Кто бы сомневался, что по-хорошему мне эту крепость никогда не взять? Но тем слаще будет победа.

— Ты правда думаешь, что физическая боль идет хоть в какое-то сравнение с моральной? - Аврора отмалчивается, и я продолжаю: - Я собираюсь прочесть твою историю по шрамам на твоей коже, ар’сани. И для этого мне не понадобятся кнут, щипцы или порка - ты сама все расскажешь.

Черная королева очень пытается скрыть новый приступ паники, но я все-таки замечаю его и брезгливо толкаю ее обратно на постель. Скоро, очень скоро, моя порочная Шахерезада начнет рассказывать сказки.

Я валяюсь в постели немощная, словно соломенная кукла. Не знаю, что за дрянь вколол в меня этот псих, но ощущения такие, словно меня пропустили через молотильню, которая превратила мои кости в присыпку для бисквита. Даже руку поднять - целый подвиг.

И самое отвратительное, что по лицу лунника-психа я понимаю - это все он спланировал заранее. Интересно, до аварии или после? Хотя, какая разница, если я все равно в клетке. Боги, ну почему я такая дура и снова пошла на поводу у гордыни? Почему не позвонила Нане, если знала, что сестра обязательно меня выручит и даже упрекать не станет ни словом, ни взглядом.

«Потому что я не могу просить ее помочь и одновременно быть самой завистливой в мире сестрой, которая день и ночь мечтает о том, как бы оказаться на ее месте».

— Хватит, - говорю я, пытаясь не думать о том, что собственный язык до сих пор ощущается чужеродным куском мороженного мяса. - Я поняла, что ты заплатил большие деньги и…

Ма’ну вынуждает меня замолчать громко, хлопая в ладоши перед самым носом. В ушах звенит, перед глазами все расползается, словно промокшая салфетка.

— Правило первое, сучка, - говорит он так жестко, что мне приходится напомнить себе, что этот псих и милый парень, который на руках нес меня на крышу - один и тот же человек. - Ты никогда не указываешь мне, что делать. Запомнила? Ничего же сложного.

— Засунь свои желания знаешь куда?

Он будто не слышит: выставляет руку перед собой и начинает загибать пальцы:

— Правило второе: ты никогда не скажешь «нет», «не хочу» и «не могу» на любую из моих просьб.

— Или что? - ощетиниваюсь я.

Надежда приструнить его или напугать все еще теплится, но чем больше лунник на меня смотрит, тем сильнее я чувствую, что с оптимизмом пора завязывать.

— Или ты все равно сделаешь по-моему, но долгим и не очень приятным для себя способом.

— Удиви меня, псих.

Он лишь пожимает плечами и вдруг хватает меня за руку. И пикнуть не успеваю, как лунник уже стаскивает меня на пол и чуть не волоком тянет к двери. Я перебираю ногами, но то и дело падаю и снова встаю, чтобы опять упасть. Чулки быстро превращаются в рвань, скромный вырез подола платья с треском доходит до самого бедра.

Но чем тяжелее, тем решительнее я становлюсь.

Меня так просто не испугать.

Мы спускаемся по ступеням, но лунник идет слишком быстро. Я не успеваю поставить ногу на последнюю ступень и с ужасом понимаю, что падаю. И у меня даже нет возможности взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие. Но даже на уровне подсознания понимаю, что кричать и звать на помощь будет лишь проявлением слабости. Поэтому за секунду до падения крепко поджимаю губы и прошу богов пожалеть меня и, если уж суждено умереть сегодня, то…

Но я не падаю, а снова оказываюсь в руках этого подонка, который смотрит на меня безумными голубыми глазами и даже не пытается казаться нормальным.

— Зачем же ломать крылышки, маленькая бабочка, - произносит он тоном, от которого кровь стынет у меня в жилах. - Если понадобиться, я сделаю это сам.

Что-то в его взгляде подсказывает, что это пустая угроза, попытка попугать меня, прикинуться еще большим ненормальным придурком, чем он есть на самом деле. Но легче от этого не становится. Я не из пугливых - и после того, как побываешь на каком-нибудь показе, где тебя пытают щипцами для завивки, удушливыми лаками для волос и макияжем, который можно снять только с кожей, многое в жизни больше не вызывает испуга. И все же именно сейчас мне очень сильно не по себе.

Лунник проносит меня через огромную гостиную, уставленную когда-то красивой, но давно состарившейся мебелью. Такое чувство, будто я попала в старый черно-белый фильм и все здесь давным-давно списанные, никому не нужные декорации: и полосатая велюровая обивка кресел, и поцарапанный кофейный столик на приземистых ножках-лапах, пустая ваза на камине. Даже книжный шкаф - и тот словно из фильма про Шерлока Холмса.

— Я не люблю вещи без истории, - словно угадав мои мысли, говорит лунник. - Что может рассказать предмет, который родился на конвейере и не видел ничего, кроме упаковки?

— А твое старье рассказывает сказки? - тут же огрызаюсь я, поздно соображая, что дала себе обещание не разговаривать с ним и не делать ничего, чтобы он думал, будто имеет право в двадцать первом веке безнаказанно похищать людей.

— Ар’сани, это старье знает множество страшных грустных историй, и, поверь, твоя будет одной из них.

Мне хочется выплеснуть на него все: злость, желчь, ненависть, презрение. Хочется выцарапать поганые глаза и искусать губы, пока они не перестанут быть такими демонически притягательными. И я даже успеваю начать фантазировать обо всем этом, но замираю, когда лунник останавливается перед дверью в огромную стеклянную комнату и просит меня толкнуть дверь ногой. Делаю - и тут же мысленно посыпаю себя ругательствами. Как?! Как ему удается уже второй раз контролировать мои поступки даже вопреки моему желанию?

Но позлиться я не успеваю, потому что мы входим внутрь, лунник ставит меня на ноги и осторожно, на ключ закрывает дверь за нашими спинами.

— Зимний сад? - шиплю я, чуть прихрамывая, когда иду по потрескавшейся мраморной дорожке. - Хочешь показать деревце, под которым меня закопаешь, если я не буду слушаться?

— Нет, ар’сани, показываю клетку, в которой ты будешь отбывать наказание, если станешь делать глупости.

Оборачиваюсь, почти уверенная, что снова увижу тот самый нарочито безумный взгляд, но нет - на этот раз мой тюремщик совершенно серьезен. И мне до боли в пальцах хочется обхватить себя руками и потереть плечи, чтобы вытравить из-под кожи противный колючий озноб.

— Иди дальше, ар’сани, тебе понравится, - подталкивает придурок, но я упрямо стою на месте. Если ему хочется, чтобы я сдвинулась с места - прекрасно, пусть продолжает и дальше таскать меня на руках. Но лунник пожимает плечами и обходит меня, чтобы пройти немного вглубь. - Уверен, ты будешь здесь частой гостьей, моя Черная королева.

И я снова не успеваю ничего ответить, потому что пестрые листья на деревьях вдруг срываются с веток и разлетаются в стороны, словно фейерверк. От неожиданности я делаю шаг назад и, словно громом пораженная, вдруг понимаю, что это никакие не листья, а бабочки. Всех цветов и размером: от совсем крошечных и бесцветных до огромных, с длинными «хвостами» и безумной бархатной росписью на крыльях.

Это что-то невероятное. Настолько волшебное, что я на какое-то время перестаю думать и о похищении, и о похитителе, а просто наслаждаюсь красотой. Меня не так-то просто удивить, но сейчас я просто сбита с толку.

— Это Голубой Морфо, - раздается голос у меня из-за спины, и я резко оборачиваюсь.

Ма’ну стоит там и держит на ладони огромную бабочку с крыльями цвета ультрафиолетовой лазури, усыпанной космическими блестками. Бабочка послушно сидит на его руке - и стоит мне наклониться, хвастливо раскидывает крылья, словно дает полюбоваться собой.

— Однажды богиня цветов решила сделать подарок своему возлюбленному, - почему-то шепотом говорит Ма’ну и мне ничего не остается, кроме как наклониться еще ближе и дышать через раз, чтобы услышать рассказ дальше. - Богиня взяла чистое раннее утро, свежесть горного ручья, каплю хрустального блеска утренней росы, ароматы самых экзотических цветов и создала цветок, красивее которого не было во всем мире. Бог увидел его и был так порожден, но цветок слишком быстро завял. Поэтому, бог вдохнул в него жизнь и превратил в бабочку.