Виновато опустила я глаза, едва заметно закивала головою. Поддаюсь, хватаюсь за руку и живо выскакиваю из повозки.

Будучи неправильной, шестиугольной формы и состоящей из трех линий построек, в первую очередь, Бальга больше напоминала все же не укрепленный дворец, а крепость-казарму. Все основные помещения между собой связывались уютным внутренним двором, единственное исключение — это туалет, что (в противовес практически всей средневековой Европе) был не на задворках и не из окон, как и говорила Беата, а отдельно стоящим зданием, отрешенной, укрепленной башней, возвышающаяся над заливом (куда и отправлялись все нечистоты), связанной с замком лишь длинным коридором-галереей.

Сердце Бальги — дом Конвента, где и размещались, по словам Хельмута, палаты (дормиториумы, спальни) для рыцарей, резиденция Комтура, зал капитула (помещение для собрания орденских братьев), ремтеры (трапезные), часовня, склады для хранения продуктов питания, фуража, вооружения, а также оброка и товаров собственного производства. Здесь же располагалась и почта. Всё это окружалось форбургом, конюшнями, пекарней, мельницей, жилыми помещениями, мастерскими и нужным нам приютом (фирмари) — укреплёнными зданиями… вдоль стен и рвов (глубоких, наполненных водой, бока которых предусмотрительно укрепляли камнем), что в свою очередь образовывали вторую, промежуточную, и третью защитные линии построек[10].

Неужто, та самая? Неужто я нахожусь в восстановленной… или еще не разбитой, не разграбленной громогласной Бальге? Столько раз фото видела сиих руин, причем, даже не самого этого замка, а той высокой смотровой башни, что за спиной (резвый разворот, украдкой взгляд, и снова взор перевести на пугающий и манящий вход в обитель Крестоносцев, обитель самого комтура нашей провинции). Сколько историй услышано, сколько прочитано моими знакомыми, пару раз даже ездила на экскурсию сюда от школы. И вот оно — воочию, живая, нетронутая, еще (или уже вновь)… могущественная Бальга.

Прими, подай. То тут, то там… Казалось, Хельмут — не человек, а машина, не просто исполняющая усердно, с трепетом в душе, четко каждую поставленную задачу, а, вовсе (не жалея себя, работая на грани невозможно-возможного, до полного изнеможения) творящая настоящее, невероятное чудо. И вручи ему в руки больше возможностей, знаний, современные технологии — цены бы не было такому доктору (причем, многопрофильному, а не узкой специальности, коих мы привыкли видеть в современном мире). Сейчас он — терапевт, а у следующей койки — хирург, еще шаг в сторону — костоправ, еще — и уже едва ли не чудотворец-спаситель.

Но, наверно, всегда, когда есть такие люди, которые не просто что-то творят полезное, невероятное, но и любят сие свое дело, будет рядом тот, кто исправно начнет гадить, ставить палки в колеса и добавлять ложки дегтя в бочки с медом. Так и в нашем случае. "Местный лекарь", Хорст, будучи человеком средних лет, внутри себя представлял истинную непоколебимую вековую глыбу. Вот что выучил в свое время, познал, получил какие знания от книг и учителя, на том образование его и закончилось. Развития — ноль. Плавный ход в колеи собственного опыта — и хоть стрелу в задницу засунь, сей мужчина ни за что в жизни не пойдет на уступки и не поменяет план действий. Естественно, будучи прямой противоположностью Хельмута, не обошлось без конфронтации. Несколько серьезных словесных перепалок — и все же осознавая, что сам "старик" всё не вытянет на своей шкуре, поддается на предложение разделить всех пациентов чисто технически, по койкам. Справа — наши, слева — их. Словно скот на базаре, но, а как иначе? Если этот баран… Хотя нет, куда там? Осёл, самый настоящий осёл! Даже на вид именно на него смахивает (формой лица, подбородком).

Немало перепадало и мне от него, от этого Хорста. Конечно, в основном я помогала, прислуживала Хельмуту, но иногда, нет-нет, да принималась вторить его помощницам. Не говоря уже о том, что вся черная работа вмиг оказалась исключительно на мне (постирать повязки, сделать мазь, убрать горшки, помыть хворого и прочее, прочее). И, что бы я не делала, всё равно будет, по его мнению, криво, косо, нерадиво, «глупо», «и зачем, вообще, он сюда тебя взял. Еще одна блаженная Беата».

Мерзкий скряга и брюзга, отчего больше ему хотелось дать подзатыльник или пинка под зад, чем исполнять его "мудрые просьбы".

…

— Как думаете, — не выдержала я и, присев на скамью около Хельмута, тяжело вздохнула и выдала, — долго нам еще здесь быть? Третий день, если не путаю, мы уже тут толчемся вместе с…

Колкий взгляд на меня из-подо лба (все еще не отрываясь от пациента: мазал мазью, а затем накладывал повязку).

— Анна, я всё понимаю, мне тоже многое неприятно, однако, сами видите, работы невпроворот. Что мы, что они — практически без сна, напряжение всех раздирает, а особенно, когда видишь, что не всё получается так, как того желает разум и душа.

— Просто… нельзя быть настолько… тугодумом и консерватором. Я всё понимаю, все эти его "штучки", однако… как можно не приемлеть элементарное, очевидное, только потому, что это — "новое", им не опробованное, и, вообще, "не одобренное церковью". Цер-ковь-ю… Нет, я понимаю, время такое, устои, верования… Но наука развивается, даже в таких дебрях, как то, что нас окружает. Да что наука, жизнь сама эволюционирует, все меняется, вплоть до поверхности земли и содержания рек, однако… здесь — мертвая стабильность. Как было двадцать лет назад, так и теперь. Как он не понимает, пока люди спят — мир живет и преобразуется, совершенствуется. Да те же бактерии и вирусы, они… черт дери, не дремлют и не ждут, когда уж там мы, люди, будем готовы к их мутациям.

— Анна, — резвый взгляд в глаза. — Успокойтесь, прошу. Не здесь и не сейчас. Мы — не дома.

— Да помню, — обижено рычу, повесив голову на плечах.

— Плохо помните. Хоть и шепотом — вас всё равно могут услышать. Это Вы думаете, что Хорст далеко, а пациенты спят и ничего не слышат. А на самом деле…

— СЮДА! — резвый, отчаянный крик за нашими спинами, отчего мы оба встрепенулись, дернулись на месте.

Живо оставляет своего больного Хельмут и тут же бросается на звук. Подоспел к месту происшествия и Хорст.

Двое мужчин внесли (поддерживая под руки) молодого человека без сознания, с пробитым, вспоротым животом.

— Что с ним? — ошарашено шепчет молодая женщина (помощница "местного").

— Сюда кладите! — бойко командует "упертый" Лекарь и тычет пальцем на стол.

Подчиняются незнакомцы. Обмер в нерешимости рядом с раненным и мой Доктор, жадно изучая издалека, представшую перед его взором, картину.

— Можете идти, заниматься своими делами, — желчно буркнул Хорст и махнул в нашу сторону рукой, словно прогоняя надоедливую муху. — Это уже моя забота.

— Позвольте помочь, — сдержано проговорил Хельмут. Шаг ближе. — По-моему, не время соперничать. Нужно срочно остановить кровотечение. Просто командуйте — а я всё исполню.

Резвый выстрел взглядом тому в глаза; жесткие, подобно шипению, слова Зацикленного старика:

— Я сказал, займитесь СВОИМИ, — резвое движение и разорвал ткань в районе живота, оголяя рану. Вмиг многие (кто окружал нас) перекрестились от увиденной жути.

— Господи, спаси и сохрани, — послышалось за моей спиной.

Невольно поежилась я. Но не так от кровавого месива, что узрела перед собой, а как от мысли, осознания того, что здесь (ни в этом здании, ни даже в этом городе, или еще где), нет ничего толкового чтоб помочь этому бедолаге: не только спасти от, казалось бы, обыденного, примитивного ранения, но и толково, гуманно перенести боль.

— Да остановите уже эту чертову кровь! — отчаянно зарычал Хельмут.

— УЙДИТЕ! — гневно рявкнул на него Хорст. Яростный взгляд в глаза, но лишь на мгновение, тут же осекся. Очи на пациента. — Кровопускание еще никому особо не вредило.