатки человечности испарялись с каждой новой слезой, которая скатывалась по ее щеке. Слез было настолько много, что этого просто не осталось во мне, и я обрел новую версию себя. Максимально самовлюбленного придурка, которому наплевать на чувства окружающий. Придурка, который пытается причинить вред другим, чтобы притупить боль, разрывающую его душу и сердце. Я боялся этого больше всего и получил это как наказание за все прошлые ошибки и неверные решения.

Мне необходимо проветрить свои мысли, поэтому собрав сумку, я решил сходить в спортзал. Только выйдя из комнаты я встречаюсь с мамой. Она все так же, как и прошлые дни, стоит под дверью Марии и просит ее впустить. Заметя движение, она обращает свой взгляд сначала на меня, а затем на сумку в моей руке. Ее глаза полны слез и боли. Ну конечно, а как по-другому? Ее дети закрылись от нее, не хотят ни видеть, ни разговаривать.

— Дэвид, — почти шепчет она.

— Прости мам, не сейчас.