Неподвижный, я лежал рядом с нубанцем на ступенях. Я мог только следить глазами за стариком. При другом освещении он вполне сошел бы за добряка. Что-то в нем напоминало наставника Лундиста, но в нем было и нечто отталкивающее, какая-то ненасытность. Ни лицо, ни глаза не внушали страха, но ужасно было ощущать себя только телесной оболочкой, парящей над бездной мира.

Обычный с виду старик в грязной мантии нагнал на меня такой страх, что стыд стер его из воспоминаний. Такой страх испытывает заяц, когда орел целится нанести удар. Этот страх способен уничтожить. Он вынудит пожертвовать матерью, братом, теми, кого когда-то любил, да всем чем угодно, лишь бы спастись.

Шаркающей походкой Корион подошел ближе и, наклонившись, взял меня за запястье. Прикосновение тотчас же избавило от ужаса. Чувство парения оборвалось мгновенно, словно он повернул кран винного бочонка. Не произнося ни слова, он втащил меня в комнату. Я почувствовал, что щекой коснулся плитки пола.

Тут ничего не было, разве только прислоненный к дальней стене арбалет нубанца. Я представил, как Корион скрывается здесь, в этой пустой комнате, прячет свою древнюю плоть, а сам пристально вглядывается в вечность.

— Наконец-то охотник Сэйджеса выследил того, кого требовалось, но оказалось, жертва способна огрызаться, не так ли?

Я попытался заговорить, но слова где-то застряли, и губы просто дрогнули. Он знал об охотнике и ведьме из снов. Назвал меня Принцем Терний. Что еще ему было известно?

— Я знаю все, дитя. Все, что ведомо тебе, тайны, которые хранишь. Даже то, о чем ты позабыл.

Похоже, он читает мои мысли!

— Как открытую книгу, — кивнул Корион. Повернул мою голову башмаком, чтобы я мог еще раз взглянуть на оружие нубанца. — Ты заинтриговал меня, Онорос Йорг Анкрат, — поведал старик, подвинувшись ближе к арбалету. — Интересуешься, почему человек, обладающий такими возможностями, до сих пор не стал императором всех земель?

Меня это действительно очень интересовало.

— Просто им должен быть один из Ста. Народы не пойдут за чудовищем вроде меня. Они последуют за династией, помазанником божьим, отпрыском королей. Поэтому мы — те, кто черпает силу из источников, к которым остальные боятся притронуться, играем во власть фигурами. Такими, как граф Ренар, твой отец, возможно, ты.

Он протянул руку, чтобы прикоснуться к арбалету. Воздух вокруг него замерцал, словно разверзлась пасть горна.

— Да, неплохая идея. Пускай у Сэйджеса будет король Олидан, пусть он пытается подчинить твоего отца, а у меня будет его перворожденный отпрыск.

Страх захлебнулся, на поверхность вырвался гнев. Я представил себе картину: умирающий старик, пронзенный моим клинком.

— Пусть дикари закалят тебя, и если выдержишь испытание, то со временем блудный сын вернется: змея на груди отца. Пешка победит короля. — Жестом он изобразил смену фигур на воображаемой шахматной доске. — Возможно, ты чего-нибудь и добьешься, Принц Терний. Станешь фигурой, которой можно будет победить в игре.

Корион поднял арбалет, словно тот был невесомым. Поднес его к губам и прошептал слово, слишком тихо, чтобы его расслышать. Пройдя шагов пять, он оказался у двери и оставил оружие на ступеньке рядом с головой нубанца:

— Вот и черный рыцарь для охраны моей пешки. А ты, мальчик, забудь графа Ренара.

«Черта с два забуду».

— Направь свою месть на что угодно, поделись ею со всем миром, проливай кровь, но никогда не возвращайся в эти земли. Не ступай по знакомым дорогам. Твои воспоминания не должны касаться того, что происходило здесь.

Я мог лишь наблюдать за ним. Он приблизился. Встал рядом на колени, взял меня за шиворот и придвинул мое лицо к своему. Я встретился с его непроницаемым взглядом. Чувствовал: опять накатывает волна ужаса, поток, готовый унести меня прочь. И что хуже всего — я ощущал, как его холодные пальцы внутри моей головы стирали мои воспоминания.

— Забудь Ренара. Яви миру свою месть.

«Ренар умрет».

— От… моей… руки… — каким-то образом я успел выдавить, еле шевеля губами.

Но он уже отнял у меня память. Теперь я не мог объяснить, как попал в башню, и не знал его имени.

Старик улыбнулся. Нагнулся, зашептал мне на ухо. Помню его дыхание на шее и запах немощи.

От услышанного помутился разум.

Черви закопошились внутри моей головы. Никаких воспоминаний о нем не осталось, только пропасть, в которую не заглянуть.

Имя Ренара теперь ни о чем не говорило, ненависть стала моим даром — всем и каждому.

Сквозь темноту я осознал: слышу только собственные хрипы. Чьи-то руки пережимают горло, в темноте я отыскал чью-то шею, чтобы придушить. Давили все сильнее и сильнее. Хрипы перешли в шипение, грохот, затем тишина. Обессилел. Руки, словно железные крючья. Но если надавить еще сильнее, то пальцы переломятся, как сухие ветки.

Я падал сквозь темноту, тишину, руки на моем горле, чужая шея в моих руках, воздуха не хватает, сердце бьется, словно кувалдой ударяют.

Падал сквозь годы. Сквозь жизнь.

Ударился оземь. Сильно. Открыл глаза. Лежу на каменном полу. Посиневшее лицо с выпученными глазами уставилось на меня, язык высунут. Дневной свет струится из высокого окна. Сердце бьется о грудную клетку, стремясь выскочить наружу. Все болит. Увидел руки на горле. Мои руки. С большим усилием разжал их. Белые пальцы еле слушались.

Во мне все еще нарастала боль. Мне что-то нужно было, но я не мог вспомнить, что именно. Перед глазами — красные вспышки, мысли перескакивают с одной на другую. Я дотянулся немеющими пальцами до горла и обнаружил там руки.

Я не знал, чье это лицо. Женщина?

Мир стал отдаляться, боль притупилась.

«Ренар». Откуда-то всплыло имя, а вместе с ним прибавилось сил. Руки, которые разомкнули пальцы душителя на шее, казалось, не принадлежат мне. «Ренар!» Первый вздох получился со свистом, словно я затягивал воздух через трубочку.

Воздух! Мне нужен воздух.

Я задыхался, втягивал воздух, но ничего не помогало, я был сосредоточен на дыхании, ставшее слишком узким горло не справлялось со своей задачей. «Ренар».

Посиневшее лицо принадлежало женщине с седыми волосами. Непонятно. «Ренар. И Корион».

«Господи!» Наконец-то вспомнил. Вспомнил ужас, но он тлел слишком слабо по сравнению с тем холодным гневом, который пожирал меня сейчас.

«Корион». Впервые за четыре года с той ночи в башне я произнес его имя. Вспомнил. Воскресил в памяти все, что было стерто, и в первый раз за вечность ощутил себя единым целым.

Я нашел в себе силы приподняться.

Это была одна из комнат замка, и я лежал рядом с кроватью. Свалился с нее, когда старуха пыталась меня придушить.

Дверь дрогнула. Кто-то загремел замком.

— Ханна! Ханна! — Женский голос.

Каким-то образом мне удалось подняться до того, как дверь распахнулась.

— Катрин. — Я смог лишь прошептать ее имя, на самом деле я хотел прокричать его, выкрикивать много раз.

— Убийца! — воскликнула она и достала из-за пояса нож, острый кинжал приличной длины, который мог проткнуть насквозь. — Твой отец был прав.

Я попытался заговорить с ней, но уже не мог произнести ни слова. Хотел поднять руки, но сил не хватило.

— Я закончу то, что он начал, — заявила она.

Мне оставалось только восхищаться ее красотой.

В поединке на мечах тебя могут убить из-за недостатка мастерства. Однако чаще все зависит от удачи или, если борьба длится слишком долго, от усталости.

В конце концов, все определяется тем, надолго ли хватит у тебя сил. На могильных плитах надо ставить эпитафию «Устал», возможно, не от самой жизни, просто слишком устал, чтобы за нее цепляться.

В настоящем поединке — а большинство из них настоящие — самым искусным убийцей становится усталость. Меч — это тяжелый кусок металла. Размахиваешь им, после чего руки начинают действовать независимо от тебя, они сами знают, что могут, а чего нет. Даже когда на кону твоя жизнь.