Стекло покачала головой:

— Мы должны верить, Яблоко.

— Я каждый день молюсь Предку на все четыре стороны.

— Верить в меня. — Улыбка. — Стекло отвернулась от окна и положила руку на плечо Яблоко, театрально понизив голос. — Серая Сестра, ты можешь пройти незамеченной и бросить яд в чашу, но мои намерения скрыты глубже, чем любая тень. Я могу влить мой яд в любое ухо, в котором слова отдадутся эхом. — Она потянулась к плечу Сало и притянула к себе обеих монахинь. — Красная Сестра, ты можешь пробить дверь, но когда будут нанесены мои удары, их не остановит никакая стена замка, от них не защитят никакие мили расстояния. — Стекло говорила с уверенностью, которой не чувствовала, но она слишком сильно нуждалась в них. В любой игре со ставками и проигрышем, блеф всегда имел бо́льшее значение, чем то, что могло быть написано на картах, крепко прижатых к груди.

— Мы верим в вас, настоятельница, — сказала Сало. Сало всегда верила.

— Но будьте осторожны. — Яблоко все еще выглядела обеспокоенной. — Если слишком много времени наблюдать за длинной игрой, вас может убить короткая.

• • •

ШЛИ ДНИ, ЛЕД-ВЕТЕР стих, поля из белых стали зелеными. С тех пор как Нона сбежала, прошла уже почти неделя. Настоятельница Стекло наблюдала за происходящим из окна своего кабинета, как делала это каждый день. Ее взгляд остановился на Послушнице Зоул, стоявшей в тени у основания Собора Предка.

— Ну же, девочка, чего же ты ждешь? — спросила Стекло пустую комнату. Зоул уже должна была сделать свой ход.

Стекло покачала головой. В эти дни она, казалось, наблюдала больше, чем наблюдатели Пелтера. Это и была ее первая должность в инквизиции, когда она еще была молодой женщиной: Шелла Яммал, наблюдатель. Поначалу ей было поручено просто приносить в башню рассказы, какие бы обрывки информации ни попадали на рыночный прилавок ее отца. Но Брат Девис, ее наставник, увидел в ней талант к работе и назначил ее наблюдателем — официальное назначение, записанное в больших книгах.

Зоул вышла из тени Собора, намереваясь что-то сделать. Стекло проследила за ее взглядом.

— Брат Пелтер, Сестра Ограда и Послушница Джоэли, святая троица. — Все трое вышли из Башни Академии, склонив головы в разговоре.

Три резких стука в дверь позади нее, и Сестра Яблоко ворвалась внутрь прежде, чем слово «войдите» полностью слетело с губ Стекла.

— Госпожа Тень? — Стекло подняла брови. Яблоко выглядела так, словно бежала всю дорогу из подземелья, на обеих скулах краснели лихорадочные пятна.

— Чайник пропала! — Яблоко глубоко вздохнула. — С Ноной что-то случилось. Нечто плохое.

— Она пошла за Шерзал?

— Что? Нет! Я говорила вам. Она пошла за Ноной.

— Я спрашиваю, не отправилась ли Нона за Шерзал. — Яблоко снова посмотрела в окно. Все по-прежнему выглядело спокойно. Это продлится недолго.

Яблоко моргнула:

— Нона? Зачем ей это? И как она могла вообразить, что может что-то сделать с Шерзал?

Стекло медленно вздохнула, стараясь прогнать нетерпение. Она не могла ожидать, что Яблоко будет ясно мыслить, когда дело касается Чайник.

— В какие неприятности попала Нона?

Яблоко покачала головой:

— Чайник оставила зашифрованную записку. Никаких подробностей. Она знала, что я не отпущу ее одну.

— Чайник — Серая: ей не требуется твоего разрешения, сестра. — Стекло улыбнулась. — Кроме того, эта девушка — смерть на двух ногах. Лучше волнуйся за того, кто встанет у нее на пути.

Яблоко нахмурилась и опустила глаза.

— Кроме того, — сказала Стекло, — там для нее, наверное, безопаснее. Сестра Скала сообщает, что стражники инквизиции и искатели приближаются по Виноградной Лестнице.

— Стражники? — Яблоко встретилась взглядом со Стекло и нахмурилась еще сильнее. Искатели будут охотиться за Чайник — ходили слухи, что она все еще обитает в монастыре, а слухи были хлебом с маслом для Инквизиции. Но стражники явно озадачили Яблоко. Зачем инквизиции понадобились ее ударные войска в Сладком Милосердии?

— Подумай хорошенько, дорогая. — Стекло отодвинула стул и села за стол. Были бумаги, которые нужно было подписать. Она остановилась, протянув руку за пером. Интеллект Яблоко никогда не вызывал сомнений, но женщина применяла его слишком узко. — Представь себе, что Пелтер готовит один из твоих ядов. Он выбирает ингредиенты. Он собирает их. Он добавляет их в нужном порядке и в нужных количествах. Не все сразу. Сначала несколько наблюдателей. Пусть все покипит. Потом еще немного. Помешать. Подождать. Потом следующий инградиент.

— Но что он готовит? — Пальцы Яблока двигались так, словно она представляла себе, как смешивает ингредиенты.

— Я же тебе говорила, — ответила Стекло. — Яд.

ДОРОГА ДО БЕЛОГО Озера заняла меньше двух часов. Начиная с того времени, когда ее мать впервые пошла туда, Нона всегда представляла себе это место таким же далеким, как луна. «Это далеко, — говорила мать, когда Нона хотела идти с ней. — Слишком далеко». В конце концов, она взяла своего любопытного ребенка на несколько собраний в церковь Надежды, и, вероятно, Нона достаточно бы скоро прошла конфирмацию в свет. Но пришел жонглер, и все изменилось.

На протяжении каждой мили Нона тысячу раз мысленно перебирала одни и те же вопросы, одни и те же надежды и страхи. Люди могли бы убежать из деревни. Солдаты могли сжечь здания, но это ничего не значило, потому что люди побежали бы распространять новости. Поднять руку на тех, кто в алом и серебряном, означало, что твой дом сгорит.

Ее мать должна была убежать. И она побежала бы в эту сторону, к Белому Озеру.

Все дни, пока Нона добиралась до деревни, ее разум отказывался отвечать на вопросы о матери. Старая рана покрылась струпьями, была запечатана под рубцовой тканью, и Нона отказывалась ковырять ее, пока не пришло время. Но теперь, возможно, никогда не будет времени, и вопросы Ноны ждали своей очереди на ее языке. И обвинения. Но за всем этим лежали самые старые воспоминания о надежных объятиях, тепле, любви без условий. Воспоминания, которыми Нона дорожила, какими бы расплывчатыми они ни были. Вкус чего-то, что она все еще искала.

Тропинка превратилась в тропу, тропа — в дорогу, и она обогнула Белое озеро, наблюдая, как с каждым шагом город на дальнем берегу становится все ближе. Около двухсот домов прижимались к воде, еще десятки поднимались по склонам позади. Причалы протянули руки, ищущие пальцы исследовали тайны озера. Два десятка лодок были привязаны, еще полдюжины направлялись сюда после дневной рыбалки. То тут, то там в окнах горел свет, первый из многих, которые зажгутся с наступлением ночи.

Нона заметила церковь Надежды на окраине города, каменное строение, которое должно было иметь остроконечную крышу, но вместо этого стояло открытым к небу. Подойдя ближе, она заметила комнаты, примыкающие к задней стене, покрытые черепицей и деревом. Вероятно, Проповедник Микэл любил спать в сухой постели.

К тому времени, как Нона подошла к дверям церкви, свет почти погас. Двери были в два раза выше ее и поддерживались накладными железными петлями. Ноне всегда казалось странным, что в доме без крыши есть двери. Она прислушалась, но не услышала ничего, кроме отдаленных криков с причалов и смеха на дороге, возможно, от вида послушницы Предка, стучащейся в двери Надежды. Она отмахнулся от этой мысли. Мало кто в Белом Озере понял бы по поход-пальто, что она — член ордена, и уж точно не с дороги. Она размазала грязь по знаку древа, выжженному на коже, и нужно было внимательно рассмотреть его, чтобы понять, что это такое.

Она постучала. Ничего. Небо над ней было почти темным, окаймленным красными краями облаков. Нона вскарабкалась на стену, используя свои клинки только дважды там, где каменная кладка не давала опоры. Она оседлала верхушку и посмотрела вниз, на церковь. Пол, вымощенный шиферными плитами, поддерживал алтарный камень в центре; в остальном помещение было пустым. На богослужениях, которые посещала Нона, на алтаре красовался странный шар из медных полос, который должен был указывать на Надежду, когда небо было скрыто пеленой.