– Щенок – это повод? – я не пытаюсь отстраниться. Мне необходимы его близость и тепло.

– Санта – это подарок моей девочке. Я хочу, чтобы сбывались твои мечты, Ника.

Стефан сказал это, а я чуть не отшатнулась. Много лет я мечтала его убить. Не хочу. Не нужно, чтобы сбывались мои мечты. Я хотела сказать это вслух. Что не все мои мечты достойны сбываться, но Нейман не дал.

Он наконец-то добрался до моих губ. Поцеловал вначале нежно и ни на чём не настаивая, а затем, не выдержав, захватил в плен, поработил меня, выпил дыхание, чтобы поделиться своим.

И это казалось правильным, единственно возможным решением. Никакое другое не подходило. Не могло открыть шлюзы, которые мы так долго пытались сдержать, уберечь, не понимая, что бурный поток сделает это за нас – прорвёт, уничтожит, сметёт всё со своего пути.

Он стонал и вжимался в меня, покрывал поцелуями лицо. Руки его ласкали, выплёскивая тоску и дрожь, какую-то дикую первобытную силу, которой невозможно противиться.

– Пойдём отсюда, пожалуйста, – шептал он, тяжело дыша. Остановился, чтобы попросить.

Пальцы наши сплелись намертво. Не понять, кто сжимал ладонь другого сильнее. Я чувствовала его пульс. Он, я уверена, слышал, как бьётся моё сердце – учащённо, сумасшедше, замирая от предвкушения.

Я знала, чем всё закончится, и хотела этого не меньше, чем Стефан.

Он стоял и ждал. До тех пор, пока я не потянула его прочь из комнаты, что светилась, сверкала огнями, меркнущими под лучами зимнего солнца, что заглядывало в большие окна и освещало пространство.

Я повела Стефана в свою комнату. Он не сопротивлялся. Санту осторожно разместила в кресле. А потом…

Безумство. Сумасшествие на двоих. Дикая необузданная страсть, что не давала нам спокойно находиться друг без друга.

Мы срывали одежду. Смотрели друг другу в глаза. Стефан подхватил меня на руки. Я обвила его ногами, не желая отрываться ни на миг.

Мы целовались до боли в губах. Руки наши исследовали тела друг друга – с жадностью, с желанием вспомнить, запечатлеть, высечь искры, что готовы были взорваться фейерверком, способным достать до стратосферы.

Мы падали в кровать, как подкошенные. Раскрасневшиеся, дикие, раскованные. Я открывалась. Стефан ласкал. Руками, языком, восхитительно твёрдым членом.

Это было на грани безумия, остро, пряно, прекрасно. И немного по-другому, не так, как раньше. Я это чувствовала, а Нейман, кажется, понимал, осознавал, творил что-то такое, доводящее меня до исступления.

Он никогда не жадничал, всегда щедро дарил мне удовольствие, позволял испытывать оргазмы не раз и не два, даже до того, как дело доходило до самого слияния. Но не в этот раз.

Он доводил меня, когда вот-вот и… останавливался. Это заставляло метаться, кусать губы, тянуть его на себя, гореть.

Нейман чего-то добивался, а я никак не могла понять, что ему нужно. До тех пор, пока с губ моих не сорвались слова мольбы:

– Стефан, пожалуйста…

И тогда он взял меня. Вошёл медленно, продолжая мучить – сладко, до дрожи, до желания выгнуться, напрягаясь, чтобы быть ближе и желаннее.

– Моя, – ставил он точку, не спрашивая и не ожидая ответа. – Моя, – толкался двигался, доставая до сумасшедших глубин моей сути. Не членом. А этим своим властным: «Моя!».

– Твоя, – призналась, раскрываясь ещё больше. Доверчиво, открыто, самозабвенно. Обнажая не тело, что давно ему принадлежало, а душу, куда он поселился невольно, пробрался незаметно, чтобы оставить свой след.

– Моя, моя, моя! – бился он во мне и находил отклик.

Мы смотрели друг другу в глаза. Я задрожала. Меня наконец-то накрыло. Экстаз такой силы, что впору умереть, рассыпаться на крошечные частицы, превратиться в пыль, радугу, лунный свет.

Стефан задрожал в ответ. Впечатался в меня, вжался.

Это было впервые: он не предохранялся. Не прервался. Излился в меня.

А я провела ладонью по его заострившимся скулам, успокаивая, даря нежную ласку.

Больше я не страшилась.

Наверное, я бы хотела, чтобы у меня осталась его часть, его продолжение. Его копия, если повезёт. Маленький мальчик или крохотная девочка. Иногда можно, отдавая, брать и ничего не спрашивать.

Я обвила его бёдра ногами и прижала к себе покрепче. Пусть. Так очень правильно. Пусть он ещё немного побудет во мне. Ведь он тоже мой. Вот сейчас – точно. Мой Стефан. Мой Нейман. Мой единственный мужчина, что рисует узоры и умеет поддаваться безумным порывам, когда разум проигрывает эмоциям.

Мы лежали долго. Он во мне и на мне. Но я не чувствовала его тяжести. Может, мы лежали бы ещё дольше, но заплакал щенок. Малыш.

– Теперь он будет красть тебя у меня, – проворчал Стефан, целуя жадно в губы.

– Не жадничай, – спихнула я его с себя. Сделала это шутливо. Так, словно ничего сверхъестественного не произошло. А душа рвалась и пела от какой-то грустной нежности, когда хотелось Неймана погладить, взъерошить волосы и полюбоваться. Но я не стала этого делать. И так обнажилась до глубины, куда никого и никогда не пускала.

Я одевалась, а Стефан лежал в кровати. Смотрел на меня. На то, как я сюсюкаюсь со щенком.

– Скучала по мне? – напал он на меня сзади, прижал к себе и поцеловал в плечо. Я вспыхнула. Может, и хорошо, что он не видит моего лица.

– А ты?

Это защита. Возможность не отвечать.

– Я скучал, Ника, – шепчет он мне на ухо, и я покрываюсь мурашками. От его тёплого дыхания, от слов, что он говорит еле слышно, но я ведь их слышу. Я и не думала, что Стефан признается.

Пока мы дышали – со сбоями, прислушиваясь друг к другу, Санта сделал лужу.

– А вот и первые заботы, – спокойно сказал Нейман, и я рассмеялась. Как хорошо, что он не стал отмораживаться. И лужа на полу ничуть его не испугала. – И у нас проблема.

– Это не проблема, – не согласилась я. – Он маленький! – кинулась на защиту щенка, как тигрица.

– Я не об этом, – покачал Стефан головой. – Сантана.

Я не сразу поняла, что он о Чертяке говорит. Привыкла его этим именем называть.

– Чертяка умный и воспитанный кот. Надеюсь, они подружатся.

Я старалась говорить уверенно, но ничего подобного не чувствовала. Чертяка очень своеобразный кот. Вряд ли ему понравится конкурент на моё внимание. Но я упрямая. Надеялась, что удастся этих двоих подружить. Нейман тоже сомневался, но об этом скорее говорил его вид. Вслух свои сомнения он высказывать не спешил.

– Ну наконец-то, – сказала Мотя, как только мы выползли на свет божий. Я снова вспыхнула, представляя, как весь дом слышал, чем мы с Нейманом занимались с утра пораньше. Какой позор. Я даже не задумалась.

Но сгорать со стыда Стефан мне не позволил. Обнял и прижался губами к шее. Собственнически, не скрываясь.

– Где ты так долго пропадал, Стефан? – сверлила Мотя его взглядом. – Я уж думала, ты не приедешь, и нам придётся Новый год в одиночку встречать.

– Я вернулся, – просто сказал он. – Не ворчи. Нике сегодня девятнадцать. Я не мог пропустить этот день.

Мотя ахнула.

– И молчала, партизанка! – обиделась она на меня до слёз. – Как же так! Ни подарков, ни праздничного ужина – ни-че-го!

– Всё будет, – обнял её, успокаивая, Нейман. – И ужин, и праздник, и радость.

Мотя расплакалась. Прижала его к себе. Видимо, она не ожидала, что её названный сын когда-нибудь оживёт настолько, чтобы вот так проявлять чувства.

Это было какое-то трогательное единение. А у меня снова сухостью обожгло глаза. Я бы могла ещё потерпеть разлуку, только чтобы всё это испытать заново: и возвращение Стефана, и то, что случилось в моей комнате, и его тепло, что согрело Матильду.

Дом ожил. Здесь очень большие махровые и чуткие уши. Скоро о моём дне рождении знали все.

– Ты как магнит, Ника, – сказал Нейман, наблюдая, как бегает, суетясь, прислуга. – Ты притягиваешь, располагаешь к себе, ничего особенного для этого не делая.

И я вдруг поняла: я им нравлюсь. Всем этим горничным, кухарке, подсобным рабочим. Охране и водителям. Ну, Дан не в счёт, но я старалась о нём не думать. Лия тоже не в счёт, но её здесь больше нет.